Тени Хафенбурга

Тени Хафенбурга

Глава 1: Возвращение

Сумерки сгущались, превращая мир за лобовым стеклом в размытые тени. Каждая миля, отделявшая Алекса от города, казалась шагом в прошлое, в которое он не хотел возвращаться. Узкая гравийная дорога петляла, словно испуганная змея, сквозь густой, почти непроницаемый лес. Вековые деревья смыкали свои кроны над головой, образуя живой тоннель из переплетённых, костлявых ветвей. Свет фар выхватывал из темноты лишь небольшой, постоянно ускользающий участок дороги, по краям которого плясали уродливые тени. В звенящей тишине, нарушаемой лишь ровным гудением мотора, Алекс слышал оглушительный, глухой стук собственного сердца.
Мысли, тяжёлые и липкие, как смола, неотступно возвращались к матери, Хельге Рихтер. К её уединённой, почти затворнической жизни в этом доме, который стал для неё одновременно и крепостью, и тюрьмой. И к тому внезапному, короткому звонку из лечебницы, который оборвал эту жизнь, оставив после себя лишь ворох неразрешённых вопросов и едкое чувство вины. В его сознании Хафенбург был не просто названием на карте, а молчаливым, равнодушным хранителем тайн, которые он ощущал кожей с самого детства, но так и не смог их разгадать.
Наконец, лес нехотя расступился, и перед ним открылась долина. Внизу, в мерцающем, нездоровом свете фонарей, раскинулся его родной городок. Хафенбург выглядел как ожившая старинная гравюра: прижавшиеся друг к другу черепичные крыши, паутина узких улочек, где с трудом могли бы разъехаться две машины, и старая колокольня, пронзающая сумрачное небо в самом центре, словно указующий перст. В воздухе витал густой, въедливый запах влажной земли и горьковатого дыма из каминов — аромат, который невозможно было забыть.
Его современная машина казалась чужеродным, нелепым объектом на этих вековых улицах. Проезжая мимо главной площади, Алекс чувствовал на себе взгляды старых домов с их резными фасадами и тёмными провалами окон. Ему казалось, что они наблюдают, оценивают, вспоминают. Он направился к окраине, где на небольшом холме, чуть в стороне от похожих понурых строений, стоял его дом. Отсюда открывался вид на всю долину, укутанную вечерней дымкой. Он был таким же, каким Алекс его помнил: массивный, двухэтажный, с тёмными деревянными ставнями, которые всегда были наглухо закрыты, словно слепые глаза.
Алекс заглушил мотор. Наступившая тишина показалась ему неестественной, давящей. В ней он расслышал нечто большее, чем просто отсутствие звука — едва уловимое эхо, шёпот прошлого. Того самого прошлого, которое отзывалось в нём болезненными воспоминаниями о бесконечных, тревожных разговорах с матерью, древних обрядах, защитных ритуалах и тенях, которые, по её словам, всегда ждали за порогом.
Скрипучие ступени крыльца встретили его как старого знакомого. Ключ с трудом повернулся в заржавевшем замке, и дверь нехотя поддалась, издав протяжный стон. Внутри его окутал спёртый запах застоявшегося воздуха, пыли и ещё чего-то — тонкий, едва уловимый аромат сухоцветов, который так любила его мать. Алекс включил свет. В тусклом свете старой люстры всё выглядело именно так, как он оставил много лет назад, только на пятнадцать лет старше: старинная, тяжёлая мебель, покрытая белыми саванами чехлов, тёмные, выцветшие обои, плотно задёрнутые шторы, не пропускающие ни света, ни жизни. Всё говорило о жизни, остановившейся здесь много лет назад. Чувство вины нарастало. Он покинул этот дом сразу после того, как попал в приют. С тех пор его жизнь превратилась в череду бесконечных метаний: поиски себя, работа в порту, разнорабочего, риелтора и, наконец, менеджер в небольшой компании. Он так и не смог вырвать мать из замкнутого круга её страхов, из её борьбы с призраками прошлого. В конце концов, он поместил её в лечебницу, в отчаянной надежде, что профессионалы помогут там, где он оказался бессилен. Но стало только хуже. Теперь ему оставалось лишь закончить дела, продать этот проклятый дом и попытаться навсегда вычеркнуть Хафенбург из своей жизни.
С этими мыслями Алекс поднялся в свою старую комнату и лёг на кровать, но сон не шёл. В его голове роились образы прошлого, неотступные и яркие. Глубокой ночью, когда он наконец провалился в тяжёлую дремоту, его разбудил внезапный, отчаянный лай собаки. Громкий, надрывный, он эхом разносился по тихой улице. Алекс сел на кровати, всем телом обратившись в слух.

Он подошёл к окну и осторожно отодвинул штору. Улицу окутывал лёгкий туман, а мрачные кроны деревьев у соседних домов казались костлявыми руками, тянущимися к небу. В призрачном свете фонаря он увидел фигуру, стоявшую прямо под окном дома напротив. Она была повернута к нему спиной, но в её неподвижных очертаниях было что-то неестественное, жуткое. Внезапно, словно почувствовав его взгляд, фигура резко обернулась. В тот же миг собака залаяла ещё яростнее, но прежде, чем Алекс успел разглядеть лицо, силуэт растворился в тумане, исчезнув так же внезапно, как и появился.
Сердце бешено колотилось в груди. Что это было? Игра света и тени в туманной дымке или его собственное воспалённое воображение, обусловленное пребыванием в этом месте? Взяв себя в руки, Алекс отошёл от окна, сел на кровать и стал прислушиваться к окружающим его звукам. Лай собаки постепенно стих, и вокруг воцарилась мёртвая тишина, которую нарушали лишь скрипы старинного дома, словно приветствующего Алекса спустя столько лет в своих стенах. Когда отпустило, Алекс рухнул на кровать, провалившись в сон почти мгновенно.

Глава 2: Шёпот прошлого

Утро не принесло облегчения, лишь сменило ночную тревогу на дневную, тупую и ноющую. Не выспавшийся и слегка разбитый, Алекс спустился вниз и принялся разбирать вещи матери, надеясь, что механическая работа поможет отвлечься. Он открывал коробки с её книгами по фольклору и истории, перелистывал старые фотоальбомы, в которых зияло множество пустых страниц, словно кто-то намеренно стирал прошлое. Рутинный процесс принёс свои плоды, и Алекс погрузился в работу с головой.
Внезапный стук в дверь заставил его вздрогнуть. За дверью слышались тихие, приглушённые голоса. Он нехотя открыл. На пороге стояли четверо.
— Здравствуй, Алекс, — произнесла женщина лет шестидесяти, протягивая ему руку. Её улыбка была широкой, но не затрагивала холодных, светлых глаз. — Я Эвелин. Мы были очень дружны с твоей матерью.
Они представились по очереди: Клаус, мужчина с хищными чертами лица и слишком пристальным взглядом, грузный, молчаливый Вильгельм и Фрида, чьё лицо было похоже на застывшую маску.
— Очень приятно, — выдавил из себя Алекс. — Александер Рихтер.
— Мы тебя помним совсем мальчишкой, — подхватил Клаус. — Жаль, что так вышло с Хельгой. Она была... особенной женщиной.
— Надеюсь, теперь она в лучшем мире, — с преувеличенным сожалением добавила Эвелин, и в её голосе прозвучала странная, торжествующая нотка.
Каждый из них казался дружелюбным, но Алекс чувствовал странную, леденящую неловкость в их присутствии. Их глаза были холодными и оценивающими, а движения — неестественно плавными и выверенными. Они вспоминали Хельгу, говорили, как им жаль, что она ушла, но постоянно, как бы невзначай, делали акцент на том, какой замкнутой и нелюдимой она была.
— Мы часто предлагали ей свою помощь, — вставил Клаус, — всё же после той трагедии ей пришлось совсем несладко. Но она всегда отказывалась. Говорила, что справится. Упрямство было её отличительной чертой характера.
При этих словах все четверо обменялись быстрыми, едва заметными ухмылками.
— Мы бы хотели помочь тебе с разбором вещей, — предложила Фрида, впервые подав голос. — В доме наверняка много тяжёлого. Для мужчины, конечно, это не проблема, но вчетвером всегда сподручнее.
Алекс вежливо, но твёрдо отказался.
— Спасибо, но я справлюсь сам. Мне нужно побыть одному. Благодарю вас за понимание.
— Очень жаль! Но если тебе что-то понадобится, не стесняйся, — сказала Эвелин, и её улыбка растянулась ещё шире, словно маска. — Мы всегда рядом.
Он попрощался и поспешно закрыл за ними дверь. «Жуть», — промелькнуло у него в голове. Эти четверо были слишком... идеальными. Их дружелюбие, казалось, натянутым и фальшивым. Они знали его мать, но что они знали на самом деле?
Алекс вернулся к разбору вещей, повторяя про себя имена непрошеных гостей. Странным был тот факт, что Алекс совершенно не мог вспомнить их в своём детстве. Эти имена он слышал впервые, при этом они знали его мать, а также его самого. «Глупость какая-то!» — неуверенно приговорил Алекс и вернулся к своей рутине.

Перебирая ящик со старыми безделушками, он наткнулся на небольшую деревянную подвеску. Она была вырезана в форме странного, несимметричного узла. С удивлением он узнал в ней тот самый оберег, который носил в детстве по настоянию матери. Он потерял его в приюте много лет назад и с тех пор его больше не видел. В памяти вспыхнули обрывки воспоминаний: тёплые руки матери, бережно надевающие ему на шею тот самый амулет, её тихий, напряжённый голос: «Будь осторожен, сынок», нежный поцелуй в лоб и её ладонь на его груди со словами «Люблю тебя». По коже пробежала лёгкая дрожь, эти воспоминания тяжёлым грузом легли на сердце. Внезапно Алекс почувствовал ком в горле, крепко прижав руку к груди, впервые за долгое время по-настоящему осознав всю горечь утраты.
Повременив с разбором вещей, он уставился на символ в руке, который теперь стал центром его внимания, словно что-то внутри откликнулось так звонко, что нельзя было просто это проигнорировать. Подвеска была по-настоящему древней, лёгкие трещины вырезанного из дерева амулета словно дополняли его, придавая больше загадочности и едва уловимой таинственности. Символ напоминал по своему виду цветок из трёх лепестков, с пустым центром в середине, этакий узор. К удивлению Алекса, этот символ внезапно потяжелел в его руке и словно стал немного теплее. «Странное чувство», — прошептал он. Стараясь не обращать особого внимания на необычные изменения в свойствах предмета, положил подвеску в карман и вернулся к разбору старого хлама.
На дне одной из коробок лежала стопка тетрадей без особых внешних признаков. Алекс вытащил стопку и положил на пыльный письменный стол, который стоял в кабинете матери словно вросший многовековой исполин, с массивной столешницей и толстым дубовым каркасом. Открыв одну из тетрадей, он сразу узнал почерк матери. Слегка угловатый, местами совершенно непонятный, но такой родной и красивый, преисполненный витиеватыми линиями, словно узорная вышивка. Пролистав несколько страниц, он обнаружил рисунок той самой подвески, такой же символ, линии которого были более чёткими и симметричными. Рядом с ним было какое-то описание: «Трикветр – ключ… Земля, небо, море… Тело, дух…» — проговорил написанное Алекс и стал листать страницы дальше. Это были дневники или какие-то заметки его матери о материях, совершенно непонятных с первого взгляда, пролистав несколько страниц разных тетрадей, внимание Алекса упало на рисунок того же символа с заметными изменениями. Здесь он был помещён в центр какого-то большого узора, похожего на куст или дерево, кроме этого символа были ещё несколько, совершенно незнакомых. В углу рисунка была подпись – «Библиотека Хафенбург, стеллаж 13, 6/9».
Алекс выпрямился, беглым взглядом осмотрел кабинет ещё раз, несколько коробок остались без внимания, но желания продолжать более не осталось. Решив выйти на улицу подышать воздухом, он позвонил риелтору, с которым договорился встретиться послезавтра для показа дома одному из местных покупателей. «Стеллаж 13…» — проговорил про себя Алекс, закончив разговор с риелтором. Любопытство взяло верх, и так как у него было в запасе ещё немного времени, Алекс, преисполненный желанием выяснить, что же скрывала его мать, решил отправиться в местную библиотеку.

Глава 3: Сделка с памятью

На следующее утро, не в силах больше находиться в давящей атмосфере дома, Алекс отправился в городскую библиотеку. Здание, как и всё в Хафенбурге, было старинным, с тяжёлыми дубовыми дверями и высокими арочными окнами. Внутри пахло старой бумагой, пылью и воском. Он подошёл к тому самому стеллажу, на который указывала его мать. Книг было полно, в основном местная история, мифология, древние артефакты народов Австрии и прочее. Бегло осмотрев несколько увесистых томов об обычаях Австрии и Германии и не найдя ничего полезного, он наткнулся на потрёпанную книгу без опознавательных знаков: «Кельтская цивилизация и её наследие». Его взгляд зацепился за раздел с описанием древних кельтских знаков и оберегов.
— Что-то ищете? — раздался за его спиной тихий голос.
Алекс вздрогнул. Рядом с ним стояла девушка, чуть младше его, с копной рыжих волос, выбивающихся из небрежного пучка, и тёплыми, живыми зелёными глазами — невероятная редкость в этом городе. Он смотрел на неё, и его накрыла волна дежавю. Эти глаза...

— Просто пытаюсь разобраться в местной истории, — ответил он, стараясь выглядеть непринуждённо.
— Я Анна, — представилась она. — Я тут работаю. Я заметила, что вы уже какое-то время изучаете книги об истории и мифологии. Это довольно необычный интерес для наших туристов.
Алекс невольно сжал в кармане деревянный оберег. И тут он вспомнил — Анна. Та самая девочка из его далёкого детства, с которой он проводил всё свободное время, пока его мир не рухнул. За прошедшие годы она стала ещё привлекательнее.
— Я не турист, — сказал он и, не в силах больше сдерживаться, добавил: — Я Алекс. Алекс Рихтер.
Тёплая улыбка на лице Анны мгновенно угасла. Она быстро оглядела пустой зал библиотеки, словно проверяя, нет ли кого-то ещё. Её живые глаза наполнились тревогой.
— Я так и знала, — прошептала она. — Я видела тебя вчера, когда ты приехал. Но не поверила своим глазам. Ты так изменился… А глаза всё те же, такие, как я помню. И всё же…
Она сделала едва заметный шаг назад, и её голос стал ещё тише, почти неразличимым.
— Некоторые двери лучше не открывать, Алекс. Особенно в этом городе. Просто продай этот дом и уезжай из Хафенбурга как можно скорее.
Алекс был ошеломлён. Он ожидал чего угодно — удивления, может быть, даже дружелюбия, — но не такого холодного предостережения.
— Сначала я так и планировал. Но… Я хочу понять, что здесь произошло. С моей матерью, с моим отцом... И твоя бабушка... я помню, что она носила такой же.
Он вынул из кармана оберег. Анна вздрогнула, её взгляд приковался к подвеске. Она протянула руку, но не решилась прикоснуться.
— Трикветр, — прошептала она. — Это ручная работа. И… очень древняя. Где ты его нашёл?
Анна посмотрела на него оценивающим взглядом, ожидая ответа.
— В моём старом доме, в вещах матери, — спокойным голосом сказал Алекс. — Я ищу информацию по этому символу. Мать всегда настаивала, чтобы я носил его, но, честно говоря, я потерял его и с тех пор больше не видел. Прости, не хочу тебя отвлекать, я побуду тут ещё немного и уйду.
Анна молча присела рядом с ним, прикрыв ладонью открытую книгу, которую Алекс принялся изучать.
— Зачем тебе это? Ты столько времени жил своей жизнью и только сейчас решил разобраться в том, чем занимались твои родители?
— Это… не просто любопытство, Анна, — начал Алекс, слегка понижая голос до шёпота. — Когда я был ребёнком, после той ночи… я ничего не помню. Ничего о том, как мы уезжали. Как я оказался в приюте. Моя память… она словно вырезана, только обрывки. И вот сейчас, вернувшись сюда, в памяти появились едва различимые образы, воспоминания. Неясные и порой даже пугающие. Помню отчётливо, что мама говорила не снимать её, как будто она должна была меня защитить или что-то вроде того.
Анна внимательно слушала. Она провела пальцем по линиям на обложке книги, которую всё ещё прикрывала ладонью. В зале стояла тишина, нарушаемая лишь редким шелестом страниц, переворачиваемых где-то в глубине библиотеки, и скрипом старого дерева. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь высокие окна, танцевали в пылинках, создавая иллюзию спокойствия, которое совершенно не соответствовало их разговору.
— Защитить? — повторила Анна, её голос был едва слышен. — Да, он может защитить. Но и забрать тоже может. Этот символ… он не простой оберег, Алекс. Это ключ. И в то же время замок.
Она подняла взгляд на него, и в её глазах читалась глубокая, почти первобытная тревога.
— Трикветр, — продолжила она, указывая на символ на обереге, а затем на идентичный, но более выцветший, на обложке книги. — В определённом смысле, это хранилище. Он способен хранить память. Или отнимать её. Моя бабушка да… тоже носила такой. И она говорила, что порой забвение — это не проклятие, а спасение.
Алекс почувствовал, как по спине пробежал холодок. Слова Анны проникали глубоко, касаясь его собственных смутных ощущений и необъяснимых провалов в памяти.
— Что ты имеешь в виду? Отнимать память? Зачем? — спросил он, его голос был напряжён.
Анна отдёрнула руку от книги, словно та обжигала. Её взгляд метнулся к двери, потом к окнам, словно она ожидала, что кто-то подслушивает.

— Хафенбург… он не такой, каким кажется, Алекс. Этот город хранит свои тайны очень ревностно. Иногда, чтобы защитить своих жителей, он… стирает то, что им не нужно помнить. То, что может быть опасно. Твоя мать… оказала тебе услугу. Поверь, оно не стоит того.
Она сделала глубокий вдох, собираясь с духом.
— Это, — она указала на оберег, — возможно, он… сохранил часть твоей памяти или, наоборот, забрал её, чтобы ты смог уехать и жить нормальной жизнью.
Алекс онемел. Эта мысль была одновременно безумной и пугающе логичной. Если это правда, то его оберег был не просто талисманом, а своего рода «флешкой», на которой записаны события, изменившие его жизнь.
— Значит, если я узнаю, что он хранит… — начал Алекс, но Анна покачала головой, перебивая его.
— Нет, Алекс. Не пытайся. Некоторые двери лучше не открывать, особенно те, что ведут в прошлое. Твоя мать хотела, чтобы ты был в безопасности. Если она запечатала эти воспоминания, значит, на то была веская причина. Ты здесь стал чужим, и город это чувствует. Он не хочет, чтобы ты копался в его секретах.
Её живые глаза, которые минуту назад казались такими тёплыми, теперь были полны отчаяния.
— Есть вещи, которые Хафенбург не хочет, чтобы ты помнил. И есть силы, которые будут этому препятствовать. Ты ещё с кем-нибудь разговаривал после того, как приехал? — взволнованно спросила Анна.
— Ко мне вчера приходили соседи. Предлагали помочь с разбором вещей, но… — Алекс запнулся, перед глазами возникли те четверо, их совершенно холодные глаза и пустые улыбки. Он перевёл взгляд на Анну и хотел было продолжить, но застыл от увиденного.
Анна побледнела, её дыхание участилось, она смотрела на Алекса глазами, полными страха.
— С тобой всё хорошо? — спросил Алекс, не скрывая своего волнения.
— Да... Прости, — выдавила с явным усилием Анна. — Возможно, я ошибалась... Я расскажу, что знаю, но только не здесь. Давай встретимся у статуи воина, на центральной площади вечером, я закончу через пару часов. — Анна встала из-за стола и проговорила: — До встречи! Несмотря на всё, я рада, что ты вернулся. — И лёгкая, но такая знакомая улыбка скользнула по её губам.

Глава 4: Непрошеный гость

Слова Анны, её предостережения, мрачная фигура под окном — всё это складывалось в зловещую картину, которую Алекс пытался уложить в своей голове. Алекс вернулся к своему дому, сжимая в руке связку ключей. Он поднялся по скрипучим ступеням крыльца и вставил ключ в замок, но, к своему удивлению, обнаружил, что дверь не заперта. В утренней спешке и порыве эмоций он, видимо, забыл её запереть.
Внутри царила мёртвая тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем старых часов в гостиной. Он осторожно вошёл, и его инстинкты, притуплённые за годы спокойной жизни, вдруг обострились до предела. Он был в доме не один.
Алекс тихо прикрыл за собой дверь и замер, прислушиваясь. Из кабинета его матери, расположенного в дальнем конце коридора, донёсся едва уловимый шорох, похожий на шелест бумаги. Сердце пропустило удар, а затем забилось быстрее. Он медленно, стараясь не издавать ни звука, двинулся в сторону кабинета, сжимая в руке тяжёлый брелок с ключами, словно это могло его защитить.
Заглянув в дверной проём, он увидел в тусклом свете из окна женскую фигуру, стоящую у письменного стола. Это была Эвелин. Она наклонилась над столом и сосредоточенно перебирала бумаги, которые его мать хранила у себя. Она была так поглощена своим занятием, что не услышала, как он подошёл.
— Что вы здесь делаете? — голос Алекса прозвучал неожиданно громко и резко в оглушающей тишине.
Эвелин вздрогнула и резко выпрямилась. Она медленно повернулась к нему. На её лице не было и тени того дружелюбия, которое она демонстрировала утром. Теперь её холодные глаза сверкали неприкрытой злобой. В руках она держала какой-то пожелтевший от времени документ.
— Алекс? Я... я просто зашла проверить, всё ли у тебя в порядке, — её голос звучал фальшиво-спокойно, но не мог скрыть стальных ноток.

— Я забыл запереть дверь, — ответил Алекс, делая шаг в комнату. — А вы, как я погляжу, решили этим воспользоваться. И что-то мне подсказывает, что вы не просто проверяли, всё ли в порядке. Вы что-то искали?
Эвелин не ответила. Она просто смотрела на него, и в её взгляде читалась не растерянность или страх, а холодная, расчётливая угроза. Она всё ещё держала в руках тот самый документ, и Алекс вдруг понял, что Эвелин не просто наивная и доброжелательная соседка, а женщина, скрывающая что-то важное.
— Отдайте, — сказал он, протягивая руку. — Это вещи моей матери, и они вас не касаются.
Эвелин издала сухой, безрадостный смешок.
— Глупый мальчик. Ты даже не представляешь, во что ввязываешься. Твоя мать давно оставила эти глупости. И тебе следовало бы последовать её примеру.
С этими словами она скомкала документ и сунула его в карман своей куртки. Затем она быстро, при этом очень грациозно вытянула руку в сторону Алекса и выставила указательный палец.
— И мой тебе совет: продай этот дом и уезжай, — прошипела она. — Уезжай, пока не стало слишком поздно. — Гун гху, гун фай-рах-кэн, гун спинн-аг! — уверенным и пугающим голосом произнесла Эвелин.
Алекс двинулся в её сторону, чтобы пресечь попытку воровства, но внезапно что-то резко и будто насквозь кольнуло в правом плече. Алекс замер. Руки и ноги перестали слушаться, словно были скованы невидимой преградой, даже голову не повернуть. Алекс не сразу понял, в чём дело, попытался выкрикнуть, но с ужасом отметил, что не в состоянии пошевелить губами. Только протяжное «М-М-М-М!!!». Жар прокатился по всему телу, в глазах потемнело, дыхание стало неритмичным, ещё немного, и он потерял бы сознание, но его взгляд устремился на Эвелин, которая, улыбаясь, опустила руку и медленно вышла из-за стола.
Краем глаза, на едва играющем в кабинете лучике солнца, Алекс увидел блеск нитей, словно застывшая паутина, они стремились к его телу, связывая каждый нерв. Эвелин плавно прошла мимо него, нашёптывая невнятные слова на неизвестном языке.
Она вышла из кабинета, и через мгновение хлопнула входная дверь. Алекс остался стоять в оцепенении, пытаясь осознать произошедшее. Её слова, её ледяной, угрожающий взгляд... и это непонятное состояние наводило ужас и сеяло хаос в его сознании. Звон в ушах стал нарастать, казалось, что всё в этом мире стало неважно, лишь ужас где-то в груди, перерастающий в панику.
Вдруг, в мгновение всё прекратилось, словно ничего и не было. Алекс ещё какое-то время стоял в оцепенении, не в силах пошевелиться. Ноги предательски подкосились, и он рухнул на пол, пытаясь осознать, что произошло. Это была угроза, страх, ультиматум. Собрав последние силы, он бросился за ней, но, когда добежал до входной двери, Эвелин уже и след простыл. Лишь её тёмный силуэт на мгновение мелькнул в сгущающихся вечерних сумерках и исчез.
Алекс оглянулся на разворошённый кабинет. Теперь его подозрения были не просто оправданы. Они обрели плоть и кровь. Эти четверо были не просто соседями. Они были частью чего-то большего, зловещего и очень опасного.

Глава 5: Встреча у воина

Алекс стоял в дверях, его сердце колотилось от адреналина. Невероятно. Эвелин только что была здесь, в доме его матери. Её слова, её холодный взгляд и это… неизвестное парализовавшее его состояние — всё это было не просто обманом, а прямым предупреждением.
Он вернулся в кабинет. Его взгляд скользнул по разворошённому письменному столу, по разбросанным бумагам. Он пытался вспомнить, что именно лежало в этом ящике, когда он разбирал вещи утром. В порыве эмоций он перебирал книги и старые альбомы, почти не обращая внимания на отдельные пожелтевшие листы.
Он напряг память, пытаясь восстановить картину. Что она держала в руках? Это был небольшой, пожелтевший от времени лист. Текст он рассмотреть не успел, но в углу... да, в углу был рисунок. Не просто какие-то каракули, а сложный геометрический узор из переплетённых линий, напоминающий одновременно и карту, и какой-то древний символ. Этот узор был похож на рисунок того самого символа, который Алекс нашёл ранее, но был гораздо более сложным и детализированным. Алекс понял: она искала не деньги и не драгоценности. Она искала информацию. Что-то, что его мать спрятала от посторонних глаз. И, судя по реакции Эвелин, это «что-то» было чрезвычайно важным.

Каждый мускул его тела выл от напряжения, и болезненной волной чувство страха и тревоги прокатывалось по всему телу. Нет сомнений, тут происходит нечто совершенно необъяснимое, нелогичное. В том, что случилось, не было никакого рационального объяснения. Алекс полез в карман в надежде найти там ту самую подвеску, к счастью, она была на месте. В глубине себя он почувствовал, что ему нужно сделать, и, не колеблясь, надел её на шею. Теперь у Алекса была не просто смутная догадка, а конкретная цель. Он должен был выяснить значение этого символа и то, что с ним произошло. Теперь этот маленький кусочек дерева был для него не просто воспоминанием о детстве, а чем-то более значимым.
Он вышел из кабинета, понемногу приходя в себя, медленно направился в сторону кухни, всё ещё пытаясь понять происходящее. На кухне, кроме старой мебели и увесистого деревянного стола посередине, не было более ничего примечательного. Взяв в руки стакан, включил кран с водой, чтобы перебить едкое и горькое послевкусие после встречи с непрошеным гостем. Кран пронзительным воем простонал и, извергая сначала пожелтевшую воду, стал течь медленно и размеренно. Алекс набрал стакан воды, ополоснул горло и тут же выплюнул содержимое, умыв лицо, решительно направился к выходу.
Он запер дверь дома, на этот раз дважды проверив, щёлкнул ли замок, и поспешил в парк на встречу с Анной, которая, возможно, была его единственной надеждой в ворохе сложившихся обстоятельств.

Глава 6: Древо Жизни

Он добрался до парка, когда сумерки уже полностью окутали город. Старые фонари разливали по аллеям тусклый, желтоватый свет, отчего тени становились длинными и причудливыми. В центре парка, на массивном постаменте, возвышалась каменная статуя кельтского воина. Его высеченное из камня лицо было суровым и непроницаемым, а в руках он держал меч и щит с выгравированным на нём спиралевидным узором.
Возле статуи, прислонившись к холодному граниту постамента, его ждала Анна. Её рыжие волосы ярко горели в свете фонаря. Алекс, взволнованный, подошёл к ней, с трудом переводя дыхание. Его лицо было бледным, а глаза лихорадочно блестели.
— Я уж думала, ты не придёшь, — сказала она, вглядываясь в его лицо. — Ты бледный, как полотно. Что-то случилось?
Алекс был взбудоражен. Слова вырывались сбивчиво, он пытался рассказать всё и сразу.
— Я… я вернулся домой... забыл запереть дверь. А там… там была Эвелин. Одна из этих соседей. Она что-то искала. Я застал её в кабинете матери...
Анна вздрогнула.
— Эвелин? Что она там делала?
— Она рылась в бумагах матери. И когда я её увидел... она была совершенно другой. Не такой, как утром. Она словно угрожала мне. Сказала, чтобы я продавал дом и уезжал. А потом... потом… — Алекс запнулся, воссоздав в памяти то ощущение, но так и не смог ничего выдавить — … она забрала какой-то документ. Лист бумаги с рисунком.
Анна нахмурилась, пытаясь осмыслить его слова.
— Рисунок? Что ещё за рисунок?
— Сложный узор... похожий на карту. И знаешь, мой оберег... он был как будто в центре этого узора. Эвелин забрала его и ушла. Сказала, чтобы я убирался из города.
Анна внимательно посмотрела на него. Она видела, что Алекс напуган, и его нужно было срочно увести отсюда.
— Идём, — твёрдо сказала она, беря его за руку. Её ладонь была тёплой. — Пойдём ко мне. Выпьешь чаю, успокоишься, и мы всё обсудим.
Алекс послушно пошёл за ней, чувствуя, как её прикосновение понемногу успокаивает его колотящееся сердце. «Почему я не могу ей рассказать всего?» — спросил себя Алекс. «Неужели я настолько напуган, или есть другая причина?»
Дом Анны оказался полной противоположностью его собственному — тёплый, светлый и уютный. В воздухе витал аромат чая и старых книг. Анна налила ему большую кружку горячего чая и поставила перед ним тарелку с печеньем.
— Ну, а теперь рассказывай. Подробно. Что это был за рисунок?

Алекс сделал большой глоток, обжигая губы, и это немного привело его в чувство. Он начал подробно описывать всё, что успел заметить.
— Это был круг, а внутри него — переплетённые линии, очень сложный узор. И мой оберег был в самом центре, как будто он был ключом ко всему этому рисунку.
Анна внимательно слушала, не перебивая. Внезапно её лицо просветлело от догадки. Она встала, подошла к книжному шкафу и достала небольшой, потрёпанный временем альбом в кожаном переплёте. Открыв его на одной из страниц, она подвинула его к Алексу.
Перед его глазами был тот самый рисунок.
— Это... — прошептал он, — это то, что забрала Эвелин.
Анна медленно кивнула.
— Это Древо Жизни. И это не просто символ. Это… часть карты. Карты к источнику древней силы, к переплетению миров, по крайней мере, так мне рассказывала бабушка, — голос Анны стал тише, почти шёпотом. — Древо Жизни, или Crann Bethadh, как называют его кельты, — это связь между небом и землёй, между прошлым, настоящим и будущим. Оно хранит в себе мудрость веков и энергию, способную изменять реальность.
Алекс почувствовал, как по его коже пробежали мурашки. «Энергия, способная изменять реальность…» Он вспомнил ту волну, что прокатилась по нему, когда Эвелин указала на него пальцем и сказала на непонятном языке пару фраз, после чего он замер, скованный неведомой силой.
— Твоя мать… — продолжила Анна, её взгляд был серьёзным и проницательным. — Насколько я знаю, увлекалась историей и знаниями древнего ордена, который оберегает знания о «Древе Жизни» и не даёт им попасть в чужие руки. Твой оберег, который ты называешь подвеской, — это ключ. Если я не ошибаюсь, это часть самого Древа, усиленная магией твоей семьи. Он не просто память о детстве, Алекс. Он — твоё наследие.
Алекс потрясённо смотрел на рисунок. «Оберег… орден… хранительница знаний… магия». Неожиданно перед глазами всплыли образы: огромное дерево, ветви которого простираются по всему небу, толстые корни врезаются в землю, словно огромные змеи, переплетаясь друг с другом. Слова его матери, написанные на одной из страниц какой-то книги, ярким светом всплыли в памяти и внезапно обрели смысл. “A’ cheud cheum, an t-slighe gu cumhachd. Na dìochuimhnich am bunait.” — «Первый шаг, путь к силе. Не забывай основу.»
— Основа… — пробормотал он, указывая на рисунок Древа Жизни. — Это и есть основа? А подвеска… это первый шаг?
— Что? О чём ты говоришь? —удивлённо спросила Анна. — Ты на мгновение застыл и стал что-то бормотать на гэльском.
— Правда? — недоумевая, переспросил Алекс. — Я не заметил. Ты сказала, гэльском, что это?
— Это один из языков кельтов, который часто использовали в мистических ритуалах и обрядах, так как он звучит красиво и певуче, — сказала Анна. — Где ты о нём слышал?
— Не помню! Наверное, в детстве… — сомневаясь в каждом слове, ответил Алекс. — Но Эвелин… зачем ей этот рисунок? — Алекс поднял взгляд, его глаза горели смесью страха и гнева. — Кто она такая?
— Эвелин… она из тех, кто стремится контролировать силу, а не оберегать её, — ответила Анна, её голос стал жёстче. — Она и ей подобные верят, что Древо Жизни можно приручить, использовать в своих целях. Они ищут способы получить доступ к его энергии, даже если это разрушит баланс. То, что она забрала, — это схема, ключ к определённому ритуалу или месту, где сила Древа проявляется особенно сильно, по крайней мере, я так думаю.
— Ритуал? — Алекс почувствовал, как в груди сжалось. — Что она собирается делать?
— Я не знаю точно, — Анна нахмурилась. — Но, если она получила эту схему… это может быть очень опасно. — Анна взяла его руку. — Покажи мне то, что ты нашёл. Всё, что твоя мать тебе оставила. Возможно, в этом есть ответ. Возможно, она оставила тебе больше, чем ты думаешь.
Алекс нерешительно посмотрел на Анну. Её рука бережно сжимала его правую руку. От переизбытка эмоций он и не заметил теплоты её ладони. Она смотрела на него глазами, полными сожаления и решимости. Эти глаза… Полные жизни и какой-то невообразимой притягательной магии, успокаивали и давали чувство уверенности.
— Мне нужно домой, — спокойным голосом проговорил Алекс. — Нужно выспаться. Мне кажется, я слегка перенервничал.

— Понимаю! — отпустив руку Алекса, прошептала Анна. — На тебя столько всего навалилось. Если ты не против, я зайду к тебе завтра утром, попробуем поискать ответы вместе.
Алекс молча встал из-за стола и отрешённо попрощался с Анной.
— До встречи.

Глава 7: Ночные тени

Ночь опустилась на Хафенбург, принеся с собой не только непроглядную темноту, но и давящую, звенящую тишину. Алекс лежал в своей старой комнате, тщетно пытаясь уснуть, но сон не шёл. Каждое воспоминание, каждый обрывок разговора с Анной, каждое новое, шокирующее открытие пульсировало в его голове, не давая покоя. Он чувствовал, что находится на грани, и эта грань с каждым часом становилась всё тоньше и опаснее. Его рассудок отчаянно боролся с безумием, которое, как он теперь понимал, было вовсе не безумием, а тем самым всепоглощающим страхом, который годами терзал его мать. Тревога и волнение перед неизвестностью переполняли его.
В этом хаосе мыслей и эмоций он постоянно думал об Анне. Её рыжие волосы, её живые, смелые глаза, её решимость — всё это было невероятным и неуместным в этом городе застывших лиц. Он не мог себе в этом признаться, но её присутствие делало этот пугающий путь чуть менее одиноким.
Вдруг, сквозь гул в голове, он услышал его. Едва уловимый, протяжный, тоскливый вой. Поначалу он был похож на стон ветра в печной трубе, но в нём отчётливо слышались человеческие нотки, полные невыразимой скорби. Алекс сел на кровати, затаив дыхание. Звук усиливался, становясь всё громче и пронзительнее, превращаясь в отчаянный, полный боли крик, который, казалось, нёсся отовсюду одновременно. Сердце Алекса бешено заколотилось.
Он вскочил с кровати, подкрался к окну и осторожно выглянул из-за шторы. Улица была пуста. Лишь тусклый свет фонарей и мрачные, костлявые кроны деревьев. Вой прекратился так же внезапно, как и начался. Но Алекс знал — это не было игрой его воображения. Потому что он видел её. Ту самую фигуру, что он видел в ночь своего приезда.
Тогда она стояла к нему спиной, и он не смог разглядеть лица, лишь смутный, расплывчатый силуэт в тумане. Теперь она стояла у дома напротив, под тем же фонарём, и смотрела прямо на его окно. На этот раз он мог её разглядеть. Это была женщина, облачённая в нечто похожее на старинное, изодранное в клочья платье. Её длинные белые волосы метались из стороны в сторону, словно от сильного порыва ветра, которого на самом деле не было. Её лицо было скрыто в глубокой тени, но Алекс физически ощущал на себе её взгляд, полный бездонной, вековой скорби.
Это был не враг и не призрак в привычном понимании. Это было нечто иное. Что-то, что выходило за рамки его понимания, что-то, принадлежащее миру легенд, о которых шепталась его мать.
Фигура вдруг медленно подняла руку, указывая костлявым пальцем прямо на него, и её скорбный, душераздирающий вой снова разорвал ночную тишину. Это был крик, предвещающий смерть. И он был адресован ему.
Алекс отшатнулся от окна, в горле пересохло, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ужас и первобытный страх переполняли его, затапливая сознание. Он чувствовал, как в ушах звенит от дикого крика этого существа. Обхватив голову руками и закрыв уши, Алекс упал на пол в неестественной позе, машинально открыв рот, чтобы не оглохнуть. Спустя мгновение всё стихло, но тело покрылось мурашками, а перед глазами стояла она — предвестник его скорой гибели.

Глава 8: Шёпот корней

Свет утра, разлившийся над Хафенбургом, был тусклым, словно акварель, размытая дождём. Небо, затянутое бледно-серыми облаками, не обещало облегчения. Алекс стоял на крыльце, сжимая перила так сильно, что костяшки пальцев побелели. Ночная фигура — женщина в рваном платье, её вой, полный скорби, — не выходила из головы. Её взгляд, скрытый тенью, всё ещё жег его, будто клеймо. Он пытался убедить себя, что это был сон, порождение усталости и забытых старых страхов, но тело помнило: холод, сковавший мышцы, и звон в ушах от её крика. Это не было сном.
Он чувствовал себя выжатым, как половая тряпка, которую долго тёрли о камень. Глаза, покрасневшие от бессонницы, щипало, а в горле стоял горький ком. Сегодня придёт риелтор. Продать дом, уехать, забыть — план казался простым, но каждый шаг в этом доме, каждый скрип половиц шептал: "Ты не уйдёшь". Хафенбург вцепился в него и держал, как паук добычу, опутывая невидимыми нитями прошлого.
Алекс взглянул на оберег, висевший на шее. Трикветр, тёплый, словно живой, казался маленьким якорем в этом море безумия. Он вспомнил слова матери: "Будь осторожен, сынок". Тогда он думал, что это просто её странности, но теперь... Что, если она тоже видела ту же фигуру? Что, если её "безумие" было правдой?
Анна ждала у ворот, её рыжие волосы горели в тусклом свете утра, как маяк в тумане. Увидев её, Алекс почувствовал, как тугой узел в груди слегка ослаб. Она была единственным, что в этом городе не казалось чужим, не смотрело на него с холодной настороженностью старых домов. Её присутствие было как глоток воздуха после долгого погружения под воду.
— Доброе утро, — сказала она, но её улыбка тут же угасла. — Алекс, ты выглядишь, будто призрака увидел.
Он заставил себя улыбнуться, но губы дрожали, выдавая его. «Призрак?» Если бы она знала, насколько близки к правде её слова. Он чувствовал её беспокойство и неподдельную искренность — но страх предстать перед ней сумасшедшим сковывал язык. Он не готов был делиться тем, что пережил ночью; слова могли разрушить этот хрупкий мостик доверия.
— Просто не спал, — выдавил он, избегая её взгляда. — Слишком много всего... в голове не укладывается.
Анна шагнула ближе, её рука коснулась его плеча — тёплое, почти осязаемое прикосновение, от которого он невольно вздрогнул. Она смотрела на него своими зеленоватыми глазами, полными теплоты — глазами, которые напомнили ему о матери. У Хельги были такие же: глубокие, как лесные озёра, способные успокоить бурю в душе. Алекс почувствовал, как волна спокойствия накрывает его, смывая часть тревоги.
— Моя бабушка всегда говорила: тяжёлую ношу легче нести вдвоём, — сказала она, пытаясь смягчить его напряжение. Замечая его поведение — она не стала давить, а мягко переключилась. — Помнишь, как мы в детстве делились секретами? Ты рассказывал мне про свои сны, а я — про то, как боялась старухи с соседней улицы. — Она тихо рассмеялась. — Я была жутко беспокойной, да? Я помню, как мы бегали по улицам, собирали желуди под старым дубом... Те времена кажутся такими светлыми теперь.
Алекс невольно улыбнулся, на миг провалившись в воспоминания. Он воспроизвёл в памяти, как они, совсем детьми, сидели под старым дубом, бросали каштаны в ручей и клялись, что однажды сбегут из Хафенбурга, чтобы увидеть мир. Тогда этот город казался просто скучным. Теперь же он пугал до дрожи. Но её слова, глаза — они успокаивали, как материнский взгляд в детстве. Лёгкий осенний ветер с ароматом влажной земли и сухой листвы принёс с собой и нечто опьяняюще свежее, с нежными нотками пионов и кедра. Анна любила этот аромат, в нём она была особенно чувственной.
— Ты не изменилась, — сказал он, и в его голосе мелькнула теплота. — Всё ещё пытаешься вытащить меня из тьмы.
— Кто-то же должен, — ответила она, но её глаза оставались серьёзными. Она не настаивала, понимая его молчание. — Давай зайдём внутрь и поищем информацию в кабинете твоей матери. Может, там есть ответы.
Внутри дом встретил их холодом и тишиной, которая казалась живой, наблюдающей. Скрип половиц под ногами звучал как нервный шёпот, а эхо шагов отражалось от стен, словно дыхание старого здания. В воздухе витал запах сухоцветов — тот самый, что так любила мать, — смешанный с пылью и чем-то металлическим, как ржавчина. Каждый шорох в углах заставлял Алекса напрягаться, будто дом помнил все тайны и теперь нашёптывал их.
Кабинет выглядел так же, как вчера: разбросанные бумаги, пыльный стол, стопки книг, будто застывшие во времени. Но теперь каждая тень в углу казалась угрозой, каждый шелест страниц — предупреждением. Анна подошла к полкам, её пальцы осторожно скользили по корешкам книг.
— Твоя мать была довольно скрытной, — сказала она, перебирая тома по фольклору и истории. — Если она оставила что-то важное, то не на виду. Думаю, она знала, что за ней следят.
Алекс кивнул, но его мысли были заняты дневником, который он нашёл вчера. На одной из страниц, среди зарисовок трикветра, была фраза: "Ключ в сердце, замок в тени". Тогда он не понял, что это значит, но теперь... Он открыл ящик стола, перебирая старые письма и пожелтевшие фотографии. Под ними лежал небольшой кожаный футляр, потёртый, но тяжёлый, словно внутри хранилось что-то ценное.

Внезапно порыв ветра ударил в окно, створка распахнулась с громким скрипом, впуская холодный воздух и шелест листьев снаружи. Алекс вздрогнул, его сердце подпрыгнуло, а оберег на шее вдруг стал теплее. Анна мгновенно повернулась, её рука легла на его плечо.
— Всё в порядке, — прошептала она. — Просто ветер. Дыши.
Он кивнул, заставляя себя успокоиться, и открыл футляр. Внутри, на бархатной подкладке, лежал серебряный медальон. На нём был выгравирован трикветр, но в центре — выемка, словно для недостающего камня или... оберега? Алекс коснулся трикветра на шее. Они идеально подходили друг к другу, как ключ и замок.
— Смотри, — прошептал он, показывая находку Анне. Его голос дрожал от возбуждения.
Анна взяла медальон, повернула его к свету, и гравировка блеснула, отбрасывая на стену тень — спиралевидный узор, похожий на тот, что был в украденном Эвелин рисунке.
— Это не просто украшение, — сказала она тихо. — Может, попробовать соединить твой оберег и медальон?
Алекс сжал оберег в кулаке. Он чувствовал его тепло, почти живое, как пульс. "Ключ в сердце, замок в тени". В этот момент раздался стук в дверь — резкий, настойчивый, как удар молота. Алекс замер. Анна схватила его за руку, её глаза расширились.
— Ты кого-то ждёшь? — прошептала она. — Так рано?
Стук повторился, громче, требовательнее. За окном послышался шорох, будто листья заскребли по стеклу, хотя ветра не было. Алекс почувствовал, как холод пробежал по спине. Он вспомнил ночную фигуру — её костлявый палец, указывающий на него, и вой, от которого кровь стыла в жилах.
— Не открывай, — прошептала Анна, её голос был едва слышен.
— Господин Рихтер! Вы дома? — послышалось из-за двери.
Алекс обменялся взглядом с Анной, её глаза вспыхнули тревогой. Она жестом показала: "Осторожно". Алекс подошёл к двери, стараясь дышать ровно. Холодная ручка двери обожгла пальцы, словно металл впитал ночной мороз. Он открыл дверь.
На пороге стоял мужчина лет пятидесяти, с седеющими висками и умными, проницательными глазами, скрытыми за тонкими очками в серебряной оправе. Его аккуратный серый костюм сидел идеально, а галстук был завязан безупречным узлом. Мужчина выглядел как настоящий джентльмен: уверенный, харизматичный, с обаятельной улыбкой.
— Господин Рихтер? — сказал он, протягивая руку с тёплой, но твёрдой хваткой. — Ганс Мюллер. Рад наконец встретиться лично. Надеюсь, не слишком рано? Я решил заехать пораньше, чтобы избежать суеты в городе.
Алекс почувствовал, как оберег на шее стал тёплым. Что-то было не так.

Глава 9: Древо зовёт

Голос Мюллера был спокойным, мелодичным, с лёгким местным акцентом, который придавал ему шарма. Алекс кивнул, пропуская его внутрь, и заметил, как Анна слегка улыбнулась. Но в улыбке сквозила настороженность — едва уловимая тень, которую Алекс заметил краем глаза.
— Проходите, — сказал Алекс, стараясь звучать дружелюбно. — Дом старый, но крепкий. Я покажу вам всё.
Словно подтверждая сказанные слова, пол звонко заскрипел под ногами.
Ганс кивнул и последовал за Алексом по коридору, его шаги были ровными и уверенными, как у человека, привыкшего к подобным переговорам. Они прошли через гостиную, где Мюллер отметил высокие потолки и оригинальные деревянные панели.
— Хорошая работа, эти панели, — сказал он, проводя рукой по стене. — Старинная, сразу видно. Когда последний раз делали ремонт?
— Давно, — ответил Алекс, пожав плечами. — Мать не особо следила за домом в последние годы.
Анна шла рядом, иногда вставляя комментарии о мебели или истории дома. Несмотря на непринуждённую беседу, Алекс чувствовал странное напряжение. Оберег на шее вёл себя необычно, слегка нагреваясь, словно реагировал на присутствие Ганса. Это не укладывалось в голове: как простая деревяшка могла быть такой... живой?
Когда они приблизились к кабинету, Ганс повернул в его сторону, в глазах блеснул интерес.
— А что там? — спросил он, указывая на дверь. — Какая-нибудь библиотека или кабинет? В таких домах всегда есть что-то интересное.

Анна мягко вмешалась, положив руку на дверь:
— Простите, господин Мюллер, но там сейчас бардак. Личные вещи матери Алекса, всё нужно разобрать. Может, пока не будем туда заглядывать? Не хочу, чтобы вы увидели весь этот хаос.
Её тон был вежливым, но твёрдым, с лёгкой улыбкой. Алекс посмотрел на Анну с благодарностью. Ганс кивнул, разведя руками.
— Без проблем, фройляйн. Не буду лезть в семейные дела. — Он улыбнулся, показывая идеально белые зубы. — Может, тогда двор посмотрим? Иногда снаружи дом говорит больше, чем внутри.
Алекс согласился, и они вышли через заднюю дверь. Двор был заросшим, со старыми деревьями, чьи ветви отбрасывали длинные тени в тусклом утреннем свете. Ганс осмотрел пространство, отметив потенциал для сада или пристройки.
— Неплохое место, — сказал он, потирая подбородок. — Сад тут можно разбить шикарный. Или веранду пристроить. Участок просторный, есть где развернуться.
Его замечания были уместными, подчёркивая преимущества дома для покупателя. Они вернулись в дом к главному входу, и Ганс продолжил:
— Дом, конечно, с характером. Чувствуется запущенность в некоторых аспектах, но со своей историей. У меня есть покупатель, который такое любит. Могу предложить хорошую цену, без торга. Что скажете?
— Кто именно? — спросил Алекс, стараясь сохранить нейтральный тон.
Ганс усмехнулся, поправляя очки.
— О, это конфиденциально, знаете ли. Но человек серьёзный, и главное — оценит дом по достоинству. Подумайте, господин Рихтер. Хорошее предложение, чтобы быстро закрыть вопрос.
Алекс, готовый было ответить, внезапно замер, заметив запонку на рукаве гостя. Тот же символ, что был на рисунках матери — витиеватый узор, напоминающий древо. Он моргнул, но символ не исчез, выгравированный с пугающей точностью.
— Позвольте спросить: узор на вашей запонке? — спросил Алекс, его голос стал тише. — Он выглядит... знакомо.
Ганс взглянул на запонку, словно впервые её заметил, и пожал плечами.
— Да так, семейная безделушка. Старинная вещь, знаете, в таких городках их полно. — Он улыбнулся, переводя тему. — А вы что, коллекционер? Нашли что-то интересное в доме?
Алекс почувствовал, как оберег на шее запульсировал сильнее, словно предупреждая. Анна, стоящая рядом, сжала кулаки, но промолчала.
— Просто любопытно, — ответил Алекс, отводя взгляд. — Господин Мюллер, я пока не готов. Нужно разобраться с делами. Дайте мне пару дней.
Ганс кивнул, ничуть не смутившись.
— Конечно, конечно. Семья — дело святое. — Перезвоните, когда будете готовы. Не затягивайте, а то покупатель может передумать. И… — обменявшись крепким рукопожатием, добавил: — …настойчиво прошу вас, мой друг, не откладывайте этот вопрос в долгий ящик. Иногда прошлое лучше оставить в прошлом! — Ганс резко изменился в лице, улыбка испарилась, тяжёлые густые брови соединились в устрашающе грозный знак, словно предупреждающий об опасности. Алекс всем телом ощутил нависшую напряжённость в разговоре. Прежде чем он успел осознать сказанное, Ганс отпустил руку и повернулся к выходу. Его уход был внезапным, как и приход. Но когда дверь закрылась, Алекс повернулся к Анне, её лицо было напряжённым.
— Он приехал слишком рано, — сказала она тихо. — Я давно его знаю, он помогал с домами Эвелин и Фриде. Но... что-то в нём не так. Эта запонка... что тебя так взволновало?
— На ней был тот самый символ, — прошептал Алекс, чувствуя озноб. — Здесь явно что-то не так. Это не может быть просто совпадением. И его слова…
— Что он тебе сказал? — взволнованно спросила Анна.
— Примерно то же самое, что и соседка… Эвелин, кажется, когда я застукал её в кабинете.
Глаза Анны потемнели от беспокойства.
— Нам нужно действовать быстрее. Попробуем соединить оберег и медальон. Может, это даст нам ответ. Но будь осторожен — мы явно не одни.
Алекс кивнул, но руки непослушно дрожали, когда он снимал оберег с шеи. Он боялся того, что могло открыться, но ещё больше боялся бездействия. Анна положила руку на его запястье, её прикосновение было мягким, но уверенным.
— Мы справимся, — прошептала она. — Вместе. Но если что-то пойдёт не так... мы уйдём отсюда. Обещаю!

Её слова, её взгляд — они снова напомнили ему о матери. Он глубоко вдохнул и вставил деревянный трикветр в выемку медальона. Раздался тихий щелчок, и по комнате пробежал тёплый ветерок, словно дом вздохнул.
Внезапно в голове Алекса вспыхнули образы, яркие и резкие, как осколки стекла. Ночь, тёмная и душная. Крики, чей-то силуэт в дверном проёме, окружённый тенями, которые двигались, словно живые. Женщина в странных одеждах, стоящая у алтаря во мраке, лишь свет от пляшущих свечей едва озарял всё вокруг, её руки дрожат, держа в руках старую книгу, бормоча слова на гэльском. "Древо зовёт, цена — жизнь", — шепчет она, и её глаза, полные слёз, смотрят на Алекса, спрятавшегося в углу. Тени сомкнулись над силуэтом в проёме, и его крик оборвался.
— Я помню... — прошептал Алекс, и его голос предательски подвёл. Он схватился за край стола, чтобы не упасть. — Тот крик, тени… это пугает меня, Анна. Я не понимаю, что это значит.
Алекс говорил сбивчиво, голос дрожал, словно после долгого сна. Рассказывая увиденное, он заметил — несмотря на то, что каждое слово даётся с трудом, внутри было какое-то особенное волнение, лёгкий, но уловимый мандраж. Всё это будоражило его всё больше. Мысли проносились вихрем, и среди них была одна особенно яркая — «Я жив!»
Анна внимательно слушала, её лицо было бледным, в голосе чувствовалось сомнение.
— Это странно, я пока не уверена, но мне кажется… — Анна задумалась на мгновение. — Возможно, это были… твои родители. И твой отец... Может, он... стал частью этого. Может, он вовсе не пропал?
В этот момент окно кабинета распахнулось с громким скрипом. Холодный воздух ворвался внутрь, принеся с собой шелест, похожий на скорбный вой, который Алекс слышал ночью. Лист бумаги, пожелтевший и потрёпанный, влетел в комнату и упал на пол. Анна подняла его, её пальцы похолодели, когда она прочла надпись, нацарапанную красными чернилами, похожими на кровь: "Они идут за тобой".
Алекс почувствовал, как медальон в руках запульсировал, а в ушах зазвенело эхо того воя. За окном он заметил движение — тень, мелькнувшую между деревьями, слишком быструю, чтобы быть человеком. Фигура из его ночных кошмаров вернулась, и теперь она была ближе.

Глава 10: Корни прошлого

Солнце едва пробивалось сквозь серую пелену облаков, но его слабое тепло казалось обманчивым в холодном воздухе Хафенбурга. Алекс стоял у письменного стола, сжимая медальон в кулаке. В ушах звенело эхо того воя — скорбного, нечеловеческого, что разбудил его ночью. Глаза судорожно искали в окне ту самую тень. Лист с надписью "Они идут за тобой" был словно ожог на коже: реальный и пугающий. Он чувствовал, как неведомый страх, последствия бессонных ночей, всё это, копившееся с момента возвращения в этот проклятый город, грозит захлестнуть его и утопить в пучине безумия. Волнение внутри нарастало, а голос в голове кричал без остановки: «Хватит! Хватит! Хватит!».
— Алекс, — голос Анны вырвал его из оцепенения. Она стояла рядом, её бледное лицо наравне с яркими зелёными глазами выражали очевидное беспокойство. — Ты в порядке? Ты побледнел.
Он сглотнул, пытаясь вытряхнуть из головы образ той фигуры — женщины в рваном платье, её костлявый палец, указывающий прямо на него. "Это не сон", — подумал он, но вслух сказал:
— Я должен узнать, кто это был. Тень за окном. Я видел её.
Не дожидаясь ответа, он рванулся к выходу, выронив медальон, распахнув дверь. Холодный воздух ударил в лицо, пахнущий влажной землёй и прелой листвой. Он обежал дом, оглядывая тёмные углы двора, заросший сад, где старые деревья стояли, как молчаливые стражи. Тени шевелились в утреннем свете, но ничего — ни фигуры, ни следов. Только шорох листьев под ногами и далёкий лай собаки. Он остановился, тяжело дыша, чувствуя, как в груди бьёт барабанная дробь.
— Алекс! — Анна догнала его, её дыхание сбилось от бега. — Что ты делаешь? Ты напугал меня!
Он повернулся к ней, его глаза горели смесью страха и решимости. Слова рвались наружу, как вода из треснувшей плотины.
— Я видел её, Анна. Ту фигуру. Вчера ночью, под фонарём. Она стояла там, — он указал на дом напротив, где теперь не было ничего, кроме пустой улицы. — Она смотрела на меня. И этот вой… он был нечеловеческий. Как будто сама смерть кричала. И Эвелин… когда она была в кабинете, она сделала что-то. Я не мог пошевелиться, словно меня сковали. Я схожу с ума? Или этот город правда хочет, чтобы я уехал?

Анна молчала, её лицо было серьёзным, но в глазах мелькнула тень понимания. Она взяла его за руку, и это прикосновение удержало его от падения в пропасть безумства и паники.
— Ты не сходишь с ума, — тихо сказала она. — Но тебе определённо нужно успокоиться. — Ещё мгновение она задумалась. — Пойдём, я же обещала, я тут знаю одно место. Ты не ел, наверное, со вчера, да? Давай перекусим.
Алекс хотел возразить, но её голос — мягкий, но с ноткой решимости — заставил его согласиться. Он вернулся в дом, схватил медальон, сунул его в карман и дважды проверил, заперта ли дверь. Вышел на улицу, и Хафенбург встретил их обоих неожиданным теплом. Солнце, пробиваясь сквозь редкие облака, отбрасывало мягкие лучи на узкие улочки. Вокруг сновали люди: старуха с корзиной, дети, чьи пронзительные крики доносились издалека, редкие машины, урчащие на перекрёстках. Город казался живым, почти нормальным, но Алекс чувствовал, как его дома наблюдают, их тёмные окна — как зрачки, следящие за каждым его шагом.
Они шли молча, и тишина между ними была не неловкой, а какой-то тёплой, как в детстве, когда слова были не нужны. Анна вела его по знакомым улочкам, где черепичные крыши теснились друг к другу, а воздух пах свежей выпечкой и дымом каминов. Она остановилась у небольшой пекарни с потёртой вывеской "У старого очага". Витрина была украшена выцветшими занавесками, а внутри звенели тарелки и слышался гул голосов.
— Помнишь это место? — спросила Анна, её глаза загорелись воспоминаниями. — Мы бегали сюда детьми. Моя бабушка работала на кухне, пекла булочки с корицей и вафли. Ты их обожал, воровал с подноса, пока она не видела.
Алекс нахмурился, пытаясь вспомнить. Образы мелькали: смех, запах корицы, но всё было как в тумане. Его память, словно старая книга, из которой вырвали страницы, отказывалась подчиняться.
— Не помню, — признался он, чувствуя укол вины. — Я… многое забыл.
Анна мягко улыбнулась, и в ее взгляде мелькнула грусть.
— Ничего страшного. Пойдём, я угощу тебя булочками по ее рецепту. Они до сих пор пекут по нему.
Внутри было уютно: деревянные столы, покрытые клетчатыми скатертями, старые фотографии на стенах, запах кофе и свежей выпечки. Они сели в углу, у окна, через которое лился мягкий свет. Анна заказала булочки и чай, и пока они ждали, Алекс смотрел на неё. Её рыжие волосы, собранные в пучок, её лёгкая улыбка, и маленькие веснушки — всё это казалось таким живым на фоне мрака Хафенбурга. Он поймал себя на мысли, что её присутствие его успокаивает, напоминает о чем-то давно забытым, но таком родном.
Она сидела напротив, смотря в окно, касаясь рукой подбородка. В моменте Алекс обнаружил что смотрит на нее слишком долго и неожиданно для себя встрепенулся. «Гхм-мм» - небрежно выдавил Алекс. Анна посмотрела на него, солнце заигрывало с ее волосами, плавно перетекая с места на место. Она нежно улыбнулась и в этот момент Алекс впервые почувствовал легкое смущение.
— Анна, — начал он, когда официантка принесла тарелку с дымящимися булочками. — Что ты знаешь о той фигуре? О вое? Ты ведь что-то недоговариваешь.
Она вздохнула, отломив кусочек булочки, но не стала есть.
— Твое описание, Алекс, — сказала она тихо, почти шёпотом, чтобы никто не услышал. — Та фигура. Это Банши. В кельтских легендах она — плакальщица, предвестница смерти. Но в Хафенбурге… верят, что она нечто иное. Моя бабушка рассказывала, что Банши — это духи тех, кто был связан с Древом Жизни. Они не просто предсказывают смерть, они… охраняют. Или мстят. Я не уверена. Но если она явилась тебе, это значит, что ты можешь быть в опасности. Или… — она замялась, её глаза потемнели, — что ты часть чего-то большего. Твоя мать знала о Древе, и, возможно, Банши как-то с этим связана.
Алекс почувствовал, как ком подступил к горлу. Он вспомнил слова матери: "Не забывай основу". И слезы в том воспоминании, вспыхнувшем, когда он соединил оберег с медальоном.
— Моя мать… Кто, по-твоему, мог подбросить ту записку? — начал он, но его прервал звон колокольчика над входной дверью. «Добрый день!» - послышалось со стороны кассы. У порога стояла женщина в сером пальто, ее темные волосы аккуратно спускались до плеч, она — одна из тех соседей, что приходили к нему в первый день. Алекс узнал ее сразу. Лицо, похожее на застывшую маску, было таким же холодным, как тогда, но теперь в её глазах мелькнула искра узнавания. Она сразу заметила их и направилась прямо к их столику.
— Алекс, Анна, — её голос был сладким, как сироп — Какая приятная встреча. Не думала, что вы так быстро найдёте общий язык, спустя столько лет.
Анна напряглась, но не подала виду. Ее рука скользнула под стол крепко схватив Алекса за запястье. Он почувствовал, как оберег на шее стал горячим, обжигающим и снова запульсировал, как живое сердце.
— Фрида? — сказал он, стараясь звучать спокойно. — Действительно … приятная встреча.

Глава 11: Теплый ужас

Школа Хафенбурга стояла в сердце городка, её кирпичные стены, увитые плющом, дышали историей. Высокие окна пропускали мягкий свет, отбрасывая на пол тёплые полосы, в которых кружились пылинки, словно крошечные звёзды. Коридоры гудели от детского смеха, топота ног и обрывков разговоров, а воздух был пропитан запахом мела, свежескошенной травы из школьного двора и лёгким ароматом яблочного пирога, доносящегося из столовой. Старые деревянные паркетные полы поскрипывали под ногами, стены, облаченные в толстый слой краски, местами давали трещины, но все это создавало какой-то особенный домашний уют.
Тринадцатилетняя староста класса, с рыжими косами, шагала по коридору, прижимая к груди стопку учебников. Её темно синяя школьная форма была аккуратно отглажена, а черные лакированные туфельки дополняли этот образ. Уроки закончились, и впереди был вечер, полный возможностей, хотя долг старосты заставлял её думать о другом. На лестнице, ведущей к выходу, она заметила Томаса и Лизу, поглощённых каким-то живым спором. Томас, худощавый, с растрёпанными чёрными волосами и дерзкой ухмылкой, размахивал руками, доказывая что-то. Лиза, тоненькая и застенчивая, с большими глазами и косичками, теребила ремешок рюкзака, её голос дрожал от волнения.
— Я тебе говорю, Лиза, это правда! — восклицал Томас, его голос перекрывал шум коридора. — Старик Мэйхер прячет своего сына в подвале! Вой из его дома я слышал сам. Плачет кто-то, просит выпустить!
— Это глупости, Томас! — Лиза покачала головой, её щёки покраснели. — Бэнджамин Мэйхер — просто местный чудак, хромой, с пустой глазницей, как у пирата. Зачем нам туда лезть?
Анна остановилась, её учебники чуть не выскользнули из рук. Она шагнула ближе, нахмурив брови.
— О чём вы? — спросила она, вмешиваясь в разговор, её голос был твёрдым, но в нём скользнула нотка тревоги. — Опять про старика Мэйхера?
Томас обернулся, его глаза загорелись азартом.
— Ага! Лиза боится, что старик — какой-то монстр, который держит сына в подвале. Я говорю, надо сходить и проверить!
Анна вздохнула, её губы сжались в тонкую линию. Как староста класса, она знала, что Томас — вечный проказник, постоянно влипающий в неприятности. Слухи о Бэнджамине Мэйхере, хромом старике со шрамом и пустой глазницей, живущем у колокольни, были старыми, как сам Хафенбург. Говорили, что ему четыреста лет, что он не стареет, а в подвале его дома заперт сын — или нечто иное, — и каждую ночь оттуда доносится вой, полный скорби, от которого собаки скулят, а взрослые запирают двери. Анна чувствовала, как любопытство шевельнулось в груди, но её разум кричал: это глупо и опасно.
— Томас, это глупости, — сказала она, её голос был строгим. — Зачем лезть в чужой дом? Это не игрушки. Ты снова ищешь неприятности, как всегда.
Лиза кивнула, её глаза расширились от страха.
— Вот-вот! — прошептала она. — Он страшный. Его трость стучит, как молот, а глазница... как чёрная дыра. Я туда не пойду!
Томас фыркнул, скрестив руки.
— Вы обе трусихи! Я не боюсь какого-то старика. Пойду один, если вы такие слабые. Проверю подвал и вернусь героем!
Анна нахмурилась, её пальцы сильнее стиснули учебники. Она знала: он не отступит, и его упрямство приведёт к беде. Она не могла позволить ему лезть в неприятности одному.
— Ты не пойдёшь один, — твёрдо сказала она. — Это безрассудно. Но если ты так решил, я пойду с тобой, чтобы ты не натворил глупостей. Только... — она замялась, чувствуя, как в груди потеплело, — мы позовём Алекса.
Лиза моргнула, её голос стал ещё тише.
— Алекса? Но он... он же всегда с этой штукой на шее. Его мама странная.
— Он смелый — отрезала Анна, и её щёки чуть порозовели — Без него не пойдём.
Томас пожал плечами, но его ухмылка стала шире.
— Ладно, бери своего Алекса. Но я всё равно докажу вам что я прав, что не трус!
Они вышли из школы, и Хафенбург встретил их прохладным осенним ветерком, в воздухе витал запах горьковатого дыма из каминов. Черепичные крыши теснились вдоль узких улочек, а тени от деревьев тянулись, как длинные пальцы, касаясь их плеч. Колокольня, возвышающаяся неподалёку, издала низкий гул, словно предостережение. Анна шагала впереди, её косы подпрыгивали в такт шагам, но мысли были заняты Алексом. Его задумчивые глаза, и тот деревянный оберег на шее, который он носил по настоянию матери, — всё это делало его особенным. Её сердце билось чуть быстрее, когда она думала о нём, но она гнала эти мысли, списывая их на волнение перед очередным приключением.
Дом Алекса стоял на окраине, массивный, с тёмными ставнями. Анна постучала, и дверь открылась со скрипом. На пороге стоял Алекс — худощавый, с тёмными волосами и взглядом, в котором уже тогда читалась тень тревоги. Его мать, Хельга, мелькнула в глубине дома.
— Алекс, — начала Анна, её голос был мягче, чем она хотела. — Томас затеял очередную глупость — и слегка приглушив голос добавила - хочет залезть в дом Мэйхера, проверить байки про его сына в подвале. Я не могу его остановить, но... мне кажется с тобой будет спокойнее. Пойдёшь?
Алекс коснулся оберега на шее, его пальцы на мгновение задержались. Он посмотрел на Анну, и в его глазах мелькнула решимость, от которой её сердце дрогнуло.
— Пойду, — коротко сказал он, - Ма-а-ам, Анна пришла, я пойду погуляю! - и они вчетвером направились к дому Бэнджамина Мэйхера, что стоял у подножия холма, где возвышалась колокольня.
Дом старика Мэйхера был словно из кошмара: покосившийся, с облупившейся краской и окнами, завешанными рваными шторами, словно веками старухи. Доски скрипели под ветром, а в воздухе витал запах сырости и чего-то едкого, как ржавчина. Старик был местным отшельником — с тростью, чей стук звучал как метроном судьбы. Слухи о его сыне, запертом в подвале, подпитывались воем, который разрывал ночную тишину.
Сумерки уже опустились на город, когда они приблизились к дому со стороны старого сада — заросшего, заброшенного уголка, где высокая трава и колючие кусты шептались под ветром, а корни деревьев выступали из земли. В воздухе витал густой запах прелой листвы, и чего-то металлического, от чего щипало в носу. В окне горел тусклый свет — мерцающий, желтоватый, пробивающийся сквозь щели в шторах, отчего тени на стенах казались живыми, танцующими в ритме невидимого пламени. Дети замерли у края сада, сердца колотились от смеси возбуждения и страха.
— Тихо, — прошептала Анна, её голос был едва слышен. — Не шумите. Если старик дома, он нас услышит.
Томас, несмотря на свою недавнюю решимость, проглотил ком в горле, но упрямо кивнул. С удивлением он заметил, что сейчас его колени слегка дрожали.
— Вы слышали? – шепотом спросил он
— Что? – уточнил Алекс
— Говорят, что в этом саду он заживо закопал свою жену – чуть слышно проговорил Томас.
Лиза, наступив на сухую ветку издала звук, похожий на мышиный писк, Томас расплылся в улыбке. Они пробирались через сад очень тихо, ступая осторожно, чтобы зацепиться за торчащие корни. Трава цеплялась за ноги, кусты слегка царапали руки, а в воздухе висела напряжённая тишина, нарушаемая лишь далёким лаем собак и криком птиц. Наконец, они добрались к узкому окошку подвала — маленькому, грязному стеклу, частично скрытому землёй и паутиной, через которое едва пробивался слабый свет изнутри.
Они пригнулись, прижавшись к холодной стене дома, и стали прислушиваться. Сначала было тихо — слишком тихо, как в могиле. Но потом... из подвала донёсся какой-то скрежет и стон, похожий на человеческий. Тихий поначалу, протяжный, как вой ветра в трубе, он постепенно нарастал, превращаясь в дребезжащей и громкий. Это был не плач ребёнка и не вой какого-то зверя — что-то промежуточное, нечеловеческое, от чего мурашки пробежали по коже, а волосы встали дыбом.
Томас выпрямился, он всегда хвастался своей смелостью, внезапно побледнел, его глаза расширились от ужаса.
- Ты чего? – Спросила Анна и тут же обомлела.
В темном окне первого этажа стояла фигура, одним глазом неподвижно уставившись на детей. Мертвецки белое лицо было изрезано глубокими морщинами, а рот приоткрыт, обнажая несколько кривых черно-желтых зубов.
Несмотря на свое дерзкое поведение, броня Томаса была пробита. Он пронзительно закричал, переполошив всех. Лиза всхлипнула, прижав руки ко рту, её тело дрожало, как лист на ветру. Анна почувствовала, как страх сжал её горло, но она пыталась держаться, хотя сердце бешено колотилось.
— Бежим! — выкрикнул Алекс, его голос сорвался. Ужас захлестнул их всех, и они стремительно обратились в бегство.
В панике Анна зацепилась ногой за выступающий корень в саду, поскользнулась на влажной земле и начала падать, её руки заскользили по траве. Страх парализовал её на миг, мир сузился до звенящего в ушах крика Томаса. Вдруг тёплая, сильная рука схватила её за запястье, рванув вверх. Алекс. Его лицо было бледным, но глаза горели отчаянной смелостью. Он вытащил её, и они бросились бежать через сад, через улицы, пока мрачный дом старика Мейхера не остался за их спинами. Лиза и Томас бежали дальше,
Анна, задыхаясь, остановилась, её рука всё ещё дрожала в ладони Алекса. Она посмотрела на него — его тёмные волосы прилипли ко лбу, дыхание было тяжёлым, но в его взгляде была какая-то сила. Она поняла, сердце билось не только от бега. Осознав происходящее, в груди разлилось тепло, незнакомое и пугающее, как будто кто-то зажёг свечу в темноте. Она набралась смелости, переводя дух, хотела поблагодарить, сказать что-то, но слова застряли в горле. Вместо этого она сжала его руку, чувствуя, как щёки вспыхивают. Он улыбнулся — робко, но искренне, и это только усилило её смятение.
— Ты в порядке? — спросил он, его голос был чуть хриплым, но тёплым.
— Да, — выдохнула она, не в силах отвести взгляд. В тот момент, под сумеречным небом Хафенбурга, она поняла, что её чувства к нему — не просто дружба. Это было что-то большее, но страх и юность заперли её слова на замок. Она лишь сильнее сжала его руку, пряча улыбку.
Обоих накрыл нервный смех, постепенно набирающий обороты, с улицы доносились чьи-то голоса, возмущенные их внезапным наплывом радости.
Алекс проводил Анну до дома, не говоря ни слова о том, что видели. Страх запечатал воспоминание. Но для Анны тот день остался в сердце — не только ужасом, но и теплом его ладони, которое она чувствовала даже, лежа в своей постели.


Глава 12: Выбор

Алекс, сжимая в руке краешек стола, старался удержать спокойный тон, хотя внутри всё сжималось от волнения. Он чувствовал, как Анна рядом с ним напряглась, и это ощущение было заразным. Фрида, тем временем, продолжая улыбаться во весь рот, бесцеремонно села к ним за стол. Она выглядела так, словно играла роль дружелюбной соседки, но игра эта была весьма неубедительной.
— Я удивлена, — её голос был гладким, как шёлк, но с едва уловимой ноткой, похожей на затаённый хищный оскал. — Вы так быстро нашли друг друга. Это так... мило. Особенно после того, как ты, Алекс, покинул Хафенбург.
Анна, не отпуская запястье Алекса, прошептала, едва шевеля губами: "Не говори с ней". Фрида, словно не заметив её слов, продолжала смотреть на Алекса, её взгляд был цепким, почти осязаемым. Алекс, чувствуя давящее волнение, не мог удержаться. Он чувствовал, что должен что-то сказать, чтобы разрядить эту гнетущую атмосферу, и при этом хотел всё узнать.
— Мы просто старые друзья, — сказал он, стараясь звучать как можно более непринуждённо. — Встретились, решили поболтать. А вы, Фрида? Зачем вы здесь?
— О, просто прогуливалась, — она оглядела пекарню, словно ища подтверждения своим словам, но её взгляд остановился на булочках с корицей на столе. — Не отказалась бы от булочки. У старого очага всегда были лучшие, не так ли? — она перевела взгляд на Анну. — Моя сестра Эвелин тоже их очень любила.
Имя Эвелин, упомянутое так легко, словно это была не более чем случайная деталь, вызвало у Алекса новый приступ тревоги. Он вспомнил, как она стояла в кабинете его матери, а потом случилось то, отчего мурашки пробежали по всему телу.
— Кстати, — продолжила Фрида, её голос стал тише, — каково это, Алекс? Вернуться в Хафенбург после стольких лет? Всё ещё чувствуешь себя дома?
— Странно – ответил Алекс – На удивление, многое из того, что я помню осталось прежним, как в детстве. И все же этот город теперь мне кажется чужим – Алекс незаметно для себя сменил тон – А вы … давно знали мою мать?
- О, совсем немного, мы с сестрой переехали сюда 21 год назад. – ни капли, не смутившись вопросом ответила Фрида - Тогда все было иначе. Я помню, как мы с Хельгой впервые познакомились, она очень помогла мне привыкнуть к этому месту. Мы с сестрой очень дорожили нашей с ней дружбой.
Слова Фриды ненадолго ослабили тугой узел тревоги в его груди, и Алекс, помедлив, добавил::
— Простите за вопрос… Какой вы её помните?
Анна сжала руку Алекса ещё сильнее, её пальцы впились в его запястье. Он чувствовал её страх и настороженность.
Фрида мягко улыбнулась, но ничего не ответила, лишь молча посмотрела на Анну, затем перевела взгляд снова на Алекса и вдруг ее глаза полыхнули чем-то недобрым, она сделала едва заметный жест правой рукой, быстро проведя пальцами по воздуху. Губы её шевельнулись, произнося древние слова на гэльском: "Ceangail an t-am, fuar mar a' chlach!" (Свяжи время, холодное, как камень!).
В тот же миг мир вокруг словно застыл в неестественной позе. Звуки пекарни — звон тарелок, гул голосов, тихая музыка — всё оборвалось. Официантка, что несла поднос, застыла на месте, в воздухе повисли капли чая. Алекс почувствовал, как сердце захотело выпрыгнуть из груди, а мир вокруг превратился в неподвижную картину. Он посмотрел на Анну, которая сидела рядом. Её глаза, полные невообразимой тревоги, были широко раскрыты и неподвижны, как стеклянные.
— Вот теперь мы можем поговорить, — сказала Фрида, и её голос прозвучал в оглушительной тишине. — Послушай, мой дорогой, у меня нет времени на игры. Твоя мать была слишком наивной, она верила в людей и в справедливость. А я — нет. Надеюсь, ты окажешься более сговорчивым.
— Что ты... сделала? — голос Алекса дрогнул. Он смотрел на Анну, не в силах оторвать взгляд.
— О, пустяки – Фрида подалась вперед - Не волнуйся, ничего такого, что нельзя исправить. Видишь ли, мне нужен тот самый медальон, который ты нашёл в кабинете своей матери. И твой оберег. Обе вещи.
Алекс сжал кулаки, чувствуя, как кровь яростно хлынула по венам.
— Вы за мной следите? Откуда…? – он осекся. В голове сложилась картина: та ночная фигура, Эвелин, записка, Фрида – всё это части одного зловещего плана.
— Зачем он Вам?
— Это не твоё дело, — отрезала Фрида. — Моё дело — забрать то, что принадлежит мне по праву. Твоя мать... была слаба. Ты хотел узнать какой я ее помню? Вот тебе мой ответ. К сожалению, мы не смогли договориться.
Алекс невольно вздрогнул.
— Я предлагаю тебе сделку, — продолжила Фрида, её голос звучал так, будто для неё всё это обычное дело. — Ты отдаёшь мне оберег и медальон, а я… верну тебе жизнь. Твою жизнь. Ты уедешь из Хафенбурга, забудешь обо всём, что здесь видел, и будешь жить дальше, как ни в чём не бывало. Всё вернется на свои места.
Алекс застыл, глядя на Фриду, чьи глаза теперь казались двумя бездонными колодцами, полными древней, ледяной тьмы. Время вокруг застыло, как в кошмарном сне, где реальность сжимается в одну точку, а каждый вдох даётся с трудом. Запах свежей выпечки, который ещё мгновение назад наполнял пекарню уютом, теперь казался приторным, удушающим. Официантка, застывшая с подносом, казалась восковой фигурой из музея ужасов, а солнечные лучи, пробивающиеся сквозь витрину, застыли в воздухе золотистыми копьями.
Алекс, пригвождённый страхом, готов был сорваться с места, но что-то внутри заставляло его продолжать этот разговор.
— А… Анна? — прошептал он, и его взгляд снова устремился на застывшую девушку.
Фрида в очередной раз улыбнулась.
— Она... никогда не была проблемой — Фрида бросила взгляд в сторону Анны и добавила: — Я могу сделать так, что никто и никогда не вспомнит, что она вообще существовала.
Алекс почувствовал, как в животе всё скрутилось в тугой узел, к горлу подступила тошнота. Внезапно в этой мертвой тишине раздался скрип отодвигаемого стула. Из дальнего угла пекарни, где до этого незаметно сидел сгорбленный старик, раздался хриплый, но уверенный голос:
— Довольно, Фрида. Ты зашла слишком далеко.
Алекс резко повернулся. Старик медленно поднялся, опираясь на трость, которая стукнула о пол с гулким эхом. Его лицо было покрыто глубокими морщинами, один глаз скрывала пустая глазница, а другой — пронизывал насквозь, полный древней мудрости и усталости.
Фрида замерла, её лицо исказилось от удивления и злобы.
— Ты... как ты здесь? — прошипела она. — Это не твоё дело, старик. Убирайся!
Бэнджамин Мэйхер усмехнулся, его единственный глаз блеснул в тусклом свете. Он сделал шаг вперёд, и воздух вокруг него словно сгустился, наполнившись едва уловимым ароматом старого дерева и земли.
— Уходи по-хорошему! Не смей трогать этих детей! — эхом отозвался он. — Не здесь, не сейчас.
Он поднял руку, и его пальцы, узловатые, как корни старого дерева, описали в воздухе сложный узор. Трость снова ударила о пол, и звук, глубокий и резонирующий, прокатился по пекарне, как раскат грома. Фрида отшатнулась, её уверенность дрогнула: пространство и время начало трещать, как лёд под ногами, и реальность стала медленно вибрировать и звенеть, постепенно оживая. Звуки пекарни вернулись оглушительным всплеском жизни — звон посуды, гул разговоров скрип стульев. Анна моргнула, её глаза оживились, и она стремительно отшатнулась от стола, глядя на Фриду и старика с ужасом, хватая ртом воздух.
— Что... что произошло? — прошептала она
Фрида вскочила, её лицо исказилось яростью. Она метнула взгляд на Мэйхера, полный ненависти, и прошипела:
— Это не конец, старик. Древо пробудится, ты не сможешь его удерживать вечно, и мы возьмём своё.
С этими словами она повернулась и вышла из пекарни, её шаги были быстрыми, грациозными, как у хищника, отступающего перед новой охотой. Дверь хлопнула, колокольчик звякнул, и его звук повис в воздухе, как последнее эхо её присутствия.
Мэйхер медленно опустился обратно на стул, но его глаз не отрывался от Алекса и Анны. Он кивнул им, словно приглашая подойти.
Анна посмотрела на Алекса, бледного как полотно, глаза уставились в пустоту, отрешенный и совершенно потерянный он сидел за столом не в силах пошевелиться. Во тьме собственных мыслей, спутанных в паутине страха, он понял, что только что прикоснулся к миру за гранью понимания и какой-либо логики.

Глава 13. Откровение

Бэнджамин Мейхер никогда не отличался тактом и дружелюбием. Его раздражала атмосфера фальши, неестественного человеческого цинизма и стремление к саморазрушению. Тем не менее, ему приходилось сосуществовать с людьми долгие годы, пока не закончится его смена. В тот день он невольно прогуливался в полном одиночестве по старому Хафенбургу. Тёплый осенний ветер и последние лучи солнца кое-где отдавали своё тепло, мягко окутывая улицы мрачного городка. Осталось совсем немного. Удручённый своими мыслями, он не замечал, как прохожие шарахались в стороны при его приближении, а пробегающие мимо дети останавливались, не в силах отвести взгляд. Его длинное, заношенное до дыр пальто свисало, словно старые занавески, а мятая шляпа-цилиндр с засаленными полями была настолько старой, насколько это вообще возможно вообразить. Короткая чёрная трость отбивала ритм по уличной брусчатке, вторя каждому неровному шагу своего владельца. Из-под толстых и угрюмых век виднелся один глаз, живо оглядывающий окрестности, с белым от катаракты зрачком.
Долгий, но выверенный путь старика Мейхера пролегал следом за парочкой, которая в этих местах казалась особенно чужеродной. Эти двое совершенно не понимали, во что ввязались. Им бы наслаждаться молодостью и друг другом, но нет — они, как пара мотыльков с безумными глазами, стремились к пламени.
— Тьфу! — раздражённо выронил преследователь. — Что за глупые дети?
Он заметил, как двое свернули за угол, откуда доносился дивный аромат выпечки — смесь ванили и маргарина. Объедение — перед сладким лакомством Бэнджамин устоять не мог. Он ускорился, насколько это было возможно, и, устремившись за объектами преследования, нырнул в уютное кафе «У старого очага». Очень грациозно и незаметно он прошмыгнул к столику в углу заведения, снял верхнюю одежду и устроился в своём укромном местечке, молчаливо наблюдая за Алексом и Анной, которые были явно чем-то обеспокоены. Стараясь не вмешиваться в людские дрязги, он заказал чёрный кофе с фундучным трюфелем. Бэнджамин, смачно пережёвывая каждый кусочек своего любимого десерта, ни на секунду не отвлекался на монотонный шум и разговоры посетителей. К несчастью, его покой был нарушен возмутительной выходкой слишком самоуверенной особы, чьё присутствие в этом заведении было явно лишним, как и применение силы, нарушавшее всю прелесть момента. «Невежда». Выходки людей порой раздражали куда сильнее надоедливых боггартов.

Бэнджамин Мейхер восседал за угловым столиком, лениво ворочая ложкой в кружке с чёрным кофе, который он явно не собирался пить. Его единственный глаз, мутный, но всё ещё острый, как кельтский кинжал, скользнул по Алексу и Анне, когда те робко приблизились. Старик кивнул на стулья напротив, и в его жесте чувствовалась какая-то особая властность, будто он звал их не просто присесть, а вступить в тайный круг.
— Ну, чего встали, как два оленя перед друидским костром? — буркнул он, его голос напоминал хруст старых веток. — Садитесь, пока Фрида не вернулась с очередной своей магической выходкой. Использовать магию времени здесь, ха! Это ж надо додуматься! — Он хмыкнул, морщины на его лице сложились в лукавую гримасу. — Представляете, если бы вся выпечка и кофе остыли навсегда? Как удивился бы хозяин заведения?
Алекс рухнул на стул, ощущая слабость во всём теле, словно силы разом покинули его. Анна опустилась рядом. Пекарня вокруг гудела: звенели чашки, переговаривались посетители, но для них троих воздух стал плотным, пропитанным таинственным ожиданием.
— Господин, — начал Алекс, его слова прозвучали сипло, выдавая пережитый страх. — Вы спасли нас… Фрида что-то сделала со временем, а вы… как вы это сделали? Кто вы такой?
Мейхер откинулся назад, его трость, прислонённая к столу, тихо звякнула. Он прищурил единственный глаз, в котором мелькнула искра древней мудрости, приправленная озорством.
— Кто я? Ох, парень, это вопрос на целую вечность, а у нас тут не вечер у камина, — оголяя несколько одиноких зубов, Бэнджамин расплылся в улыбке.
— Вы… Бэнджамин Мейхер! Тот самый… из местных рассказов и детских страшилок? О котором шепчутся, что ему четыреста лет и в подвале… что-то заперто? — тихо проговорила Анна, не скрывая удивления. — Вас редко можно встретить в городе.
— Простите, но я не совсем понимаю, — растерялся Алекс.
— Кхе-кхе! Не волнуйся ты так, твоя милая спутница права, — Мейхер подмигнул Анне, отчего та невольно поёжилась. — Бэнджамин Мейхер, к вашим услугам. Конечно не со всеми сказками я согласен, но все же… Нет смысла что-то скрывать, к сожалению, время не на вашей стороне.
— Что вы имеете в виду? — спросил Алекс.
— Скажем так: я Фейри, один из Aos Sí. Мужского рода, чтоб не путали с этими крылатыми феечками из ваших сказочек, — он снова подмигнул Анне, ухмыляясь. — Двести лет я тут околачиваюсь, стерегу этот городок и его… хм, подземные сюрпризы. Как видишь, время не пощадило это тело. Хотя я всё ещё в хорошей форме. Правда, в одной потасовке успел глаз потерять — не спрашивай, с кем, это было до твоего рождения.
Анна уставилась на старика, и в её памяти вспыхнули обрывки детских страхов: байки о хромом отшельнике с пустой глазницей, тот самый вой из подвала. «Это он… тот старик из легенд», — подумала она, и её голос дрогнул, когда она прошептала:
— Aos Sí? — Её голос сорвался, и она отшатнулась на стуле. Страх нахлынул волной: бабушка рассказывала о Фейри как о народе тьмы, мстительных существах, что крадут детей в ночи, заманивают в ловушки и мстят за малейшую обиду. «Они из подземного мира, полны хитрости и ярости», — шептала бабушка. Анна почувствовала, как по спине пробежал холодок, и прошептала тише: — Зачем вы помогаете нам? Что вам нужно?
Мейхер рассмеялся — сухо, но без злобы, глаз блеснул, словно отгоняя её страх. — Ха, не стоит меня бояться, девочка, люди всегда путают нас с какими-то монстрами. Не все мы опасны. Некоторые поддерживают баланс. Слушайте лучше, время тикает.
Алекс, пытаясь осознать происходящее и переварить слова нового знакомого, уточнил:
— Фейри? Из кельтских мифов? Но вы выглядите как…

— Как старый ворчун, которого забыли на чердаке? — Мейхер хохотнул, его смех был спокойным, но заразительным. — Это маска. Мы, Aos Sí, умеем прикидываться. За двести лет я к этому телу привык. И, знаешь, быть стариком довольно удобно — никто не ждёт, что ты будешь бегать или драться с ведьмами вроде той, что была тут мгновение назад. Хотя, — он понизил голос, — она думает, что её фокусы с временем меня впечатлят. Ха! Я видел, как кельты танцевали под луной, это куда эффектнее.
Алекс почувствовал, как реальность под ним шатается. Фейри? Древо? После магии Фриды и воя того существа это звучало правдоподобно, но всё равно дико. Он стиснул кулаки, пытаясь удержать мысли.
— Господин, расскажите о Древе, — попросил он, его голос был твёрд, несмотря на смятение. — Анна упоминала Crann Bethadh. Что это? И почему Хафенбург… почему именно это место?
Мейхер кивнул, его лицо стало серьёзнее, но глаза всё ещё искрились, будто он видел комичность всей этой мрачной истории.
— Древо Жизни, парень, старше, чем римские сандалии. Когда-то кельты — галлы, бриты, ирландцы — считали его сердцем мира. Корни в подземном царстве, ствол на земле, крона в небесах. Люди молились, приносили дары — а Древо давало силу, исцеление, иногда шептало тайны. Но римляне, — он скривился, — в I веке до вашей эры всё испоганили. Жгли рощи, резали друидов. Древо сожгли, остались только корни, которые вырубали долгие годы, но так и не смогли вырвать все. Мы, Фейри, утащили часть того самого Древа сюда, где позже вырос ваш милый Хафенбург, втайне от посторонних глаз. Не спрашивай, как мы это сделали, — он хихикнул. — Корни же… они под всем городом, как невидимая паутина.
Анна наклонилась ближе, её волосы упали на лицо.
— Тогда как тут появились люди, если вы не хотели привлекать внимания?
Мейхер фыркнул, но его усмешка отдавала горечью.
— О да, девочка, правильный вопрос. Древо выжило, но стало… прожорливым. Ему нужны были души — не целиком, а по кусочкам. Воспоминания, чувства, иногда целая жизнь. Когда мы впустили сюда людей, городок засиял — вон, какие булочки пекут! — но внутри… люди как цветы в засуху: корни тянут их силу. Мы, Фейри, меняемся каждые двести лет, чтобы контролировать этот процесс, я вот последний в своей смене. А Фрида и её сестрица? Дурёхи. Хотят эту силу. Каждая из них вкусила запретный плод, не без помощи некоторых из нас, конечно, но за свою цену. И всё же, это как пытаться украсть огонь у дракона — сгоришь, да ещё и всех подставишь.
Алекс почувствовал, как горло стиснуло. Его провалы в памяти, странное тепло оберега — всё это было частью чего-то большего. Он коснулся оберега, ощутив его живой отклик.
— А я? — спросил он тихо, слова повисли в воздухе. — Почему я совсем ничего не помню? Что со мной не так?
Мейхер посмотрел на него с лёгкой грустью, но тут же усмехнулся, словно прогоняя тень.
— Не так? Ха, парень, ты просто… особенный. У тебя есть дар — чуять корни. Но пока мы не будем об этом. Лучше расскажи, что вы нашли в моём будущем доме?
Алекс оторопел.
— О чём вы говорите? Что значит, в вашем доме?
Бэнджамин молча взял свою трость, с треском старых коленей встал из-за стола и добавил:
— То и значит, юноша — я тот самый покупатель! А теперь прошу за мной.

Глава 14: Печать

Алекс и Анна шли за Бэнджамином Мейхером сквозь узкие улочки Хафенбурга, где алый закат разливался по небу, словно свежая кровь, стекающая с рваной раны. Студёный ветер, пропитанный озоном надвигающейся грозы, порывами хлестал по лицу, срывая последние листья с деревьев и закручивая их в вихри, похожие на силуэты, танцующие перед бурей. Черепичные крыши, окрашенные в багровый отблеск, кое где подрагивали и звенели от ветра, а дома, тесно прижавшиеся друг к другу, казались стражами, готовящимися к шторму. Далёкий рокот грома перекатывался над городом, как предупреждение, а воздух искрил напряжением, словно молния уже затаилась в облаках.
Алекс, чьи мысли были подобны ритму осеннего ветра, сунул руку в карман и нащупал смятый листок — записку с надписью "Они идут за тобой". Он приблизился к Мейхеру, который шел впереди, его голос дрожал, но упрямство пересиливало страх.

— Господин Мейхер, взгляните, — сказал он, протягивая бумагу. — Это подбросили в доме. Что это значит? Кто за мной идёт?
Старик даже не повернулся. Его трость стучала по брусчатке, а единственный глаз был устремлён вперёд, в сгущающуюся тьму.
— Не до бумажек, парень, — буркнул он. — Буря на носу, а ты про записки. Шевели ногами.
Анна, чьи рыжие волосы трепал ветер, схватила Алекса за локоть, твердой хваткой. Она бросила взгляд на Мейхера, пытаясь перекричать вой ветра.
— Бэнджамин, подождите! — голос её был резким, но с ноткой любопытства. — Почему вы вообще здесь, среди нас? Почему нам помогаете?
Мейхер фыркнул, его пальто хлопало на ветру, как старый парус. Он не замедлил шаг, лишь бросил через плечо:
— Любопытная, как в детстве, а? Нет времени на сказки, девочка. Спроси у своей бабки, она небось рассказывала про нас. А сейчас — топай, буря не ждёт.
Они остановились у дома Алекса, возвышавшегося на холме, словно старый воин, готовый встретить бурю грудью. Его тёмные ставни дрожали под ветром, а окна отражали багровый свет, будто глаза, следящие за каждым их движением. Мейхер замер у порога, опираясь на трость, и кивнул на дверь.
— Пригласи, парень, — сказал он, его голос был низким, почти заглушённым громом. — Без твоего слова я не войду. Правила такие.
Алекс нахмурился, посмотрел на Анну, блеск ее зеленых глаз отражал его тревогу и недоверие.
— Все же я не совсем понимаю, отчего мы… должны вам доверять? – неровным голосом произнес Алекс
Мейхер в одно мгновение мобилизовался, стремительно подлетел к нему и кривым пальцем ткнув Алекса в грудь, грозно выпалил:
— Не сомневайся, юноша! Что ты вообще знаешь о своей жизни? Неужели ты не видишь - все в чем когда-то ты был уверен, рушиться на глазах, разве есть время для колебаний? Хельга не сомневалась, отдавая жизнь за тебя.
Его слова, словно электрический ток, пробежали по всему телу. В мгновение пространство схлопнулось в одну точку. Болезненный толчок пальца, пульсируя, отразился на обереге, вибрация трикветра усиливалась, и неожиданно для себя Алекс понял, что остался совершенно один, лежа на сухой траве у своего дома. Вокруг не было никого. Анна и Бэнджамин исчезли, словно их тут и не было. Где-то далеко. А возможно у себя в голове, Алекс услышал испуганный голос Анны: «Алекс!». И разом всё затихло. Ветер, бушевавший мгновение назад, пропал так же бесследно, как и звуки вокруг. Оглушительная пустота накрыла с головой. Приподнявшись, Алекс почувствовал странную лёгкость в теле.
Все вокруг было таким же, что и мгновение назад: его дом, деревья вокруг, но теперь ночь окутала всё непроницаемой пеленой. Ни шелеста травы, ни воя ветра, ни далёкого рокота грома — ничего, только мёртвая тишина, такая густая, что она давила на уши, словно вакуум, поглощающий всё живое. Под ногами, сквозь толщу землю, Алекс увидел и почувствовал всем своим существом бурлящий поток, который пульсировал зеленоватым отсветом, как по венам с бесчисленными капиллярами. Словно подземная река, живая и неумолимая, её свечение пробивалось сквозь почву, рисуя под ногами паутину корней, что извивалась в ритме неслышного сердца.
Алекс замер, пытаясь осознать увиденное. "Где я? Это... Древо" — подумал он, но мысли растворялись в тишине, не находя отклика. Он шагнул вперёд, и земля под ногами дрогнула, будто отвечая на его движение. Корни вспыхнули ярче, их зеленоватый свет отражался в воздухе, создавая призрачные узоры, похожие на письмена давно забытого языка. Он коснулся оберега на шее — тот был холодным, как лед, и в этот момент в его голове мелькнули обрывки: голос матери, её руки, сжимающие медальон, слова— «Не забывай основу. Мы часть мироздания»
Внезапно в отдалении, у края сада, он заметил тени — смутные, человекоподобные фигуры, неподвижно стоящие в темноте. Их бездонные глаза, чёрные, как провалы, смотрели прямо на него, не мигая. Сердце Алекса сжалось от липкого ужаса, когда тени начали двигаться — медленно, но неотвратимо, выползая из-за деревьев, из-под земли, из трещин в стенах домов. Их костлявые руки, длинные и тонкие, тянулись к нему, словно нити паутины, жаждущие опутать добычу. Он развернулся, пытаясь бежать, но ноги его увязли — чёрная жижа, густая, как смола, поднялась из земли, обволакивая лодыжки, холодная и цепкая. Она тянула вниз, а тени приближались, их шёпот — едва слышимый, но режущий, как лезвие — наполнил тишину: "Ceangail an t-am…" («Соедини время…»)

Алекс, жадно хватая ртом воздух открыл глаза. Склонившись над ним, была Анна, ее глаза полные слез смотрели на него. Поодаль стоял старик, бормоча что-то себе под нос.
— Алекс! Что с тобой? Ты так напугал меня! Ты не дышал! – захлебываясь эмоциями почти кричала Анна.
Алекс попытался сесть, тело едва слушалось, было каким-то тяжелым и грузным, словно после долгого сна. Анна прижалась к нему, мягкий аромат ее духов смесь диких пионов и кедра немного привели в чувства. Она обнимала так сильно, словно боялась, что он снова ускользнет в ту бездонную пустоту, из которой только что вернулся. Ее дыхание было прерывистым, горячим на его коже, а в груди — там, где она уткнулась лицом, — Алекс чувствовал биение ее сердца, хаотичное, неспокойное.
— Алекс..., пожалуйста, не уходи... — шептала она, ее голос ломался, срываясь в рыдание. Слезы, горячие и соленые, капали на его рубашку, пропитывая ткань. Анна не могла остановиться — страх, что накрыл ее в тот миг, когда он рухнул на землю, был слишком глубоким, слишком первобытным. Она видела, как его глаза закатились, тело обмякло, а дыхание прервалось, словно нить жизни порвалась одним махом. Страх потерять его — не просто друга, а часть себя, того, кто разбудил в ней давно забытое тепло, — сжал ее горло, как невидимая удавка. "Не сейчас, не так... Я только нашла тебя снова", — думала она, крепче прижимаясь, ее пальцы впивались в его спину, словно пытаясь удержать душу, что вот-вот улетит.
— Я... здесь, Анна. Все в порядке — прошептал он, его голос был хриплым, как после крика в пустоте. Но внутри все еще кружились видения: корни, пульсирующие под землей, тени с костлявыми руками, шепот на древнем языке. Оберег на шее теперь и вовсе не подавал никаких признаков, был холодный, как умирающий огонь, напоминая о той ледяной бездне, куда он только что заглянул.
— Ну что же, парень, вижу, ты в сознании? — сказал Мейхер, стараясь звучать бодро, но его глаз то и дело скользил к тучам. — Да уж … молитвами твоей подруги. Ну да ладно, к такому привыкнуть нельзя, ты главное не пропадай надолго, вернуться - та еще удача. А теперь — внутрь, живо! Гроза вот-вот разразится.
Алекс кивнул, все еще обнимая Анну, помогая ей встать. Она вытерла слезы рукавом, ее лицо было бледным, но в глазах горела решимость — страх потерять его только укрепил ее. Они поспешили к двери, Мейхер подгонял их, его трость стучала по ступеням крыльца, как метроном. Ветер выл все сильнее, а первая капля дождя ударила по земле, тяжелая и холодная.
— Скорее! Впусти меня, не мешкай! – торопил Мейхер.
Странное спокойствие разливалось внутри, не смотря на то что Алекс увидел, что пережил, внутри было тихо. Он уверенно подошел к двери, пальцы сжали ключ, провернули его в замочной скважине с металлическим скрежетом, и та, под яростным порывом ветра, распахнулась внутрь дома с оглушительным ударом, словно сама тьма приглашала гостей в свою пасть. Алекс поднял глаза, встретившись взглядом с Бэнджамином — в его зрачке мелькнула тень древнего ужаса, — и, собрав всю волю в кулак, решительным, твердым голосом, перекрывая рев бури, произнес:
— Входите!

Полный доступ к черновику: https://www.litres.ru/book/igor-kornov/teni-hafenburga-72399490/