Под черным крылом Горюна. Часть 2. Главы 9-10

9

В первых числах ноября по деревням распространился слух: со следующего года сокращают выкупные платежи, царь министрам, мол, приказал и вовсе их отменить. Хватит, дескать, крестьян обирать. Сколько же можно! И так сорок лет платит мужик за землицу, которая по всем божеским законам и так должна ему, пахарю, принадлежать. Повеселела деревня. Во многих храмах прошли молебны за здравие самодержца российского.
На царский манифест быстро отреагировала оппозиционная пресса. Досталось всем. И царю, и его кабинетным помощникам. Но среди шквала хлесткой критики звучали и дельные предложения. Необходимо кончать с малоземельем крестьян, увеличить роль и значение в этом деле Крестьянского поземельного банка. Где взять банку землю для продажи ее крестьянам? А у помещиков! Впервые реально над имущим классом нависла тень черного передела. И тень эта отныне надолго накроет огромную страну.

Если крестьянство страдало от недостатка земли, низкой агрокультуры, от сдерживающей хозяйскую сметку и инициативу общины (хотя и не мыслила свою жизнь вне ее), то российское купечество существовало вполне комфортно. Кто ему, купечеству, мог противостоять? Оно сильно своими капиталами, взаимовыручкой. Раньше как бывало? Решит сметливый мужичок уму-разуму поучиться. Либо учителей найдет. Либо сам за наукой в дальнее странствие отправится. А там, глядишь, приплыл на старой посудине, подлатал ее, все – открывай свое дело, организуй речные перевозки. Хочешь – хлеб вози, хочешь – уголь. Потребность есть, значит, будет барыш. Нынче все иначе. У того поколения дети подросли, внуки поднимаются. Вот где сила! Строятся новые заводы, фабрики. Чей в них капитал? Правильно, того самого сметливого мужичка и его потомков. Но не деньги самое важное для купца. Память о себе оставить хочет на века, вот иногда маленько и куражится….

Таким куражам был подвержен и Савва Лукич Полуянов. Возникла задумка у купца организовать в своем доме салон не хуже петербургского. И чтобы посещали его персоны все заметные, повезет – и знаменитые. Варенька поддержала идею отца. И первым, на кого она обратила свой взор, был местный пиит Пишкин. Савву Лукича мало смущало пристрастие поэта к дармовой выпивке, у каждого – нравится, не нравится – имеется своя червоточина внутри. Зато Пишкин мог привлечь к дому людей достаточно знаменитых, богемных, всяких там художников, актеров. Вскоре дом Полуяновых стали посещать странные люди, ремеслами они себя не обременяли, гуляли до полуночи, при этом одевались хорошо, с шиком и не экономили на извозчиках.

Варенька поддалась обаянию поэта. Ей даже показалось, что она влюбилась в него. Пишкин забрасывал девушку цветами, писал в альбом новые стихи, которые ей казались верхом совершенства. В эту осень она была счастлива. Но Савва Лукич имел иные виды на дочь. Связями своими в деловом мире быстро организовал скупку долговых обязательств, оставшихся от старухи Новицкой. Понимал, что рано ли, поздно ли пустят кредиторы наследника по миру. И чтобы он ни мыслил там о себе в своей аристократической спеси, никуда ему не деться от него, Полуянова Саввы Лукича. Быть молодцу в зятьях! Деньги многое могут, но они никогда не сделают бывшего холопа аристократом. Титул можно купить, регалии всякие, а вот предков не купишь. Это от роду. И Вареньке, по мысли Саввы Лукича, предстояло возвысить род бывших холопов княжеских, а ныне купцов второй гильдии до положения российской аристократии. Пока же пусть развлекается. На то она и молодость, чтобы влюбляться.

—Варвара Саввична, — красивое холеное лицо Пишкина раскраснелось от легкого морозца — Поди, замерзли совсем? Вон как скукожились!
—Что вы, Елизар Велимирович, — кокетливо поправила пуховую косынку Варенька и быстро спрятала руки в меховую манжетку. — Мороз сегодня не больно велик. Прямо так и тянет гулять.
—То на ваше усмотрение, можно и погулять, — уныло согласился Пишкин, мечтая о принятии вовнутрь горячего глинтвейна.
—Снегу-то нынче нападало, — продолжала восторженно Варенька, — всего за одну ночь навалило вон сколько!
Они медленно прогуливались по залитой солнцем улице между дремотных домов с тонкими струйками дымов над крышами. День был действительно хорош. Ростепель сменил небольшой мороз, город засыпало снегом. Скрыла наступившая зима грязные заплеванные мостовые, даже заборы, серые, никогда не знавшие краски, преобразились, надели пуховые шапочки. Народу на улице по случаю воскресного дня было много. Кто-то торопился суетливо, кто-то просто прогуливался, глазел без дела то на витрины лавок, то на наряды местных щеголих.

Трактир «У Бори», с которым поравнялись Варенька с Пишкиным, был полон разномастного народа. То и дело оттуда, пошатываясь от утробных излишеств, выходили личности примечательные; встретить у входа пьяного полураздетого господина не представлялось никому странным. Из трактира доносились звуки рояля. Расстрига-пианист Вирсавий сегодня был в ударе.
Неожиданно Варенька остолбенела. Человек, которого она увидела, показался ей знакомым. Всплыло в памяти ограбление по пути в усадьбу Новицких. Да, это был он, господин в черном пальто, только сейчас его лицо почти скрывала длиннополая шляпа.
—Елизар Велимирович, видите того человека? Да, того, в черном пальто. — Варенька схватила Пишкина за руку. — Давайте проследим за ним.
—Что на вас нашло, любезная Варвара Саввична? — недоуменно произнес Пишкин. — Чего ради мы будем лезть не в свои дела?
—Это мои дела, — упрямо произнесла Варенька и топнула ногой, — и если вы хоть немного любите меня, выполните мой каприз.
—Надеюсь, это не ваш воздыхатель? — Пишкин обнял Вареньку за плечи. — В противном случае ему придется попробовать силу моих кулаков.
—Ну что вы, какой воздыхатель! — нетерпеливо произнесла Варенька, отстраняясь от поэта.— Кажется, он направляется в трактир, пойдемте за ним следом.
—И вы отважитесь войти в эту клоаку разврата? Спуститесь в колодец омерзительных нравов? Одумайтесь! — патетически воскликнул поэт, пытаясь удержать свою спутницу. — Трактир – не место для благовоспитанных девиц.

Пока они пререкались у входа, господин в черном пальто, а это действительно был Половников, покинул заведение и, оглядываясь по сторонам, быстро зашагал прочь.
—Уходит! — воскликнула Варенька и поспешила следом за Половниковым.
Нехотя Пишкин поковылял за ней, проклиная тот час, когда решил пригласить девицу на прогулку. Ввязываться в авантюры ему, законченному сибариту, (1) совсем не хотелось.
Половников словно почуял неладное. Резко сбавил шаг. Оглянулся и в двадцати шагах от себя увидел полицейских. Представители власти явно высматривали подозрительных лиц. Раздался пронзительный звук свистка, от которого вздрогнули и Варенька, и Пишкин. Девушка схватила поэта за руку. Половников, быстро оценив обстановку, побежал. Варенька видела, с каким трудом он дышал, подумала, что заговорщику вряд ли удастся ускользнуть от полиции. Между тем Половников достал из-за пазухи и бросил в снег небольшой сверток, после чего нырнул за первый же попавшийся забор. Двое полицейских, не преставая дуть в свистки, поспешили следом. Звук свистков постепенно удалялся.
—Давайте посмотрим, что там?
Варенька подбежала к забору и потянулась за свертком.
—Не трогайте, а вдруг там бомба? Давайте сообщим полиции!
Пишкин в ужасе представил себе, что будет с ним, если неизвестный предмет окажется самодельной бомбой. Почему-то о Вареньке в этот момент он не подумал.
—Да вы просто трус! — с негодованием воскликнула Варенька и вытащила сверток из снега. — Нет здесь никакой бомбы. Похоже на бумаги.
Она быстро сунула сверток за пазуху просторной заячьей шубки.
—Проводите меня домой, я замерзла.

Гулять ей расхотелось. К тому же не давало покоя содержимое таинственного свертка. Возможно, он поможет ей узнать, кем же на самом деле является грабитель экипажей.
Пишкин обрадовался возможности поскорее отправить девицу домой. И с готовность, даже некоторой поспешностью повел ее в сторону особняка Полуяновых.
В своей комнате Варенька развернула пакет. В нем действительно были бумаги. Вернее, листовки с броским воззванием « К трудовому крестьянству». Варенька бегло прочитала одну из листовок, призывающих крестьян выступить солидарно с трудовым пролетариатом страны. Разочарованно отложила в сторону. Политикой она не интересовалась. Но среди листовок ей попалась одна бумага, которая заинтриговала ее. Химическим карандашом несколько неумело была нарисована карта уезда. С названиями деревень. Помещичьи имения были жирно выделены и отличались на общем фоне. Но не это было странно. На карте красным карандашом около ряда деревень были нанесены кресты, над каждым стояла буква «В», обведенная кружком. Что это значило, Варенька не поняла, но на всякий случай спрятала бумагу в комод под белье. Листовкам же была уготована участь отправиться в печку. То-то обрадовалась безграмотная старуха-кухарка, когда Варенька принесла их ей на растопку.

Между тем Половников, ускользнув от полиции, долго петлял по городу, пока не попал на самую окраину. У деревянного двухэтажного дома с мезонином он остановился, свистнул. На свист из дома вышел пожилой человек в овчинном полушубке.
—Принес? — вместо приветствия угрюмо спросил он.
—Пришлось избавиться. За мной погоня была. Еле ушел. Если бы не дворы, хана мне. Черт дернул связаться с этими бумагами. И так живу, словно с содранной кожей, от каждой тени шарахаюсь.
—А коли найдут?
Человек в полушубке тревожно огляделся по сторонам.
— И что с того? — сказал Половников со злобой, закашлялся, сплюнул в снег. — Было бы лучше, если меня с поличным взяли? Ты хоть раз в участке был? Кости тебе ломали? Царские дуболомы умеют признания выколачивать. Маму родную оговоришь.
— Полно, не горячись. Бог с ними, с листовками. Но новый план мне раздобудь.
— Холодно, пригласил бы в дом. Чайком горячим напоил. Или чего покрепче налил.
Половников поежился. Мороз настойчиво начинал забираться под тонкое пальто.
—Нельзя в дом. Свояк приехал нежданно-негаданно. Мне лишние расспросы ни к чему. К тому же у стен, сам знаешь, какие уши.
— Послушай, Панкратыч, — Половников пытался согреть дыханием застывшие руки — Объясни мне, зачем все это надо? Разве наша партия одобряет действия, направленные против крестьян?

—Дурак ты, дураком и помрешь, — Понкратыч достал из кармана полушубка пачку папирос. — Кури. Главный момент ты упустил, Половников. Может, слыхал, о чем на волостных сходах толкуют? Мол, царь землю дать обещает. Тех, кто будет бунтовать, занесут, дескать, в черные списки. И семьи их при наделе ничего не получат. Будет мужик в таких условиях бунтовать? То-то. А наша задача на сегодняшний момент состоит в том, чтобы растревожить крестьян, поднять их на праведный бунт против самодержавия. При этом бить следует в самое больное место. Иначе толку мало будет. Ты слышал что-нибудь о волкодлаке?
—О волкодлаке? Ну, слышал. Только не верю я во всякую чертовщину.
Половников с наслаждением затянулся папиросой.

—Ты поверь. Догадываешься, что такое волкодлак для крестьян? Ужас ночи, оборотень. Тот, кто похищает детей, загрызает одиноких путников на дороге. Мы уже пробовали этот вариант. Сработало. Полиция оказалась бессильной. Много было слухов, страхов, мужики зашевелились, зароптали на бездействие властей. К тому же у нас появились неожиданные союзники. Разрывают могилы, похищают трупы. Все вместе рождает напряжение, способное привести к взрыву. И наша с тобой задача на данном этапе – увеличить градус напряжения. Довести его до критической массы. Террор и еще раз террор! Дошло до тебя, Половников?

—Террор против крестьян? Убийства невинных детей? И все это ради того, чтобы заставить мужиков примкнуть к революции? — Половников закашлялся от едкого дыма папиросы. — Крепкие, черт! И все же я против подобных методов. Надо убеждать крестьян, а не терроризировать их. Шире вести агитацию, использовать любые промашки и преступления властей, чтобы объяснить мужику, что царь и помещик – его истинные угнетатели. Наладить связь с товарищами в столице. Да мало ли законных методов политической борьбы!
—Ты идеалист, Половников. Такие, как ты, с радостью умирают за идеи, но брезгуют видом пролитой крови. Только революцию делают не идеалисты. А те, кто этой кровью марают себе руки. Не хочешь участвовать в нашем деле – катись отсюда. Без тебя обойдемся.
—Ладно, Панкратыч, мою преданность делу народной революции ты знаешь. И впредь я буду всеми методами бороться с ненавистным царским режимом. Но от убийств невинных детей – уволь. У меня самого дочь растет. Не могу я так.
—Ладно, пригодишься в другом деле. Ко мне больше сам не ходи. Связь держи через Степана. Все, иди, будь осторожен.
Они разошлись. Скоро стало темнеть. Улицы окраины опустели. Только нехотя и беззлобно лаяла на ветер лохматая бездомная дворняга. Ей вторили сородичи за оградами палисадов. Город, подобно огромному кораблю, погружался в пучину ранних сумерек.


Примечания
1. Сибарит – человек, склонный к праздности, изнеженный роскошью.

10
После банкета, данного Заваруйкиным, Новицкий все никак не мог решиться съездить к помещику, чтобы решить один щекотливый, но важный для себя вопрос. Каждый день откладывал визит. Когда все же решился, велел запрячь Лорда, планы его нарушил Иван Лодыгин.
—Барин, разговор неотложный есть.
—Иван, неужели это так срочно, что я должен менять свои планы? До вечера не подождет?
—Оно, конечно, подождать может, только вам, барин, следует знать, что при том положении, в котором находятся ваши финансы, нет ничего более важного, чем выслушать то, о чем я сейчас скажу.
—Ладно, говори
Новицкий, недовольный тем, что управляющий задерживает его, опустился на диван. Лодыгин сел рядом на предложенный хозяином стул.
—Значится, так. Доподлинно стало известно, что все до единого векселя и долговые расписки, неосмотрительно розданные госпожой Новицкой, выкуплены недавно одним лицом. Им же погашены долги по залогу дома и части земель.
Брови Новицкого поползли вверх. Лицо задергалось.
—Это значит, что кто-то взял меня на крючок? Так, кажется, подобное называется? Кто? Тропов?
—Нет. Князь здесь ни при чем. Это некто Полуянов, купец. Только зачем ему было выкупать ваши долги, мне не понятно. Не кроется ли за этим желание купца нажиться на вас? Но как? Ведь денег погасить ему долг нет. И, скорее всего, ему об этом известно. Тогда с какой целью?
—Не знаю, Иван. Купчину видел всего раз в жизни на свадьбе у Василины. Он названный отец ее мужа. Что если за происками купца Василина с мужем стоят? Ты как думаешь, Иван?
—Василина? Нет, вряд ли. Зачем им это надо? За действиями купца кроется нечто другое.
—Вот до чего дожил! Ничтожный купец с потрохами купил! — Новицкий соскочил с дивана и стал нервно ходить по комнате. — Гордей, поди-ка сюда! — крикнул он громко, зная, что старый слуга наверняка подслушивает за дверью.
—Звали, Митрий Федорович?
— К ужину меня сегодня не ждите. Черт, как все мерзко!
—А что случилось-то? — Гордей сделал недоуменное лицо. — Вы вроде как расстроены?
—Ничего не случилось. Если не считать самой малости. Полуянов, папаша той самой купчихи, что к нам в имение приезжала, выкупил все долги моей матери.
—Вона как! — присвистнул Гордей и, прихрамывая, поспешил вслед за Новицким к выходу.
—Может, оно и к лучшему. С купчиной-то одним легче, чем с армией кредиторов договориться, — сказал Гордей в передней, подавая Новицкому пальто и бобровую шапку.
—Успокоил, — проворчал Новицкий, натягивая поданное Гордеем пальто. — Сам-то как думаешь, Гордей Ермолаевич, зачем купцу это надо было?
—Кто его знает? У них, сатанинских душ, на все свои резоны. Ну, с богом! Яшка уже ждет.

Савва Лукич пребывал в сладкой послеобеденной дреме, когда к нему в комнату, постучав предварительно в дверь, вошла молодая горничная. Она была в темно-коричневом простого кроя платье, поверх которого был надет белый кружевной фартук. Савва Лукич приоткрыл один глаз и поманил девушку пальцем.
—Приходи сегодня вечером на наше место, ждать буду. У меня для тебя и подарочек имеется. Колечко золотое с камешком.
—Господин, — горничная смущенно опустила глаза, начала теребить концы фартука. — Не хорошо так поступать, не по-христиански. Что будет, ежели Глафира Сергеевна обо всем узнает?
—Дура ты, Танька, как есть дура, — разочарованно произнес купец, почесывая открытую расстегнутым воротом рубахи волосатую грудь.
—Вас там господин по фамилии Новицкий дожидается. Принять просили.
—Новицкий? Пущай подождет, сукин сын. Не все нам, холопам, перед аристократами шапку ломать. Пущай и они в наших приемных помаются. Иди скажи, что я пока занят. Коли не торопится, обождет.

Савву Лукича Новицкий прождал минут сорок. Успел от нечего делать рассмотреть обстановку в комнате, в которую был приглашен. Купец жил с размахом. Дубовая резная мебель, мягкие кресла в чехлах с оборками, дорогие, но аляповатые обои на стенах. Несколько пейзажей в золоченых рамах. Герани и алоэ на широких подоконниках. Ломберный столик, на котором открытая, но без фигур доска для игры в шахматы.
Наконец глава дома появился, смутив Новицкого черным стеганым халатом. Такого неуважения к себе помещик от купца не ожидал. Новицкий покраснел, покрылся испариной, которую стал спешно вытирать носовым платком.
—По какому делу пожаловали, господин Новицкий? — сложив руки на выпуклом животе, вальяжно спросил хозяин дома.
Новицкий убрал скомканный платок в карман, смущенно кашлянул в кулак.
— Дело такое. Мне стало доподлинно известно, что вами выкуплены все долги, оставленные моей покойной матушкой. И в этой связи мне хотелось бы получить с вашей стороны внятное объяснение.
—Молодой человек, — Савва Лукич указал Новицкому на стул, сам грузно опустился в кресло. — Не буду ходить вокруг да около. Человек я прямой. К тому же привык иметь дело с коммерцией. Здесь купил, там продал. Согласитесь, никто в убыток себе ничего не делает. Дураки – не в счет. Но мы- то с вами люди умные.
—Я понял. Чего вы от меня хотите?

Новицкий чувствовал липкую противную внутреннюю дрожь. То ли от негодования, то ли от страха. Он сам себе боялся признаться, что опасается сидящего напротив грузного человека, способного одним неосторожным движением растоптать его, как слон мышонка.
—Хочу самую малость. Варвара, дочь моя, достигла брачного возраста, и я как отец обеспокоен ее будущим.
—Будущее своей дочери вы связываете со мной? — уныло произнес Новицкий, догадавшись, в какую ловушку заманил его купец.
—Именно. Мне безразлично, любите ли вы ее, любит ли она вас. Мы заключим брачную сделку.
—Что я могу предложить со своей стороны? — Новицкий опустил голову, не в силах посмотреть в глаза Саввы Лукича. — У меня практически ничего нет.
—Ошибаетесь, у вас есть то, чего никогда не было у меня. Вы аристократ по рождению, у вас связи в высшем обществе, за которыми стоит авторитет предков. Это многого стоит. Внуки мои по рождению станут аристократами, а уж я-то позабочусь о том, чтобы у них в жизни было достойное материальное положение. Вместе с вами мы таких дел наделаем!
—Я так полагаю, что в случае моего отказа вы не пощадите меня. Так?

—Так. Женившись на моей дочери, вы освободитесь от долгов. К тому же за Варварой я даю сто пятьдесят тысяч приданого. Не считая разного барахла по бабьей части.
— Что если я вовсе не мил Варваре Саввичне?
Савва Лукич ухмыльнулся в бороду, позвонил в колокольчик. Дверь приоткрылась, и в комнату тихо вошла уже знакомая нам молодая горничная.
—Кликни Варвару, она в лавке, — Савва Лукич полез в карман за табакеркой, — и скажи ей, чтобы поторопилась, отец зовет, дело к ней имеется архиважное.
Варенька не ожидала увидеть Новицкого в своем доме, смутилась. Сама толком не поняла, почему. Стояла, потупив взор в пол, только теребила нервно кисти серебристо-серой шали.
—Вот что, Варвара, — Савва Лукич поднялся с кресла, выпятил вперед живот, полагая, что именно такая поза как нельзя лучше соответствует сложившемуся моменту. — Небезызвестный тебе Новицкий Дмитрий Федорович, дворянин, помещик, просит твоей руки. Это большая честь для тебя, дочка.
—Папенька, как можно – вот так, сразу… — Варенька еле справилась с охватившим ее волнением и пролепетала: — Я совсем не знаю господина Новицкого.
—Узнаешь еще – эко упущение, — отмахнулся от дочери купец. — Сказывай, девка, согласна пойти замуж за него или нет?
—Как прикажете, папенька, полагаюсь на вашу родительскую волю.
Варенька покраснела, хотела убежать. Но Савва Лукич решительно взял ее дрожащую руку и вложил в похолодевшую ладонь Новицкого.
—Совет вам да любовь, дети мои. — По щеке купца скатилась неподдельная слеза, застряла в густой бороде. — Татиана, — обратился он к застывшей с открытым ртом в дверях горничной, — неси угощение, помолвку праздновать будем!