Все будет хорошо

В своей небольшой по площади, но с огромными, во всю наклонную стену, окнами и высоким потолком художественной мастерской, которая была оборудована из части чердака старого пятиэтажного дома, Максим никогда не поддерживал надлежащий порядок и ему это совсем не мешало. Главное – здесь было уютно, светло и тепло.
В промозглые осенние дни, когда природа переполнена сыростью от бесконечных холодных уже проливных дождей, когда нет возможности выйти на пленэр, а в мастерской как-то не работалось, Макс усаживался с ноутбуком в глубокое кресло, которое отдала ему за ненадобностью его мать - Вера Ивановна, напротив маленького каминчика, и пролистывал понравившиеся ему своим колоритом и изобразительной техникой картины художника Леонида Афремова. Часто хватал блокнот и записывал неведомо откуда появляющиеся в его голове рифмованные строки, которые, тут же, складывались в стихи. Глоток-другой красного вина как бы подстегивали воображение и раскрашивали живые образы в более яркие тона.
Макс был одинок. Не потому, что он не нравился женщинам. Напротив. Его стройное крепкое тело, правильные черты лица, светло-русые волосы и серо-голубые глаза останавливали на себе взгляды прекрасного женского пола от пятнадцати до пятидесяти. Макс был одинок, хотя не единожды пробовал семейную жизнь на зубок. И он был бы рад ей. Беда в том, все женщины, что приходили в его жизнь, не принимали его аскетический образ жизни, который Макса очень устраивал, и не понимали, а потому и не поддерживали его в его занятиях и увлечениях. Вначале теплая постель, теперь становилась тесной и холодной. Расставались без особого сожаления. Так было много раз, и он уже стал привыкать к этому: приводя очередную женщину, знал, это не надолго. Да, цинично, но меняться и менять свое пространство он не хотел – это было бы равносильно смерти.
Макс был одинок. Дюжина его друзей часами, иногда и сутками, проводили у него под мерцание свечей, звон гитары, красное вино, со своими проблемами, часто мешая Максу работать, но он на них не обижался, это даже не тяготило его, более того, он был рад гостям. Может это помогало как-то заполнить пустоту, на какое-то время не чувствовать одиночества? Может быть.

Сегодня был прекрасный день. Макс много работал, изредка балуя себя чашечкой кофе. Заказанный ему портрет одной довольно богатой и привлекательной леди закончен. Вечером можно побаловать себя «красным сухеньким».
Засвистел чайник. Макс пробежался по литературным сайтам, где изредка публиковал свои стихи. На одном из них предлагался конкурс: « Береза белая моя». И тут же откуда-то сверху, прямо в мозг, слилось некое четверостишие:

Береза белая моя
Свой сарафан с себя сняла,
Раскинув ветви, ты сама
Себя всю ветру отдала…

Представил в своем воображении эту картину. Хмыкнул. Записал на своей странице одного из сайтов.
- Вечереет. Надо пробежаться к магазину, да и воздуха свежего глотнуть.
На улице моросил надоевший дождь, но настроение он не портил. Свет уличных фонарей купался в лужах, тем самым выдавая их в вечерних сумерках. Тротуар усыпан листвой дерев, но она намокла от дождя, и не шуршит. И тут же, опять, сверху, прямо в мозг:


Как будто золотом и охрой
Побрызгал кто на этот лес,
Осталось лето где-то в прошлом,
Осенний дождик льет с небес,

Сбивает наземь лист с дерев,
Разводит на тропинках жижу,
Деревья, наготу презрев,
С себя снимают саван рыжий,

Его же ветер теребит,
С земли покров поднять пытаясь,
Но он дождем к земле пришит,
И, вовсе даже, не шуршит,
Ах, не шуршит, какая жалость!

Магазин. Вино, сыр, шоколад, яблоки, лимон к чаю, «Ротманс». Касса. Улица. Дождь. Наплевать. Макс шел неторопясь, раскачивая пакетом взад-вперед, взад-вперед. Прошел мимо дома, где находилась его мастерская, да, можно сказать, и постоянное жилище.
Свернул в маленький скверик с редкими прохожими. Дошел до его конца. Постоял, посмотрел на раскачивающиеся ветром ветви деревьев, серебристые штришки дождя на фоне яркого света уличных фонарей, цветные отсветы и блики в темных окнах домов и в лужах….
- И в этом есть какая-то своя прелесть, почти «по Афремову» - подумал Макс и зашагал, уже изрядно вымокший, домой, к себе, «на чердак».
У подъездной двери незнакомая и неразличимая в темноте , но , видно, девушка, безжалостно и безнадежно нажимала и нажимала на кнопки домофона. Ни кто не отвечал. Видно, она сильно нервничала.
- Наверное, ни кого нет дома? Я открою. Кто Вам нужен?.
Девушка вздрогнула, оглянулась. Ба! Максим узнал в незнакомке ту самую молодую леди, портрет которой он сегодня закончил.
- Наверное, Вы ко мне? Ваш заказ почти готов, но необходимо несколько дней чтобы он подсох…, и лак… - Он замолчал.
- Да, к тебе, поднимемся поскорее, - не глядя ему в глаза быстро сказала она.
Макс ничего не понимал. Почему сегодня, так поздно, без звонка, странно….
Поднялись наверх. Вошли в мастерскую. Макс, не раздеваясь, прямо направился к мольберту
- Постой. Сделай мне чай. Я – промокла и замерзла. Можно?
- Да, конечно! – он бросился к чайнику. Мысли путались, не находили на все происходящее ни какого логического ответа.
Она сняла с себя плащ, села в его любимое кресло.
- Зажги камин,- не потребовала, попросила она.
- Да-да, - вырвался подчинительный звук из его уст.
Сухие дрова разгорелись быстро, одновременно со свистом закипающего чайника..
Чашка, заварка, сахар, кипяток, лимон,
- Ваш чай, пожалуйста…
По щекам девушки текли слезы. Она молча плакала, не пытаясь скрыть этого.
Макс держал чашку и молчал.
- У тебя есть ванная? Я хочу помыться. Мне сейчас некуда идти. Я переночую у тебя? Прости.
Макс совсем растерялся, и на все слова молча кивал головой.
Молодая леди, девушка, быстро сбросила с себя абсолютно все, что можно было вообще снять, будто она находилась в комнате совсем одна, и направилась в ванную.
Макс остолбенел, окаменел, онемел, и еще многое «л», глядя вслед удаляющейся прекрасно сложенной обнаженной фигуре не женщины – богини.
- Господи! Не сон ли это! Что происходит? Господи!
Он быстро открыл бутылку вина, прямо из горлышка сделал несколько больших глотков, надеясь что, может, это прояснит или промоет его мозги. Ничего не изменилось. Ее ажурное нежно-розовое нижнее белье лежало на полу поверх остального одеяния.
Макс кинулся убирать тут и там стоящие, лежащие, в общем, мешающие свободно передвигаться по комнате вещи: подрамники, банки, валики, забытый кем-то зонт и многое другое.
- Дай мне, пожалуйста, твою чистую рубашку и мой чай. Нет, лучше глоток вина. – Услышал художник за спиной.
- Там, - Необорачиваясь Макс показал рукой на шкаф, налил в бокал рубиновое вино.
- Где я буду спать? – спросила Наталья Сергеевна – так звали девушку, отпивая из своего бокала. Она стояла босая, в одной мужской сорочке, с распущенными волосами цвета льна, совсем другая, не та, что на портрете. Исчезла надменная улыбка, стального цвета глаза теперь казались голубыми, плечи потеряли угловатость – совсем другая, больше похожа на девочку.
- Сейчас я постелю тебе…Вам… на диване…
- Давай на ТЫ, а ты где ляжешь?
- Извини…те, я немного поработаю, найду, где спать, не беспокойся…тесь…
- Смешной ты. Вроде еще рано, но я устала.
Первую половину ночи Максим в своем кресле с ноутбуком на коленях раз за разом прокручивал в своей голове произошедшее и увиденное. Потом так, сидя, и забылся во сне до самого утра.
Проснулся он от чувства пристального на себе взгляда. Наташа, подперев голову рукой, лежа, изучала лицо Макса. Он встрепенулся, выскочил из кресла.
- Я сделаю Ва… тебе чай, да?
- Спаси-и-ибо! – потягивалась она на постели как кошка.
Пока гостья пила чай полулежа на диване, Макс принял душ, переоделся. Вышел из ванной. Наташа шла ему навстречу. Ее прелестнейшую наготу чуть прикрывала его сорочка, застегнутая на одну среднюю пуговичку. Кончики отвердевших сосков сверлили ткань сорочки. Еще шаг навстречу и они стали чертить на груди Макса известные только им рисунки. Внутри мужчины рвануло вулканом, обожгло. Самообладание, где оно?
Пуговица щелкнула о стенку, шлепнулась на пол. Обнаженное тело девушки затрепетало в сильных объятиях Макса. Еще теплая постель приняла их со вздохом, словно ждала этого момента всю свою жизнь. Мгновенье, - одежда Макса на полу. Мгновенье, - ее ноги, словно две крепкие лианы, обвили бедра любовника. Весь мир исчез. Остался маленький, но огромный мир меж простыней и потолком, где отключается сознанье, а властвуют только инстинкты, Где сама природа подскажет все, что надо делать или сделает за вас.
Их пальцы рук нашли друг друга. Сцепились до боли. Одновременно его горячая плоть полностью вошла в то место, где ее уже с нетерпением ждали.
Ее тело выгнулось в напряжении, из уст вырвался стон. Кровь барабаном била в виски. Дыхание сбивалось. Губы кусали губы. Его правая рука отпустила ее руку, найдя тут же тугую грудь, и в тот же миг спина Макса была взрыта когтями хищницы. Он взревел и двинулся на самое дно ее бутона, терзал его. Она стонала и дышала в такт его резких движений. Тела слились на столько, что казалось, это один единый организм бьется в только ему понятных конвульсиях. Диван понимающе подскрипывал и терпел.
Внизу живота Макса стало быстро собираться и двигаться наружу что-то теплое, а затем горячее. Огромный поток его гормонов ворвался в ее лоно, соединив их еще одним мостиком. Ее прекрасный бутон, приняв и проглотив живительный горячий поток, выплеснул ему навстречу весь свой нектар. Оба одновременно застонали. Ее тело сильнее затрепетало, сжалось в комок, она заплакала. Он целовал ее шею, плечи, щеки, шептал слова.
Спустя минуту-две она тихо и нежно прошептала:
- Хорошо-о-о! Мне было хорошо с тобой!
Вместо ответа Макс опять стал целовать девушку. Она уткнулась в его плечо и, о, люди! Заснула…. Он сдул прядь волос со лба любовницы.
В этот момент опять сверху, бух!

Нежный бархат тела твоего
Трепетной ладонью ощущаю,
И упавшей прядью на чело
Дуновеньем губ своих играю

Волосы расплылись по подушке,
Ты щекой прильнув к моей груди,
Сладко спишь, любви моей подружка,
Не загадывая что ждет впереди.

Утомленная любовной лаской,
Ножкой мое тело обвивая -
Видится тебе, наверное, сказка,
Ведь во сне ты тихо улыбалась...

Задумался, стал, уже включившимся сознанием, восстанавливать картинки только что пережитого. И опять просто ворвались в его мозг новые строки:

Остервенело сжимаю грудь,
Жадно соски кусаю,
Клином дубовым восставшую плоть
В тело твое вонзаю,
Мышцы напружены, ноги сплелись,
В бурном потоке любви мы неслись,
Бедра дрожащие жмутся друг к другу,
Сбито дыхание от этой напруги,
Ногти когтями мне спину взрывают,
Скрипом под нами диван страдает,
Стоны и судороги слитых тел,
Горячий поток из меня полетел…
С криком невольным его приняла ты,
Как в дикую жажду напившись воды…
Замерли разом два тела любовных,
Жаром пылающих и обнаженных…

Макс чувствовал возле себя прекрасное, нежное, безмятежно спящее тело девушки. Он не шевелился, что бы не разбудить ее. Так прошло около часа.
Наташа проснулась, обхватила рукой грудь Макса, тихо прошептала на ушко:
- Милый, я бы сейчас чего-нибудь съела существенного…
Кроме яблок и сыра в холодильнике ничего не было.
- Я сейчас, очень быстро сбегаю в магазин, и мы с тобой будем обедать, хорошо? – выпалил Макс и вскочил с дивана. Быстро оделся.
Лестница. Улица. Дождь. Редкие прохожие. Магазин. Вино, колбаса, хлеб, пельмени, творожок… Он бросал и бросал в корзинку продукты, точно не зная что ему надо, вернее, ей. Касса. Улица. Дождь. Прохожие. Подъезд. Лестница. Дверь. Мастерская...
Она была пуста. Она…была…пуста. Все исчезло словно сон. Вот только смятая постель…. И листок бумаги на ней:
- Милый Максим, спасибо тебе за все. Ты очень хороший. Но так надо. Я уезжаю, далеко. А портрет – тебе на память. Прости, так надо. Прости.
Макс стоял в оцепенении. Внутри все горело, грудь распирало от боли. Сердце готово разорваться на мелкие клочки. Сел на постель. Погладил ладонью то место, где совсем немного минут тому назад безмятежно спала прекрасная девушка, женщина.
Весь вечер он пил вино. Гостей не пустил. Надеялся еще на что-то? Наверное. И все читал и читал написанное им когда-то стихотворение:


Женщины приходят и уходят
Словно птичьих стаек череда,
За нос нас немножечко поводят,
Ночек с нами несколько проводят
И к другим порхают, как всегда.

Все бы не беда, но оставляют
Раны в наших душах и сердцах,
До последней капли выпивают,
Сами же при том и не страдают,
И воркуют уж в других местах

Все бы не беда, но раны в душах
Словно от когтей кошачьих лап
Нарывают, гной течет наружу,
Яд вошедший голову нам кружит,
Не дает спокойно ночью спать.

Видно нужно просто принимать
Их улыбки, томный взгляд и нежность,
И совместную постель, кровать,
И когда нам начинают врать…
В этом может есть и своя прелесть?

Есть одно лекарство нам от них –
От порхающих от ветки к ветке,
Рыжих, черных и совсем льняных,
Да не важно в общем то каких,
Женщины другие – не кокетки…

Так и уснул сидя в кресле с ее запиской в руке.

Настанет новый день, пройдет дождь. Все будет хорошо.