X. Каландар

Масуфу ничего не стоило не только представить лики царей, героев и мудрецов, с которыми некогда доводилось встречаться Хетти, но и не составляло никакого труда поговорить с ними на их родных языках, забытых и сущих. Чего только не хранила его память, но Масуф совсем не мог вспомнить ни своих родителей, ни своего настоящего имени, звучащего в сознании как далёкое эхо, многократно искажённое и почти потерянное. Даже в глубине магического кристалла жезла Тцота, где непременно должно быть запечатлено и его прошлое, он не находил ничего, кроме ползучего вездесущего огня и бегущих от него людей, а ещё какого-то худенького мальчика, непрерывно издававшего короткий глухой зов, очень похожий на крик встревоженной ночной птицы.
Пожалуй, у него и не было никакого прошлого: оно не тревожило, не болело, не возвращалось. Единственно, что он не мог себе объяснить – это смысл своей странной и необычной судьбы, доставшейся ему волей случая или не случая вовсе. Однако здесь, возможно, почти неупотребимо понятие смысл, которого, как полагал Масуф, нет даже в самых подробных записях Эльазара. Юный посвящённый не мог знать, что писалось в небесном бесконечном свитке, но ему казалось, что рука бессмертного писала там не убогие факты человеческих судеб, а исключительно о том, как чудны первые лучи восхода, присыпающие розовой охрой утренние облака, как прозрачны волны прибоя, обнимающие прибрежные камни и как душисты травы после очищающего дождя. Ведь это, пожалуй, самое главное, что может вместить в себя отдельная человеческая жизнь. А приобретённая мудрость и житейский опыт – лишь малое необходимое условие для осознания этих важнейших моментов биографии всякого живущего.
Поскольку как бы не разнились меж собою люди, всех одинаково ожидает холодная и равнодушная вечность беспамятства и отчуждения, где бесшумно скользят не узнающие друг друга тени и зарастает пылью забвения дерзновение и многотрудность всех их стараний, стремлений и дел. Неподвластны времени и забвению только бескрайние пустыни и моря, величественные горы и леса и лишь оттого, что им суждено было пройти через человеческую душу, благодаря которой они приобрели себе недостающее значение и необходимый смысл. Так как всё сущее становится сущим после того, как понято человеком, освоено им и осмыслено.
Редко кому приходит в голову задуматься о том, что же на самом деле находится за границами признанной им реальности. Как правило, человек полагает там продолжение своего «я» до необходимой целостности, позволяющей мириться с самим собой и своим окружением.
Но так ли это неправильно, если такое помогает человеку жить и не оставаться один на один с этой равнодушной бездной существования, из которой ощутимо тянет холодком тщеты и забвения.
Масуф не мог похвастаться ни прочной цитаделью своего мира, ни его ясными горизонтами, ибо мудрость, доставшаяся ему от Хетти, не давала однозначного и прямого ответа ни на один вопрос. Как бы глубоко он не проникал в чужое сознание, во всякое явление или иную вещь, ещё глубже оставалось столько непонятного и загадочного, что Масуф даже завидовал Бен-Сломо, для которого весь мир, от своего центра до периферии был исчерпаем и ясен и не таил никаких загадок и тайн.
Масуф и сам не понимал – к чему такая мудрость, у которой вопросов больше, нежели ответов. Неужто для того, чтоб безопасно проводить караваны и вести торг с купцами, не имея проблем с языками и знанием чужих обычаев? Ну что дала мудрость её обладателю, жрецу Хетти, не сумевшего спасти не только свой народ, но и даже самого себя.
Масуф посмотрел вдаль, туда, где он некогда видел странного предстоящего и куда сейчас держал путь. Впереди не было ничего, только пустое враждебное пространство, в котором затерялась его невзрачная фигурка, такая маленькая и хрупкая, кажущаяся почти неразличимой на сером и морщинистом теле земли.
«Нет, мой друг, не так, не так!» – перебил кто-то его мысль. Масуф мог, пожалуй, узнать бы в нём Эльазара, если бы не ощущение чего-то очень близкого, хорошо знакомого и неизменно присутствующего рядом.
«Лишь мудрое сердце способно прочувствовать счастье, лишь дух мудрого может очутиться там, где пожелает и только у мудрого может быть собственная путеводная звезда».
«И лишь мудрому дозволено слышать Тебя», – торжественно отозвался иной голос, в котором теперь Масуф уже наверняка узнал Эльазара, одного из бессмертных.
Масуф поднял своё лицо навстречу солнцу и подумал о том, что именно там сейчас должна находиться его путеводная звезда Трагор. Там, прямо под ней он видел некогда того странного предстоящего, тоже позабывшего своё собственное имя и обретшего новое, хранящее в себе могущество бессмертия, к которому так стремился и которого не смог достичь самый мудрый жрец подземного города.
Солнце только взошло, и не было ещё таким ярким, чтобы на него было невозможно смотреть. Известно, что на утреннее солнце спокойно могут взирать ящерицы и птицы, змеи и антилопы. Мог на него глядеть, не мигая, и Масуф.
Но на этот раз солнце ослепило юного посвящённого. И он, вместо выжженной травы, увидел вдруг белое здание, жирное и скользкое от щедрого рассветного солнца и влажного морского воздуха. А сам он оказался сидящим на колоде каменных плит, недалеко от земли, но так, что мог лицезреть перед собой чудесный белый город, протянувшийся от оранжевых гор до жёлтого моря, врезающегося в город узким, светящимся клином. Он не мог понять, как он тут оказался, но это, почему-то совсем не удивило и не интересовало его. Важнее было иное – тонкий, струящийся аромат душистого лотоса и непривычная атмосфера защищённости и мира, разлитая повсюду, так, что она не могла не ощущаться каждой клеткой, всякой частичкой материи, видимой и скрытой от зрения.
И как прекрасна была открывшаяся перед ним беззвучная просыпающаяся земля! Блестящие, искрящиеся как слюда окна отражали бездонное голубеющее небо, ещё розовое на рассвете, а сверкающие причудливые крыши тянулись так высоко-высоко вверх, к этому рассветному небосводу, что вбирали в себя все его краски. И не было на разверзнувшейся пред его взором спокойной земле ни ужасов войны, ни дикости первобытной природы с неизменным правом сильного и вероломного.
Масуф ещё не видел людей, но он точно знал, что не найдёт среди них никого, кто мог бы быть даже отдалённо похож на тех безжалостных солдат, которых так привольно приютил его свирепый и неприхотливый век.
«Я знал, что тебе понравится моя страна», – Масуф обернулся и увидел перед собой четвёртого предстоящего. К его лицу всё так же была приклеена отрешённая полуулыбка, и было непонятно – хотел ли он угодить своему юному гостю или нет. «Ведь ты шёл ко мне, а не существует лучшего места для приятной беседы, нежели здесь».
– Но твоя страна не здесь!
– Разве это важно, если тебе нравится то, что ты видишь перед собой?
– Но мне важна истина, иначе зачем мне разговаривать с тобой о ней.
Предстоящий покачал головой:
– Это никак не твой вопрос. Да и я – разве об истине? – Предстоящий замолчал и повернул голову к небу, словно пытался в густеющей голубизне что-то разглядеть и что-то увидеть. Масуфу отчего-то показалось что он ищет на небосклоне его путеводную звезду, словно в ней был сокрыт тот заветный вопрос, который не способен сформулировать Масуф и ответа на который совсем не знал предстоящий.