Агенты "Яломиште" (Часть 82.1)

Эта история -опять лирическое отступление. Уже взрослый внук Сиро Курамо озаботился судьбой Камиллы. Которая так и не смогла пережить свою неудачную любовную историю. В Хабаровске появляются интересные существа -можно сказать жертвы экспериментаторов Ананербе. Владимир Арсенев-старший, как военный востоковед оказался втянутым в эти события

Эта история любви имела продолжение. Ворон Курамо, в очередной свой приезд в Хабаровск, разговорился с Арсеневыми по поводу Камиллы, где она и как. Жива ли. Все-таки почти что бабушка. Оказалось, что Камилла пережила своего возлюбленного не намного. Бабушка Анна печально ответила:
-Да, ушла бедная девочка в тот же год. Хотя могла бы жить долго и счастливо. Но алкоголь редко щадит женщин..
- Камилла спилась? О Боги, как такое возможно?
-Бывает, мальчик мой! Кто-то не выносит горя, кто-то наоборот! С жиру бесятся! А кого преследуют свои же демоны. Ну, вот не смогла она простить ни себя, но твоего деда Сиро, Ильяс с нее пылинки сдувал, но ей даже ласки его опротивели. Вроде нет причин для истерики, но все равно, что ни день в доме Ибраевых скандал. Чтобы и как бы Ильяс не сделал – все не то и не так. Куда бы не повернулся, все не в ту сторону. Потом «добрые люди» научили, как нервы лечить. Понимаешь, Курамо, мужчина пьет – полдома горит. Жена в запое – весь дом пылает, и соседние прихватывает. Все-таки Володина тетя Маруся права – завести бы ей корову, а лучше две. В институте не доучилась. С детьми она не ладила – они так были похожи на постылого Ильяса. Даже Рамиля, хотя соседка говорит, что девочка – вылитая принцесса Ото Химэ. И плескаться в воде любит, как и ее знаменитая прародительница. Рамиль –вполне себе хороший парень получился, жаль, что погиб на войне. В общем слушай, сынок. Время у нас есть. Ами с девчатами раньше вечера не освободятся. Светик и Гуля пока все магазины не обегут, не успокоятся. Как не свекруха со снохой, а как мать с дочкой. А Люся. Если по всем музеям не проведет гостью, не обшарит все исторические закоулки – да ей не будет ни сна, ни покоя. Рамиля с Окитой возят эту компанию на двух машинах А насчет детей не переживай.. Твои сорванцы с нашим детским садом уже давно спелись. За безопасность не волнуйся. С ними на даче Аситака с Лилькой, Да еще и Сайто с Лидой. Еще Цейнтел обещала с внуками подтянуться – ее благоверного опять куда-то в командировку услали. Все местные демонические сущности от этого визга заползли в самую чащу и веточками прикрылись. Демоны бледной сакуры –это тебе не фунт изюма.
- Милая бабушка Анна! Какой-то странный интернационал сорганизовался…
- Мальчик мой! Об этом в двух словах не расскажешь. Началось все это в аккурат перед войной. Примерно, когда приезжали беженцы из Карпатии. Хочешь –верь, хочешь не верь, но дело было так.
В самый разгар Карпатского переселения на Сергея Пандорина вышел некто Каору Нагумо. Сначала он вышел на главного по линии НКВД. Но тот перенаправил парня к Пандорину: «Сергей Петрович, это, кажется, по Вашей части!». Когда же Пандорину донесли о том, что просят о последних из Шинсенгуми, голова пошла кругом и не только у него. Даже Владимир Арсенев старший, к которому обратились как к военному востоковеду, пребывал в недоумении. Ему было известно, что этот отряд был практически истреблен почти до нуля в тысяча восемьсот бородатом году. Непонятно, какое отношение имеет ко всему история, произошедшая в последние годы правления сегуна Токугавы. Кому в принципе могли помешать почтенные старцы (самому молодому участнику должно быть больше девяноста лет) за две пятницы до своей естественной кончины. Дешевле дождаться, когда они тихо и мирно, без пыли и шума отойдут с мир иной самостоятельно. Правда, доходили непроверенные сведения, что ученые-маги Аненербе побаловались со временем. Но где-то что-то не учли. Они вытащили из небытия наиболее одиозных персонажей: Кондо Исами, Тошидо Хиджиката и, по личной просьбе доктора Чодо Юкимура (сподвижника и соратника Клауса Хаусхоффера), ученого-эксперта отряда Сананна Кэйскэ. Это создание, первый аспирант тогда молодого ученого, всего на пять моложе Ивана Георгиевича Гауфмана, который, по слухам, Крым еще турецким помнит. Но с фотографии глядел мужчина в самом расцвете сил – на вид не больше сорока лет. Мало того, решили усилить эффективность при помощи стимулятора биотранформации – превратив всю компанию в кицунэ. Помимо чисто академического интереса посмотреть, была сугубо утилитарная цель. Разгромить антифашистское подполье – которое и так благополучно рассыпалось и уходило в небытие. И без привлечения потусторонних сил. Ну, не ожидали господа арийцы и их союзники, что легендарные герои, включая ученого Саннана Кэйскэ (который и так был демоном-лисом с рождения, так что ему этот эликсир был ни о чем), пошлют своих благодетелей окольным лесом. Да так, что некоторые не вернуться. Еще кое-чего прихватив на «добрую» память. (Пандорин довел до сведения Филиппа Филипповича Ягужинского, что он, получив дурочка, с Полканом еще дешево отделался). И покажут господам из Ананербе и полиции, мягко говоря, неприличный жест и что такое настоящее сопротивление. Если бы не предатели, то до сих пор бы не было господам ни сна, ни покоя, ни белым днем, ни темной ночью, ни жарким летом, ни слякотной зимой.
Как оказалось, это довольно молодой парень пришел просить за сестру – Тидзуру Хиджикату с сыном и двух ее друзей.. Сам он несколько лет как обретается в Аргентине, там, можно сказать, удачно женился. Старый разведчик задал резонный вопрос:
- А от чего же ты, добрый человек, не заберешь сестру к себе? Живите себе одной большой и дружной семьей…
- Была бы одна – взял бы без вопросов. Только племянник – нет мальчику места «в свободном прогрессивном мире». Его в любой момент могут отнять у матери и замучить в секретной лаборатории. Понимаете, мой племянник Окита – его считают даже не человеком, а собственностью профессора Чодо Юкимура. Того самого паскуды, который купил мою сестру, чтобы всегда иметь настоящего демона-лисицу и сравнить ее с тем, что получилось в результате применения его чудо-препарата. Чодо настоящий гений, хотя и весьма недобрый. В последней разработке препарата – подделки один в один эльфы-лисы. Те же яйца, только в профиль. Одно мне не понятно – почему Сайто, в отличие от всех, стал вороном тэнгу. Видимо, эликсир на него не подействовал от слова совсем. Видимо, он таким и родился. Хотя до поры и не знал об этом. Такое случается, особенно если тэнгу из поздно оперяющихся. Может всю жизнь прожить, так и не узнав о своей природе. Сестра тоже считала себя человеком. Эликсир разве что раны залечил, и помог восстановиться после выброса силы. И вся любовь. Людей же он превращает в лисов-оборотней. Да и то не всех. С Тоши Ходжиката тоже не все однозначно. Он больше волк, нежели лис. Но девочка нужна была экспериментатору еще и как резервуар свежей крови демона. Которую из нее выкачивали без всякой жалости: сестричка в шестнадцать лет выглядела на двенадцать. В чем только душа держалась!? Если бы сестра не прибилась к ребятам из Шинсенгуми, так бы и пропала. Отцы командиры недоумевали: как так вышло, что у врача дочь – форменный заморыш, хотя кицунэ единственные из эльфийских кланов, имеют склонность к полноте. Пока до правды не докопались. Не больно округлишься, когда папаше для опытов постоянно нужна кровь. А кормят тем, что осталось. Короче, Окита Хиджиката – полукровка. Плод сожительства демона природного и демона-подделки.
- Фамилия мальца Хиджиката? Его отец часом не Тошидо? Тот самый…
- Я не могу об этом говорить. Тем более, что он погиб несколько лет назад. Шинсенгуми продали и предали. Из всего отряда выжили трое: Тидзуру Хиджиката, в девичестве Юкимура, Сайто Хадзиме и Хэйсукэ Тодо. Их жизнь, в том числе сестры и племянника, висит на волоске. Для господ Хаусхофера и Юкимура нет границ и нет препятствий к получению желаемого. Там, где у нормальных людей честь, совесть, жалость, сочувствие, у них даже собака не ночевала. Единственное место, куда они совать свои длинные носы поостерегутся – это Россия. Понимаете, я, конечно, и сам не в восторге, что сестрице придется обитать в столь странном месте. Только это все-таки лучше, чем в могиле.
- Юноша! Вы явно не договариваете. Вы, как я понял, женаты?
- В принципе да. Хотя Эстер до сих пор предпочитает именовать себя подругой и фамилию менять не желает. Но документ о венчании имеется. Так же как и брачный котракт.
- Позвольте догадаться, что донна Эстер, при виде золовки с ее чадом и свитой, явно не преисполнилась умиления. Полагаю, что были инциденты…
Каору покраснел. Пандорин, очевидно, задел весьма болезненную мозоль.
- Да были. От одной сестрички лисий огонь – приятного мало. А вот от троих. Правда, пострадали мародеры – туда им и дорога. Но вот проверки церковные замучили. Тестюшка, дон Пабло Родригес, прямым текстом сказал, что готов закрыть глаза на мое бесовское происхождение – все-таки я отец его внучки. Уж лучше пусть дочь будет замужем за демоном-лисом, нежели опозоренной безмужницей, а внучка – безотцовщиной . Но долго терпеть в своем доме моих сомнительной благонадежности родственничков, он не намерен. Объяснять ему что-то – Эсер-сита быстрей поймет. И что объяснять? Пастор уж очень черную магию подозревает. Хотя я ему всегда говорил, что чем менее человек образован, тем больше вокруг него магии, волшебства и всякой прочей чертовщины. Не скажешь этому инфантильному сыну матери-церкви, что тут не магия. Просто наука с сочетание с жестким отчаянием. В чем вина мальчишки, которому что-то вкололи, пока тот был без сознания? Он разве поймет, каково это… Когда на руках отца погибает сын (пусть не родной, пусть названный, но к которому прикипело сердце), и единственная надежда спасти ребенка – этот жуткий эликсир. Что отец физически не мог безмятежно наблюдать, как погибает его дитя, смиренно сложив лапки. Или когда единственный способ выполнить последний приказ любимого командира – приобрести способности демона-лиса? Откуда Сайто мог знать, что он – поздно оперившийся тэнгу? И ему это и даром не надо? Он разве в этом виноват? Родителей не выбирают. Ладно, сестру я могу худо-бедно отбрехать : мы такими родились. А вот ее сына и друзей….
- Бедный ребенок! – сочувственно вздохнул Пандорин, не понятно кого, имея ввиду,: дядю или племянника. – С одной стороны – жена давит. С другой, сестру жалко. Вместе они не уживаются. Я правильно Вас понял?
- Стыдно признаться, что в целом ситуацию Вы просчитали верно. Хотя и не совсем. Сестру и ее друзей в одиночестве защитить не в состоянии. А со своим кланом я в суровом конфликте. Да и обращаться к ним без толку. Защитить-то они ее могут – сам фюрер перед ними лебезит. Только ли захотят мои разлюбезные родственнички?! Они продали Тидзуру раз. Добро бы в великой нужде! Где гарантия, что не предадут снова.
От опытного разведчика не укрылось, что парень смахнул слезу, подло выкатившуюся из глаз. Пандорин по-отечески положил руку на плечо парня:
- Постараюсь помочь Вам и Вашей сестре.
Вскоре после этого разговора в Хабаровске поселилась необычная компания. Если не спрашивать документы –так типичные беженцы из Карпатии. Небольшой отряд был поименован «Демоны бледной сакуры». С легкой подачи милого братика Каору Нагумо. Во главе отряда оказалась доктор Хиджиката. Миловидная Тидзуру, которую соседки прозвали Журавкой. Потому что ее имя в переводе означает «Тысяча журавлей». Почему девочку-лисицу так назвали, не смог ответить даже ее брат-близнец Каору Нагумо. Родители вообще относились к детям без особого трепета и никогда с ними не откровенничали. Черты лица, вопреки ожиданиям, больше напоминали средне-европейские: слишком большие для уроженки Дальнего Востока красивого янтарного цвета, кожа с оттенком «аристократической бледности». Молодая вдовица имела красивую женственную фигуру (мало кто в этой даме узнал бы заморенную девочку-подростка), хотя и не высока ростом, Длинные, темные, слегка вьющиеся волосы. Журавка была спокойна и деловита. Не пускалась в долгие задушевные беседы. Двое других – этих еще можно как-то за уши притянуть к восточному типу. Если уши не оторвутся. У Хэйсукэ была мордашка типичного Дракулешти – как они оказались на островах уже и не разгадать. Сайто же больше подошла бы фамилия Хуньяди или Раккоци. Настолько прослеживалось фамильное сходство. Что было еще одним аргументом в пользу того, что язык тэнгу – диалект венгерского
Квартира, которую контора держала для Сиро Синдзиро с дочерью, пригодилась. Так получилось, что вместо одного специалиста, сотрудникам спец. отдела пришлось наблюдать троих. Основным фигурантом была Журавка. Бонусом к ней шли двое. Сайто, которого соседи прозвали Сашком, был известен как лучших фехтовальщик и лучший стрелок. Как выяснилось, что он еще имел и вполне мирную профессию: когда-то давно учил детей фехтованию и боевым искусствам. Правда «давно» – это по меркам парня: и десяти лет не прошло. Самый юный из отряда Хэйсукэ, который «во время оно» был названным сыном, помощником и практически учеником ученого-криминалиста отряда Саннана Кэйскэ, имел шансы стать весьма толковым экспертом. Мальчик имел живой пытливый ум, цепкий глаз. Был внимателен к деталям, и не торопился с выводами. Хотя на вид – типичный мальчишка-ветрогон. Оба разведчика умилились до слез, увидев в руках юноши сборник трудов Конфуция. Умиляла не просто картина – «Хулиган с книжкой», и даже не выбор литературы для развлекательного чтива. Сколько улыбка и с трудом подавляемый смех. Найти юмор у Конфуция – редкий дар. Следователь сразу сказал: «Этого лисеныша беру без вопросов! Наш человечек!». Диссонанс в этот портрет беззаботного жизнерадостного разгильдяя, веселого шустрого мальчугана, вносило одно донесение. Докладывали, что мальчишка доставал из котомки какую-то тетрадку, гладил ее, подолгу рассматривал записи. При этом глаза паренька были явно на мокром месте. Друзья же в этот момент, даже маленький Окита, его не беспокоили. Учитель Саннан был парню вместо отца, которого он не знал. Хэйсукэ винил себя в том, что не смог ни защитить названного отца, ни отомстить за него, ни даже умереть, сражаясь рядом. Только и смог, что спрятать и вынести из разоренной лаборатории отцовские дневники и прочие записи. Отец так верил в него… А он… Эту боль паренек предпочитал прятать, лишь иногда, когда нет сил, моча, терпеть и улыбаться…. Делая вид, что все хорошо….
Косомаров и Рязанцев, чуть ли не из фильтрационного пункта взяли Кешку, а заодно и все семейство, под свое покровительство. Ибо в сложившейся ситуации разбрасываться почти готовыми кадрами – непростительное расточительство. Эксперт спецотдела Иван Георгиевич Гауфман уже в довольно почтенном возрасте. Хотя старик еще весьма крепок и телом, и духом, и выглядит так, как дай, Бог, каждому. Но годы берут свое. К тому же положение, что человек внезапно смертен, никто не отменял. Молодые специалисты не рвутся в подобное захолустье. Громких дел – мизер. Славу и почести не особенно заработаешь. На чем? На поимке очередной банды контрабандистов? То ли дело Москва, Питер. Казань на худой конец! Вот где жизнь бьет ключом!
Зинаида Львовна Брик – разбитная барышня лет тридцати, своей неромантичной работой явно тяготится, Относится к делу весьма легкомысленно и безалаберно. Ладно, сейчас ее халатность прикрывает Иван Георгиевич. А что потом? Зиночка была занята не столько своими непосредственными обязанностями, сколько любовными интригами. Мечтая об одном: «В Москву! В Питер!». Туда, где кипят роковые страсти, где ходят настоящие знаменитости. Те, которым можно вскружить голову. Сестрица, к примеру, крутит амуры и с писателем и с поэтом. Оба – богаты и знамениты. А здесь кто? Отец и сын Арсеневы, давно женатые? Или хамоватый Костомаров? Даже замшелый дедок Иван Георгиевич – и тот смотрит как на внучку, а не как на «прекрасную даму». Глушь, захолустье: «Широта крымская, долгота колымская!» В профессиональном плане Зиночка абсолютно бестолкова, без каких-либо перспектив на улучшение. В быту так же бесполезна, как и на службе. Дамочка была способна только на генерацию «гениальных идей», как правило, вселенского масштаба и вселенской же глупости. Сама же старалась «презренным прахом бытия» лишний раз подошв не осквернять. Хотя, взглянув на парней Сайто и Хэйсукэ наметанным глазом опытной сердцеедки, выдала, что эти двое для нее совершенно бесполезны:
- Который Кешка – так это форменный пацан, хотя ему почти двадцать. Ветер в голове и в карманах. Сашка –этот вообще хам и грубиян. Похоже оба – потомственные трудоголики, достигающие Дзен одним способом – впахивая, как проклятые. В прочем, Сашка добрый, хотя сразу это и не поймешь. Вполне может сказать: «Дура, ты ,конечно, дура! Но ты тоже человек!» Знаете, товарищи, Сашка выглядит слегка с дуба рухнувшим, чем и завораживает. Легкий флер «не от мира сего» придает ему неповторимое очарование, от чего типичные тургеневские барышни, по сути – романтичные дурочки, млеют и тают. И помяните мое слово, есть за этим пареньком какая-то темная уголовщина в прошлом. Причем их компашка Шинсенгуми – это отдельный разговор. То, что с отчаяния решились на дурной эксперимент – бывает и не такое. Но вот их патологическая жестокость…. Делали хваленное Аненербе, как стоячих. А полицию вообще имели, как хотели. Если бы их не предали, до сих пор бы нацисты на островах нервно икали. Эти красавцы закон нарушают абсолютно безо всяких угрызений совести, Не побоюсь этого слова, с наслаждением. Причем оба прекрасно понимают, что поступают, как говорит дядя Изя, не кошерно. Но оба-два клали на это с прибором. И, вообще, такие парни хуже евреев. Выбирают спутницу жизни, руководствуясь здравым смыслом и расчетом. Видимо, потому и счастливы, собаки, в семейной жизни, как никто.
Кое в чем, по большому счету, эта девица права. Лет восемь или десять назад, паренек, удивительно похожий на Сайто, проходил в ориентировках Аненербе. Примерно в это время в Киото был убит граф Йозеф Губерштайн, любимый ученик и сподвижник Клауса Хаусхоффера. Как господин Клаус рвал и метал –это надо было видеть. Поставил на уши и полицию, и Аненере! Подать сюда убийцу! Немногочисленные свидетели утверждали, что этот славный рыцарь сам и виноват. Не нашел ничего лучшего, чем привязаться к пареньку, который просто проходил мимо и никого не трогал. Видимо, рассчитывал потехи ради «зарубить местного грязного дикаря». Пьяный Иозеф вынудил юношу пустить в ход оружие, которое ему подарили, как лучшему фехтовальщику выпуска. Случайно или нет, оказался кузнец, узнавший клинок – есть тайна покрытая мраком. Вот только сказать в какую именно фехтовальную школу, какой клинок был отправлен, мастер затруднялся. Только их артель изготовила таких клинков с полсотни. Кроме того, есть и другие бригады мастеров. Конечно, если бы юноша успел положить меч на хранение – дело было бы пустяковым. Просто так у мальчишки такую ценную вещь никто бы не взял. Спросили бы бумаги, удостоверяющие его личность. И документы, подтверждающие правомочность владения. В частности, что оружие было подарено князем и за что именно. А не украденное, например. Видимо, парень и шел, чтобы обеспечить сохранность такой дорогой вещи. Использовать подарок князя в уличной драке не принято. Это примерно то же самое, что бить морды уличных пьяниц алмазным ожерельем императрицы. Или топить печку ассигнациями – горит же! Но немецкий граф сам напал на парня, не ожидая от столь юного соперника серьезных неприятностей. Но, как говорится, пришла беда, откуда не ждали. Паренек сработал на инстинктах. Патологическому анатому пришлось собирать гордого рыцаря буквально по кускам, чтобы похоронить с подобающими почестями. Даже пистолет, не раз выручавший в подобных случаях, сиротливо валялся в отрубленной по локоть руке. Сам же паренек бесследно исчез. Естественных, прямых указаний на то, что это именно Сайто, не было. Но если сопоставить и соотнести. Например, сетования Изи Цукермана, промышлявшего в Киото изготовлением левых документов, на испорченный Шаббат : « Но деньги! За такие деньги Бог простит!». А ведь граф погиб как раз в субботу. Гулянку лодочников, которые выполняли роль пригородной электрички, И новую песню городского фольклера: «… Под именем ложным, из города прочь, уплыл я на лодке в туманную ночь..» Однозначно, этот ворон Сайто не так прост, каким хочет казаться.
Как и прочим переселенцам, «демонам бледной сакуры» был предложен выбор. Устраиваться самим, где и как знают. Либо согласится на то, что предлагают. Со всеми вытекающими. Юный Хэйсукэ не поверил своим ушам и глазам. Убеленный благородными сединами пожилой ученый спрашивал его согласия. Предлагал работу, о которой он и не мечтал, зарплату. Понятное дело, что не генеральскую – но это все-таки больше, чем ноль. В отличие от Василия Прянишникова, прекрасно знал цену куска хлеба и почем фунт лиха. И прекрасно понимал, просто за красивые янтарные глазки его никто кормить не будет. То, что его, такого красивого, в чужой стране позовут сразу в министры – юноша не был столь наивен. Мало того, предлагали комнатушку в рабочем общежитии. Коморка, конечно, не велика – но ведь это отдельная комната. Юноша попросил повторить, боясь, что неверно понял. Однако, он все понял правильно. Смущенно улыбнувшись, ответил:
- Вы, полагаете, у меня есть выбор?
На что ученый профессор ответил:
-Мальчик мой! Выбор есть всегда. Если работа Вам не по душе, я, собственно, не буду Вас неволить.
- Ну, знаете! Да я же с радостью….
-Так Вы, товарищ Хэйсукэ Тодо, согласны на работу помощника эксперта. Кстати, есть возможность поступить учиться. Правда, на заочный….
Парень просиял. Он сможет продолжить работы любимого учителя, приемного отца. Конечно не сразу, но все-таки у него есть шанс. Да и вообще – у него будет работа, свой источник дохода и свой угол. Он почтительно поклонился старшим товарищам:
- Благодарю, судари! Я буду очень стараться.
Как ни странно для Сайто тоже нашлось дело. Не придется висеть на шее вдовы командира все время передержки, перебиваясь случайными заработками. В местный интернат и в ПТУ при заводе нужен тренер-воспитатель, как раз такого широкого профиля. Хотя зарплата и весьма недурственная, очередь из желающих там работать не выстроилась. Уж слишком сложный контингент: беспризорники, дети из неблагополучных семей и прочая подобная публика. Сайто, в отличие от очень многих, таких детей не боялся. Еще, будучи совсем юным учителем, умел найти к ним подход. Ему было, что сказать этим ребятам. И вовсе не считал эту вакансию неудачной. Был вполне доволен жизнью и собой: « Как будто я опять дома, в Шиекане! Как будто никуда не уезжал из Мибу! С одним отличием: в Шиекане такие феи не преподавали, там был суровый, сугубо мужской коллектив. Таких девчонок там определенно не хватало для полного безоговорочного счастья». Тем более, что интернат как раз находился в живописном уголке ближнего пригорода. Сайто работа нравилась. В педагогическом коллективе его приняли хорошо. Пожилые учительницы опекали его, как сына. Выпускницы педагогических институтов и училищ, кокетливо строили глазки симпатичному физкультурнику. А летом он будет поступать в пединститут
Саму Тидзуру Хиджикату уже с нетерпением ждали в детской инфекционной больнице. Не везло этой больнице с молодыми кадрами. Сиро Синдзиро, которого ждали в прошлом году, пропал без вести. Говорят, что тяжело заболел, и мечется без сознания. Молоденькая выпускница мединститута, сбежала. Тихую, спокойную Журавку приняли, как родную. Тем более, что молоденькая девчоночка, в отличии от той молодухи, не имела короны на голове. Работы не боялась. С ее миловидным сынишкой Окитой тетешкалось все – от главного врача до санитарки Риммы и плотника (он же сантехник и электрик) Ризата. Общительный мальчишка, росший фактически сыном полка, с удовольствием общался со всеми. Через год свободно и практически без акцента говорил не только по-русски. Походя, усвоил язык казанских татар (чем умилил Римму и Ризата, а так же врача-ординатора Насиму Ахметовну), украинский (чем порадовал Оксану Остаповну – старшую медсестру ангинозного отделения), язык голдов и яйну (довольно частых пациентов), швабский диалект немецкого (от чего таяло сердце главного врача Марты Рудольфовны). Ничего, что пока в объеме бытового разговора. Лет-то ему всего ничего. И что было самым умилительным, мальчишка никогда не путал с кем и как надо разговаривать. С Мартой Рудольфовной – по-немецки, Римму Абдуловну за вкусные пирожки лучше благодарить по-татарски, Оксане Остаповне – желать «Доброго ранку». Дядька Сайто комментировал просто: «Он же лис! Гены, как говорил покойный Саннан-сан, пальцем не раздавишь!». В детском саду, куда мальчишку определили, жизнерадостный общительный ребенок нравился всем, как золотой червонец. Даже хулиганы и драчуны его зауважали, получив от лисенка пару раз хорошую трепку. Воспитательницу пугало , что ребенок иногда тревожно замирал. И среди полного благополучия, начинал испуганно всхлипывать. И в рисунках время от времени убийства, взрывы, поножовщина. Заведующая успокоила девушку: « Милочка! Вы чего хотите? У ребенка на глазах убили любимого отца! Дайте время!». *
Когда Хэйсукэ появился в лаборатории, Иван Георгиевич Гауфман с радостью прочувствовал, что «Я буду очень стараться!», в данном конкретном случае не просто дежурная фигура речи, формальная дань вежливости. Юноша на самом деле старался. Приходил в числе первых, уходил, если только не его очередь забирать Окиту, сына названой сестры, то вместе с пожилым профессором. Пожилой ученый, так же весь персонал кафедры – лаборантки, приходящие из университета ассистенты Роза Иосифовна и Клара Викторовна, аспирант Андрей Степанович, который уже со дня на день ожидал защиты, приняли парнишку, как своего. Зинаида Львовна Брик невзлюбила юношу буквально с первого взгляда:
- Конечно, все они пришли и ушли! А мне с ним целый день собачиться….
- А Вы, Зинаида Львовна, попробуйте сами не начинать свару. Все-таки это демон-лис. Не ровен час, закончите как Иозеф, «невинно убиенный в Киото».
- Меня только одна его рожа бесит….
Хотя по сути, ее выбешивало не столько мордашка парня сама по себе, сколько обращение через «тян». Стервозная дамочка чувствовала, что этим обращением дерзкий мальчишка ее поддевает (ибо она ни по каким параметрам не подходит под определение юной девушки, кроме графы «семейное положение»). Ибо этим лисенок откровенно намекает на ее бестолковость и никчемность.
- Кеша – не золотой червонец и нравиться всем без исключения не обязан. Вас же не заставляют торчать весь день у парня над душой! Между прочим, Вы сами на личико тоже далеко не крем-брюле. Очень далеко.
Придя на работу, в один из дней, пожилой эксперт, буквально не узнал лабораторию, в которой провел практически всю сознательную жизнь. Он даже не сразу понял, в чем дело. В сияющие чистотой отмытые окна врывался погожий осенний денек. Вся лабораторная посуда сверкала первозданной чистотой. На мебели ни соринки, начищенные полы разве что не блестели. Зинаида насуплено сидела на диване в бытовке, поджав ноги, и разражено бухтела: « Что он себе позволяет, мальчишка!». Профессор Гауфман спросил в чем дело:
- Кто он? И чего он себе позволил?
- Ваш малолетний дикарь с островов позволил себе уничижительно высказываться о моей внешности!
- Что же он такого сказал?
- Этот Ваш Кешка мне сказал: «Хорош жрать, мадмуазель! Я, конечно, еврейских мальчиков понимаю! Сам предпочитаю качаться на волнах, нежели биться кое-чем о скалы. Только все хорошо в меру! Излишняя пышность форм создает проблемы, Например, скоро в дверь пролазить перестанете! И вообще, Зинаида-тян, заведите себе полезную привычку – чашку после себя извольте помыть! Уж будьте так любезны! Не сочтите за труд!».
Старый Иван Георгиевич в голос расхохотался.
- Вот не вижу ничего смешного…
- Действительно, Зинаида Львовна – сахарный диабет это не смешно. Я бы сказал, весьма печально. И мальчонка прав, поменьше бы Вам кушать. Или хотя бы пореже – не каждые же полчаса…
- Не Ваша забота….
- А чья? Профессор, как заведующий кафедрой, отвечает за жизнь и здоровье каждого сотрудника, в том числе и за Ваши!
- Знаете что, почтенный Иван Георгиевич! При всем уважении, терпеть хамство, тем более от этого лисьего недопеска, я не обязана.
- Вы полагаете, Зинаида-тян, что на этой кафедре… Доброе утро Иван Георгиевич! – юноша почтительно поклонился профессору, – Вы полагаете, Зинаида-тян, что на этой кафедре и в этой лаборатории хамить и свинячить позволено только Вам? И поставьте колбу, она не виновата
- Это когда это я хамила?!
- Зинаида-тян! Так у Вас еще и память, как у курицы. Я в восхищении! Высшее образование не дает права издеваться над Марией Ивановной и Евдокией Петровной! Что Вам сделали эти две милые опрятные старушки? А ничего, что у Евдокии сердце прихватило, а у Марии давление взлетело? Они Вам в бабушки годятся: имейте уважение к их годам и сединам! Да если бы я так с людьми разговаривал, меня бы отец волшебной палкой сэнсэя поперек хребта так благословил. На всю жизнь запомнил бы, как поступать не следует…. Незаменимая вещь в воспитании….
- Ой! И это мне говорит демон бледной сакуры!
- И что с того? Вы у нас вся из себя такая кошерная! Пока рта не раскрыла.
- Картина маслом: бывший самурай защищает русских деревенских старух. Язычник вступился за православных тетушек-кошелок…
- Ладно, они «православные кошелки» – с этим разобрались. Роза Иосифовна чем не угодила? Вроде как одну синагогу посещаете. Про себя молчу – язычник он и в Африке язычник. Зинаид-тян, просветите темного лиса: какому богу следует поклоняться и какую запись иметь в графе «национальность», чтобы Вы обращались по-человечески? Может, все-таки в Вас дело? В Вашем безупречном воспитании и в Ваших изысканных манерах, например?
- Еще скажи: «Если третий муж бьет по морде, то дело уже не в муже, а в морде». Хамило с островов. Где тебя ,такого красивого, только откопали? Все киотские помойки обежали, или какую пропустили впопыхах?
- Уж чем крыть не знаю. Матом разве что…. Национальности «Хабалка-полоротая», как-то не предусмотрено. Давайте разделим обязанности. Вы свинячите – у Вас к этому просто дар богов. А я, как бывший Шинсенгуми, так и быть – похамлю! Естественно, с разрешения нашего командира…
- В самом деле, Зинаида Львовна! – встрял профессор, – Кое в чем, мальчик прав! Хэйсукэ, мальчик мой, успокойся оно того не стоит. Вы и в самом деле весьма не опрятны. И не дура покушать. В конце-концов, желаете разводить в своем кабинете тараканов, крыс и прочую живность, включая змей – Ваше личное дело. Хотя неряшливость не делает Вам чести. Вы все-таки женщина, вроде как. Во всяком случае, по паспорту! А вот Ваша безалаберность в обращение с вещественными доказательствами, это уже под статью попадает. Как минимум, о неполном… Вернее полном служебном не соответствии. Я очень надеюсь, что это не сознательный саботаж и не осознанное вредительство….
- Вот не надо мне преувеличивать….
- Зинаида Львовна! – неожиданно чисто и до обидного насмешливо выдал парнишка, – Иван Георгиевич, из свойственной ему деликатности, значительно преуменьшает масштаб бедствия. Все образцы свалены в кучу. Протоколы и направления валяются в живописнейшем беспорядке. Час потратил, пока разобрался, кто там с кем воюет и кому назло. Буквально по запаху пришлось сортировать. Потрать Вы пять минут времени и разложите хотя бы направления под банку с образцами. Если лень совсем, так хотя бы не вытряхивайте из пакетов. Понимаете, мадмуазель, что мы не в бирюльки играем?! Понимаете, что от этого, может быть, зависит судьба живого человека… Следователь кое-какер и эксперт-руко…п. Зиночка, это очень забавно, когда дело касается постороннего. Только, когда беда заденет твоего близкого человека. Вот представьте, себе такую ситуацию чисто гипотетически. Или тебя саму… Готов поставить рубль за сто…. Будет не до смеха однозначно…
-Знаешь, сынок, я тебе очень благодарен. Если образцы принимает Мария Ивановна – работать легко и приятно. Если же Зинаида Львовна – так на микроскопе повеситься охота. Ты, сынок, мне сэкономил три часа нуднейшего из занятий. Сейчас – полтора часа тебе на отдых. Не возражай, ты устал! Потом, сынок у меня для тебя важное задание. Надо разобрать курсовые работы студентов, Списки по группам на столе. Если реферат присутствует, то напротив фамилии ставишь крестик или галочку… Конечно, это должна была сделать Зинаида Львовна еще неделю назад. Только, похоже, что эта девица Бальзаковского возраста и за месяц не сделает. Похудеть боится, ежели пропустит очередной прием пищи. А декан торопит.
- Товарищ профессор, крестик или галочку?
- Как тебе удобно, малыш… Я пока займусь тем, что принесли следователи. Препараты, я вижу, ты уже подготовил. Кстати, узнаю манеру Саннана Кэйскэ. Вы знакомы? Такое впечатление, что он тебе руку ставил.
Профессор Гауфман заметил, как потемнели глаза его помощника. Губы задрожали, карандаш выпал из рук. Со звоном покатился по полу и закатился за шкаф. Парень хватал ртом воздух, словно горло перехватило мучительным спазмом. Взяв себя в руки, юноша, через силу ответил:
- Это мой отец. Не родной, приемный. Но любил, как родной. Заботился обо мне. Учил меня в школе, правда, в вечерней! Так мечтал, чтобы я выучился в университете. И сам меня многому учил. Думаете, откуда я русский язык знаю. Он аспирантам был в Санкт-Петербурге, у некого доцента Гауфмана. Это Вы? Папа так замечательно о Вас отзывался. Не думал, что буду служить учителю моего отца. Это такая честь для меня.
- Так, малой, быстро ко мне в кабинет. Зинаида Львовна! Сегодня занятий нет, Вы свободны. Хэйсукэ, выпей пока! Не здесь, в кабинете…
* Профессор Иван Георгиевич Гауфман, плотно затворив за собой дверь кабинета, усадил растревоженного парня на диван. Дал в руки стакан с напитком. По уставшему телу разлилась приятная истома. Веки слиплись. Темнота и покой. Срочно вызвал Костомарова, Рязанцева и Арсенева. Когда специалисты вошли в кабинет, то увидели, своего протеже, который лежал в отключке. Рязанцев с тревогой спросил:
- Что Вы сделали с парнем? Вы чем его опоили?
- Успокоительное. Совершенно безобидное: мята, валериана, пустырник. Помните, мы беспокоились о судьбе « Химика», который по паспорту Саннан Кэйскэ. Есть возможность узнать подробности. Мальчик – его приемный сын, ученик и помощник. Видимо, участь, постигшая моего бедного Санька, воистину была ужасна. Понимаете, когда-то жизнь назад, юный Саннан Кэйскэ был моим первым аспирантом. Товарищи, это как первый ребенок. До сих пор каждую мелочь помню. Как он смущался и переживал. Как радовался. С какой тоской возвращался на родину. Вот чуяло мое сердце недоброе. Знаете у Санька была такая особенная манера подготовки препаратов. Это я тоже помню, как будто вчера было. Стоило спросить про него – у парнишки аж руки затряслись, глаза намокли, как у последней слезомойки , и голос пропал. Похоже, ему слишком больно и страшно даже вспоминать.
Рязанцев, растормошил парня. Тот, сначала не понял. Потом, вспомнил, что профессор его зачем-то позвал. Он спрашивал, что-то про отца. Юноша вопросительно взглянул на Рязанцева, потом на Арсенева. Владимир Арсенев взял парня за руку, как тогда, на фильтрационном пункте. Почему-то от этого жеста юноше стало легче. Костомаров спокойно сказал:
- Можно говорить, дитя мое! Если что, я тебя остановлю. Профессор Гауфман – наш человек. Будь уверен, что ни одно слово не выйдет за пределы этого кабинета. Видишь, даже шторы закрыты. Кабинет звукоизолирован. Даже если Зиночка и подслушивает под дверью, она ничего не услышит.
Парень вытащил из сумки, с которой не расставался, три толстые исписанные забористым почерком тетради. И еще один лабораторный журнал, напоминающий классический гроссбух.
- Простите, эти тетради – все, осталось мне на память об отце. В них исследования эликсира профессора Юкимура. Даже парочка усовершенствований. Благодаря одному из них я еще жив и в сознании, хотя давно должен был умереть. Перелом основания черепа, кровотечение в нижние отделы мозга, перебитый позвоночник, отбитая печень. Про всякую мелочь типа ребер и сломанного бедра –молчу. С такими диагнозами не живут. А я – отделался, можно сказать, легким испугом. Даже солнечный свет мне не вредит, если без фанатизма. Только теперь в самую жару на пляже не поваляешься – обгораю на раз. Ну и печень иногда дает знать. А так – мир прекрасен, жизнь идет. А папы нет… И ребят нет… Вы даже не представляете, какие это были ребята… И командиров тоже нет… Представляете, как папа был бы рад видеть своего учителя…. У них было бы о чем поговорить…
- Малыш! Я понимаю, что тебе очень больно. Ты должен рассказать, как умер твой отец. Постарайся вспомнить подробности. Это важно сынок….
-Пожалуйста, не смотрите на меня. Не хочу, чтобы Вы видели меня таким…
- Извини, малой! Но приходилось видеть виды и пострашнее…
Юноша рассказывал, слезы катились. Профессор-эксперт Иван Георгиевич периодически хватался за сердце. Костомаров сжимал кулаки. А Рязанцев держал наготове стакан с каплями и приготовил на всякий случай шприцы – если вдруг парню в конец захорошеет. Его и так слегка потряхивает.
В последний год все шло просто отвратительно. Командиры подозревали предательство. Уже готовились покинуть острова. С единственной целью – доставить Тидзуру и юного Окиту в Аргентину к ее брату. А там можно и уйти с честью. Кэйскэ с приемным сыном прокрались к тайному убежищу, где находилась лаборатория Сананна. Ученый приказал парню уничтожить все образцы сыворотки. Хотели было уничтожить все документы, но времени катастрофически не хватало. В вытяжном шкафу горели бумаги. Не хватило времени, буквально несколько минут. Отец сказал:
- Мальчик мой, спрячь это. В этих бумагах –надежда на жизнь. Только если эти исследования попадут в плохие руки. Сам видел, на что способны фашисты. Мы сделали все, что смогли.
Юноша не придумал ничего более умного, чем засунуть все в котомку, повесить на шею, а всю конструкцию спрятать под одеждой: «Боги не выдадут, свинья не съест!». В суматохе мало кто обратит внимание на юного оборвыша. С приходом нацистов их развелось, как блох. Дверь треском разлетелась. Внутрь ворвались бойцы Ананербе. Завязалась драка. Отец приказал сыну: «Беги!». Саннана окружили. Без долгих церемоний отец толкнул сына к запасному выходу. Парень видел, что отца теснят. И рванул на помощь. Отец крикнул: «Беги, дурачок! Со мной все кончено». Вдруг парня с чудовищной силой шарахнуло головой о стену. Взрыв больно ударил по ушам.
Краем глаза в полете парень успел заметить фантасмагорическую картинку. Офицер Аненербе вальяжно развалился в старом кресле. В которое так любил забираться лисеныш, пока отец увлеченно работал. Где он, накрывшись теплым пледом в клеточку, читал детские книжки, воображая себя отважными героями. В котором, случалось, засыпал, с удивлением обнаруживая себя в спальне, рядом с отцом. Сейчас в этом кресле расслаблено восседал херр майор, в ожидании, пока его бойцы-супермены либо сломают этого ученого-чудика, либо прикончат. Офицер был неприятно удивлен. Ученому такого уровня полагается быть изнеженным рафинированным интеллигентом. А этот… Этот довольно прыток. Нет, такими темпами придется резервные силы снимать с поиска мальчишки. А жаль – он планировал пытать сына на глазах отца, пока тот не сломается. Явственно представлял, как будет загонять иголки под ногти, ломать кости, жечь раскаленным металлическим прутом нежную детскую кожу... Если же и этого будет недостаточно – мучения мальчугана войдут в скрижали. Свои страдания отдельные упертые особи переносят стойко. Но те, кто может спокойно наблюдать страдания своего ребенка –редкость. Лисенок не мог понять от чего его больше тошнит: от поганых мыслей херр-майора или от сотрясения мозга. Второй взрыв вынес это кресло, как невесомую тряпочку – оно рассыпалось, ударившись о кирпичную стену. За креслом пролетел и сам херр-майор. Фрагментами. Еле увернулся. Вот отец, наступает на кнопку. Третий взрыв. Отец забрал с собой остатки карателей. Парень понял, почему отец так не хотел его брать – он шел на смерть. И так тошнило не по детски. Ошметки человеческих тел, изорванное тряпье, осколки стекла обломки мебели. Оторванная нога херр-майора застрявшая в оконной раме. железный крест застрявший в стене, как неудачно брошенный сюрикен. При этом, совсем не к месту и не ко времени, почему-то представился неприличный каламбур, что выдал бы по этому поводу Окита Соджи – разгильдяй и весельчак: «Великий Цезарь, обращенный в тлен, пошел, быть может на обмазку стен. Тот, перед кем весь мир лежал в пыл – торчит теперь затычкою в щели!». Окита, который хохмил даже над своим смертельным диагнозом. Он умер от туберкулеза. Сыворотка не помогает от заразы. Пробило на «Хи-хи», от нервов, видимо. Потому что смешного там не было абсолютно ничего, от слова совсем.
Дальше густая плотная темнота беспамятства. юноша – не понимал, сколько прошло времени – час, день, неделя… Он лежал на полу отцовской лаборатории, свернувшись калачиком, присыпанный разным мусором. К счастью, тяжелая потолочная балка упала рядом. Его не обыскали – видимо, рыцари-солнцепоклонники либо парня просто не заметили. В этой куче мусора не один труп можно спрятать. Либо элементарно не рискнули – вдруг у Химика для дорогих гостей еще какой гостинец припрятан. Причем, возможно, что и не один. Опытные маги даже не сунулись – новичков-первогодков послали.
-Правильно опасались, – совершенно буднично сообщил Хэйсукэ, – уходя, я взорвал все закладки. Теперь, установить, что там было, можно только сканируя ауру места. Все перемешано до состояния однородной взвели. Вместе сунувшимися было остатками Зондеркоманды. Они такие счастливые, морды прямо-таки сияют – нашли пропажу, не прошло и полгода….
Иван Георгиевич воскликнул:
- Узнаю своего аспиранта! Санек был бы не Санек, если бы не припрятал туз в рукаве на крайний случай.
- Вам-то смешно! А вот мне было не очень, когда меня наконец-то дошло, что у меня больше нет папы, и никогда уже не будет! Знаете, как я закричал. Из горла вырывался какой-то звериный вой. Потом как зверь по запаху нашел последних своих друзей Тидзуру с малым и Сайто. Меня жестко полоскало пару дней. Но, возможно, это и спасло. Скорее всего, люди принимали меня за пьяницу. Который, как говорил папа Саннан, недоперепил. Выпил гораздо больше, чем мог, но явно меньше, чем хотел. Дело житейское! Рассказал, что случилась. Делать на островах было нечего. От отца только эти, тетрадки и остались. Он так много сделал для меня. А я… Не смог даже отдать за него свою никчемную жизнь… Я даже не могу толком понять, что там написано… Я же кончил только первый курс…. Очень много не знаю и не умею.
Чудовищная боль в глазах парня больно ударила по сердцу пожилого эксперта. Он бы предпочел и дальше не знать, какая печальная участь постигла его ученика. Чем терзаться чувством вины, из-за того, что заставил юношу заново пережить эти ужасы. То, что его боль настоящая, не игра на публику, не попытка разжалобить –это чувствовалось. Видимо, потому паренек с потерпевшими так деликатен и осторожен. Потому что, в отличие от хамоватой Зинаиды, отлично представляет, что они чувствуют. Иван Георгиевич, презрев все условности, просто обнял измученного паренька, как приболевшего внучка. Вопреки ожиданиям, юноша не отстранился. Прижался и обнял в ответ. Владимир Арсенев с облечением заметил, что парню стало легче. Владимир Клавдиевич Арсенев сказал, глядя в покрасневшие от горьких слез глаза:
-Мальчик мой! Не думаю, что папа хотел твоей смерти и одобрил бы бестолковое геройство. Я сам отец, и знаю, о чем говорю. Твой отец хотел, чтобы ты жил. Хотя бы ради него. Надо жить, малыш! Вспороть себе живот – на это много ума не надо. Ты должен жить.
Костомаров, стараясь не особенно драматизировать и без того болезненную ситуацию, спросил парня:
- Хэйсукэ, мальчик мой! Ты можешь говорить спокойно…
-Я уже в порядке почти….
- Прости, если опять будет больно. Но иначе никак.
- Не дурак, понимаю, что не из праздного любопытства….
- Ты видел херр-майора, так сказать, целиком. До того, как он разлетелся на куски и пролетал мимо тебя по частям?
Юноша задумался. Потом ответил:
- Практически мельком. Лицо… Да…Было дело… Понимаете, разумное существо, может генерировать мысли, даже такие похабные, пока живо.
- Сможешь узнать по фотографии?
- Затрудняюсь прогнозировать. Попробовать можно... сделаю, что смогу… Могу только не много….
Костомаров разложил фотокарточки на большом столе. Пригласил парня:
- Сынок! Какие-нибудь из этих прекрасны лиц тебе знакомы?
Юноша пару минут всматривался. Лицо его потемнело. Глаза по лисьи сощурились. Хэйсукэ уверенно указывал на членов зондеркоманды, которых принесли в жертву идеалам Рейха. При этом отмечал на схеме, кто именно и где находился в момент взрыва. Особо отметил «прекрасное аристократическое лицо» херр-майора. Которым оказался из заместителей магистра Дальневосточного отделения магического ордена «Золотой Рассвет». И пометил крестом, где стояло кресло, в котором сей славный рыцарь воображал пытки. А также отчаянные парнишки, пришедшие поискать на развалинах чего-нибудь интересного.
- Я подождал, пока эта гоп-команда затащится вовнутрь, расслабятся. Всего-то и делов, что цепь замкнуть. Эти красавцы даже испугаться не успели. Конкретно –вот этот, еще этот, в левом верхнем углу прямо трое по порядку, и еще в пятом ряду –второй снизу восьмой, пятый и третий, если считать от окна. Да хрен бы с ними со всеми. Чай не дети малые, знали, на что шли и чем это чревато. Не надо на меня так смотреть. Я тоже знал, чем рискую. Отца только жалко….
Владимир Арсенев даже не знал, как реагировать на все это. Страшно. Ему говорили, что дети и война – вещи не совместные. И еще более недопустимое сочетание: дети и фашизм. Страшные, бесчеловечные времена. Дети убивают детей. Ученик Ивана Георгиевича, ( Арсеневу пришлось видеть Саннана Кэйскэ на Питерских фотогафиях профессора Гауфмана – скромный, добродушный юноша, чем-то напоминающий его названного сына Сиро Синдзиро), будь у него выбор, ни за какие коврижки не стал бы подвергать мальчишку смертельной опасности. Не позволил бы так жестоко ранить нежную детскую душу. Только выбора у него, как впрочем, и у командиров подпольщиков Кондо Исами и Тоши Хиджикаты, не было от слова совсем. Они знали, что обречены. И не могли поступить по-другому. Только бы парню справится с болью. Хотя – этот выстоит. Он кажется хрупким и беззащитным. Но сильный и упрямый, как стальная струна.
Вдруг произошло неожиданное. В закрытом кабинете ниоткуда появился…. Взрослые затруднились с определением. В кабинете стоял Саннан Кэйскэ. Он прошел и обнял, оторопевшего сына. Он был теплый, совсем живой:
-Маленький мой! Прости меня, что оставил вас, совсем детей, одних на этом свете. Так было нужно…
- Папа я не смог..
- Конечно, я ждал, что ты уничтожишь все записи. Пойми, мой мальчик, ты не можешь прочитать дневники, не просто так. Это я их закрыл от тебя. Сейчас для тебя они смертельно опасны. Поверь мне малыш. Отдай бумаги товарищам. Пусть они хранятся в недрах их хранилищ в надежных сейфах. До тех пор, пока эти знания перестанут приносить вред. Маленький мой, я так горжусь вами всеми. Все при деле, и каждый на своем месте. . Мальчик мой, прошу тебя, не думай о своей жизни, как о никчемной. Когда сам будешь отцом, поймешь, насколько ты мне дорог и ценен. Насколько твоя жизнь мне дороже моей собственной. Тем более, что погибаю я второй раз. Приятного, конечно, мало. Я бы мог выжить, если бы ты умер. На это я пойду никогда. Единственное, о чем жалею, что не смогу быть рядом с тобой. Не могу своими руками развести твою боль, не смогу сказать, как греет душу твоя радость. Живи мой мальчик, не смотря ни на что. Даже если горько и больно. Живи, малыш! Владимир-сан абсолютно прав: вскрыть живот много ума не надо. Желающие удавить найдутся, поверь мне на слово. Тебе предстоят суровые испытания. Я и все ребята из Шинсенгуми, мы с радостью обнимем вас у границы миров. Только тебе нужно жить. Не вини себя в том, что случилось. Твоей вины в этом нет. Ты бы все равно ничего не смог сделать, кроме того, что бессмысленно погибнуть. Если кто и виноват, то только я сам.
- Папа, ты меня прощаешь?
- За что, мой мальчик? За то, что я втянул тебя в эту мясорубку, я должен просить прощения, а не ты. Маленький мой, мне не в чем тебя упрекнуть или обвинить. Пожалуйста, не торопись ко мне – туда всегда успеешь. У тебя еще не одно важное задание. Самую ответственную миссию ты разделись с Цилей. Благословляю вас, дети. Живите долго, берегите друг друга. То, что у нее сестры – одна паскуда, другая шалашовка, – случается. Не позволяй им влезть между вами. А насчет Тидзуру не переживай. Она вечно одна не будет. Тоши Хиджиката кандидатуру одобрил. Так что у нее все будет в свое время. Да и Сайто тоже недолго осталось холостяком жить. Его судьба ходит совсем рядом, только они оба еще ни о чем не подозревают. Мальчик мой, времени у меня мало. Надо сказать пару слов твоим наставникам. Предостеречь их кое от чего. Извини, но тебе этого слышать не надо.
Юноша спорить с отцом не посмел. Просто без долгих пререканий нехотя покинул кабинет. Прошло час или два. Отец сам вышел к нему. Обнял на прощание, поцеловал. Как тогда, когда мальчишка пришел в себя после тяжелейшего ранения. И смотрел так же слегка виновато, как тогда, когда признался, что ввел сыну зловещую сыворотку. Юноша, как и тогда, не осуждал отца и не злился на него. Просто понимал и сочувствовал. И теперь так же понимающе обнял в ответ. Лишь с робкой надеждой спросил:
- Папа! Мы еще увидимся?
- Прости, маленький мой, – с грустью ответил Саннан. – В этой жизни уже нет. Но я оставляю вас , дети в надежных руках. Мальчик мой, никто не остается на этой планете вечно! Помни, маленький, ты всегда будешь в моем сердце. Мне пора!
Отцы командиры с удивлением увидели, что ученик Ивана Георгиевича, просто растворился в воздухе. Рязанцев схватился за волшебный чемоданчик. Боялся, как бы у парня не случился нервный срыв. Но, хоть слезы и стояли в глазах, но юноша смотрел осознанно и практически спокойно:
- Я отпустил папу. Он меня простил. Ему надо идти дальше. Да и мне тоже. Как будто вы вчетвером вытащили из меня такую мучительную занозу. Знаете, как это было больно. Думал умру. И столько гноя из меня вылилось , вы бы видели. А теперь… Болит, конечно, но уже не так.
- А что это за особа такая Циля?! Говорили, что на островах дети рано созревают. Ты же днюешь и ночуешь в лаборатории. Когда успел?
- Помните, я в больницу с гриппом загремел? Сыворотка Юкимура, даже в отцовской модификации от заразы не спасает. Я, конечно, стал кицунэ. Но от такого гриппа ни эльфийские гены, лисья натура не спасает. А вот сестрица Тидзуру , как лечащий врач, и Циля, как палатная медсестра, спасли. Вы же сами меня отвезли, не помню на чем. Я уже бредил и не соображал, где нахожусь, что происходит. Казалось, что надо хватать оружие, зову папу, при этом ни ноги не руки не слушаются. А там Тидзуру с малым. И такое отчаяние, что даже смерть кажется избавлением. Очнулся, рука от капельницы затекла, спину отлежал. А рядом такое существо из моих подростковых фантазий. Богиня. Личико, как говорит уважаемая Евдокия Петровна: «чистая икона». Огненно-рыжие прядки, выбились из-под чепчика. Фигура –просто идеальная, ни прибавить, ни отнять. Такая пухленькая лапочка. Я тогда еще подумал, что это, наверное, такая самка семейства псовых. К которой на козе не подъедешь. Да и не на всяком лимузине. Девах я повидал всяких, в ассортименте. Как правило, чем красивее девушка, чем более она стервозная. Только одно исключение знал – сестрица Тидзуру. Да и то – ее просто держали в черном теле.
- Малыш, ты, наверное, нормальных-то девчат и не видел. В кварталах красных фонарей – там да, чем смазливее мордашка, тем выше стоимость услуг. А в нормальной жизни бывает всякое. И нескладехи могут быть стервами, и красавицы вполне себе хорошими..
- Знаете, товарищи, Я сначала боялся. Такая куколка – вот зачем я ей такой весь из себя. Не пойми кто! А потом еще и санитарок поспрашивал – девчоночка-то вовсе и не вредная, хотя тетка у нее зверь.
- И ты тетки не испугался!
- Я из Шинсенгуми, демон бледной сакуры, сам частично зверь. В конце концов, не съест же меня эта тетка и даже не покусает! Знаете, что подвигло? Будете смеяться: песня… Пригласила сестрица нас с Сайто на пьянку, не помню, по какому поводу. Сидим, общаемся ни о чем. Девах на выбор: от семнадцати и до бесконечности, любых комплекций, типажей и расцветок. Коллектив-то преимущественно женский. Из лиц мужеского пола: я, Сайто и Ризат. Хирурги, они же травматологи, не поехали – один в отпуске, один на дежурстве, один на «подстрахуй». Служба экстренная. Везут круглые сутки. Им пьянствовать некогда. Так что мы с братцем попали в такую малину. Внимания – хоть впрок заготавливай! Смотрю, Циля берет гитару и среди веселья затягивает:
«Мы выбираем, нас выбирают,
Как это часто не совпадает.
Я за тобою следую тенью,
И привыкаю к несовпаденью.
Ты прибегаешь – я тебе рада,
Ты не узнаешь – да и не надо…
Если узнаешь, чем мне поможешь?
Что не сложилось – силой не сложишь»
И сама так смотрит на меня. Потом глаза опустила и вздохнула: « А счастье было так возможно!». Меня терзают смутные сомнения. Я к Райке – это санитарка из травматологии, на все услуги готовая. Это мне как-то на тот момент не особо. Понимаете, так-то не очень прилично, находясь в постели с одной женщиной, выспрашивать про другую. Чревато, знаете ли! Как минимум, в глаз получить. Меня больше волновало, что она все про всех знает: кто с кем почем и сколько раз. Я эту уже изрядно поддатую Раису в кустики и прижал к стволу: «Что это за на фиг с Цилей?». Короче, Раечка кокетливо помялась, и вывалила. Что ее сестрица – наша Зинаида-тян, выдала, что я плевать на Цилю хотел, и такие девушки, как она, не в моем вкусе. Я Раисе выдал информацию к размышлению и не только. Во-первых, Зинаиде-тян верить нельзя ни в чем: она врет, как дышит – восемнадцать раз в минуту. Во- вторых, мы с Зинкой на ножах, и мне надо было выпить полтора ведра самого дрянного самогона, чтобы понесло с ней откровенничать о таких интимных вещах. Моя больная печень элементарно не даст столько вылакать. Я быстрее умру от алкогольного отравления, чем полезу к Зинке целоваться и задушевные беседы вести. В третьих, если мне противна Зинкина физия, то на ее сестер это автоматически не распространяется. В четвертых, с чего это они Лилькой – это еще одна их сестра, не то в Москве, не то в Питере по рукам пошла. Короче, с чего они решили, что такие не отразимые красавицы, а Циля дурнушка, которую никто и никогда не полюбит. Разве что на богатое приданое, имей оно место, еще кто-то бы и польстится. Хотя ни на Зинаиду, ни на Лилию без слез не взглянешь. И чего там, какую уж такую неземную красоту узрели оба литератора в шаболде Лильке – их проблемы. Возможно, что другие доступные баббабы в их кругу еще страшнее. Или они элементарно меряются мужеским достоинством, а Лилькины прелести так – переходящий приз. Но вот с Цилей эти раскрасавицы рядом не стояли. И отпустил Раису с миром. Хотя она так надеялась. Знаете, Владимир Клавдиевич, что то, что я симпатизирую Цейнтел, Райка разнесет по всей больнице и не только…
- Ну, Вы , мой юный друг, и кобель, прошу простить мой французский…
- Владимир-сан! Как говорил папа Саннан, сучкой не смогу стать при всем желании.
- Ты решил стать для Цили «феей-крестной»…
- Понимаете, я решил, что нужно действовать. Конечно, можно подождать у моря погоды лет этак сто или двести. И не дождаться. А хорошая и весьма симпатичная девчоночка так и сгниет в Золушках. Уверенная, что она самая страшная из трех сестер. А еще хуже – выскочит замуж на первого встречного алкаша. Уверенная, что лучшей участи и не достойна. Корме как золу грести и прислуживать ничтожеству. Понимаю, что лис-оборотень, демон бледной сакуры – не совсем фея. Но выбирать-то не из чего. Как-то раз подкатил, как раз сестрицу забирать, пионов купил. Я мог бы и розы. Только пионами, если что не так, всяко мягче по морде лица получать. Я смотрю на нее, голова девственно пуста. Стою и улыбаюсь, как дурак. Стандартная формула: «Девушка, воды не найдется, а то так есть охота, что ночевать негде!». Ну, это для девиц из чайного домика. Еле выдавил, причем откровенную ахинею: « Разрешите представиться. Названный брат доктора Хиджиката Хэйсукэ Тодо! Сияние Вашей красоты, о, прекрасная незнакомка, освещает самую темную ночь, а днем соперничает с солнечным светом!» Понимаю, что пошло, но меня понесло. Сестра заехала по затылку: «Кончай, словоблудие, Казанова недоделанный! Цветы отдай даме, пока они еще выглядят, как букет, а не как банный веник». Богиня взяла этот довольно потрепанный букетик и просияла. Я понял, что она не часто принимает цветы, и ей не часто говорят комплименты. Даже такие корявые. Представляете, эта богиня мне улыбнулась. По-хорошему, чуть кокетливо. Сестрица мне: «Разрешите представить Цейнтел Львовна Брик! Для друзей просто Циля! А этот недоделанный гений флирта мой братец Хэйсукэ Тодо, для своих – Хэйскэ или можно Кешка». Девчоночка – чудо. И я ей почему-то понравился. Чего она во мне разглядела такого прекрасного, до сир пор не понимаю. Клянусь, я никак на нее не воздействовал. Что толку в любви из-под палки. Роза Абрамовна где-то на рынке заикнулась. А раввину донесли. Нарисовался, ходячая кошерность…
Владимир Арсенев, с трудом сдерживая смех, спросил:
- Раввин-то тут причем?. Обычно назойливых или неугодных ухажеров выпроваживают другие организации. Раньше при содействии городового, сейчас зовут участкового.
- Владимир Клавдиевич! Вы не представляете, что за цирк с конями этот служитель культа устроил. Оказывается, раввин предупредил всех иудейских мамаш, что в городе появились демоны с островов. Это какая Иуда голозадая про нас проболталась? Конечно, знал, что в России все секрет и ничего не тайна. Мне папа рассказывал. Но чтобы настолько! Раввин застращал дам. Чтобы, так сказать, за девками следили и были бдительны. Я на его наивность умиляюсь. Если девахе вожжа под хвост попала – ее какой там раввин. Князь тьмы и тот за хвост не удержит. Знаете, когда убеленный благородными сединами почтенный старец несет откровенный идиотизм – это даже как-то не смешно. Провожаю до дому девушку, по пути прикупили букетик для тети Розы…
- Что же такого сказал этот раввин?
- Представьте диспозицию. Я провожаю девушку до дому. Морально приготовился очаровывать суровую тетушку. Однако тетенька сидит в углу тихая и пришибленная. Дышит через раз. Какой-то дедок в ермолке, не совсем адекватный, вместо, хотя бы дежурного, приветствия: «Молодой человек! Извольте раздеться!». Я прямо-таки в осадок выпал. И заметил, что обнажаюсь в трех случаях. Номер раз – в бане. Номер два – перед врачом. И номер три перед – тем, как предаться любовным утехам с женщиной. Дедок смотрит, не мигая, и пытается что-то изобразить: « Немедленно раздевайся!». Я ему довольно спокойно, заметил, что он ни врач, ни банщик и не моя любовница. И еще обратил его августейшее внимание, что тут, помимо прочего, присутствуют дамы. Невинная девушка, с которой только познакомился, и тетушка в почтенных годах и строгих правил. Немного не то общество, где допустимо демонстрировать красоту ничем не прикрытого тела и трясти мужскими причиндалами. А он тут требует, чтобы я стриптиз устраивал: «Иначе буду считать тебя демоном!». Я, простите меня, Владимир Клавдиевич, в довольно непочтительных выражениях….
- Что в непочтительных, знаем,– вставил свои пять копеек аномальщик Костомаров, – До сих пор отписываемся. Донесения ласточками полетели: демон послал раввина в пешее эротическое путешествие. Примите меры! Оградите! Защитите!
- Короче я довел до сведения это жреца, что мне абсолютно плоско и параллельно, что он там себе насчитал. Но вот если он думает, что в моем присутствии ему позволено терроризировать женщин, то очень глубоко заблуждается. И еще, спросил, по каким признакам он планировал выявить демона. Чтобы я знал и довел до сведения сэнсэя Ивана. Что некоторые уголовные дела можно и не расследовать, оказывается. Пусть изложит на бумаге и заверит нотариально. Чтобы было на что ссылаться – язык-то к делу не пришьешь. А тот запричитал: « Ах, как я не обратил внимания на его уши! Почему не увидел лисьи глаза! Ах, лисий огонь. Роза, Вы должны запретить Вашей племяннице всякие сношения с этим подозрительным типом!». Я ему заметил, что голос тети Розы, ввиду совершеннолетия Цейнтел, всего лишь совещательный. И ей самой решать, с кем встречаться, и кому что позволять. Только обижать их не позволю, не зависимо от того, выгорит у меня что-то или нет. И под ручку, со всем уважением и почтением вывел жреца на улицу, под откровенно восхищенный взгляд тетушки. Шепнул на святому отцу на ушко, что, если он будет и впредь докучать этим достойным женщинам – вынесу на пинках. Не погляжу ни на сан, ни на возраст. И еще о его неподобающем поведении начальству доложу. В эту субботу приглашен на семейный ужин. Вот так как-то. Кстати один не пойду. Возьму Тидзуру с Окитой и Сайто. Я так понял, что это будет церемония знакомства с будущими родственниками.