Четвертый реактор Главы 8 - 9

Глава 8
Я - Ридван, руководитель группы персонала Четвертого реактора, в прошлом экипажа передового космолета. Вместе со мной нас осталось 12 беженцев из 245, покинувших флотилию. Мы последние из гонноидов, которые еще живы и продолжаем обслуживать реактор. Я решил создать запись этой информации и сохранить ее по многим причинам.
Главная причина - я получил сигнал председателя Конфиденциального Совета с флотилии, которая в настоящий момент приближается к границам планетарной системы объекта 72. Я вспомнил все детали нашего разговора с председателем в изоляционном блоке навигационного корабля перед отлетом передового космолета. План, предложенный председателем, предусматривал многие варианты избежания угрозы столкновения с Газамиром и полного уничтожения нас до последнего гонноида. В соответствии с планом я должен сейчас вылететь навстречу флотилии. Однако председателем не был предусмотрен самый неблагоприятный вариант развития событий, а именно - у меня нет ни единого шанса достигнуть флотилии. Я не могу послать информацию на дежурные корабли флотилии, так как это категорически запрещено самим планом. Я должен оставаться здесь, на базе, вместе с последними из беженцев, и ждать прибытия флотилии. Я понимаю, что такой вариант не имеет перспектив на выживание гонноидов, что бы не предпринималось нами. Председатель это знал, поэтому данный вариант даже не значился в плане. Осознавая, что информация о создании и развитии Четвертого реактора может оказаться последней в истории нашей цивилизации, я решил записать ее и сохранить в закодированном виде.
Наш передовой космолет, благополучно достигнув объекта 72, вышел из состояния сингулярности. Мы не потеряли ни одного члена экипажа, осознавая в этом факте очередную нашу маленькую победу в борьбе за выживание. Но в последующем нас ожидали разочарования одно за другим. Войдя в планетарную систему объекта, в которой все беженцы видели свое спасение, мы обнаружили существенное изменение в ней. Планетарная система не досчитывала пятой планеты, той, на которой планировалось строительство третьего реактора. Приблизившись к орбите пятой планеты, мы обнаружили ее осколки, разбросанные в виде многочисленных астероидов на огромные расстояния. Что произошло с планетой, мы не могли предположить. Характеристические данные о ней, которые мы получили еще на флотилии, не давали повода для опасений возможной катастрофы. Планета на момент взрыва была спокойной, остывшей с завершившимися циклами своего формирования. Только внешнее воздействие могло ее уничтожить. У нас возникли вопросы, которые остались без ответа. Почему взорвалась именно та планета, на которой предполагалось создание энергетического реактора? Какие события успели произойти на 72 объекте за время нашего перелета? Тем не менее, шансы на успех программы выживания сразу уменьшились вдвое. Третьему реактору не суждено было появиться.
Наш отряд прибыл на сателлит третьей планеты, на котором мы решили обосноваться. В глубинах одного из многочисленных кратеров спрятали космолет, соорудив над ним защиту от возможных столкновений с метеоритами. Затем построили свою базу и приступили к изучению планеты. Сателлит удачно подходил для создания наблюдательной базы, так как он имел такой период спина, что постоянно был обращен к центральной планете одной стороной. Это устранило для нас проблему перемещения базы по поверхности сателлита. База была создана в его недрах, чтобы мы не подвергались перепадам температур и смертельному воздействию вакуума на поверхности. Снаружи под защитой остался сам космолет, с которым мы соединились специальным переходником-туннелем. Воды, кислорода, энергии и биомассы, оставшихся от длительного перелета, было достаточно, чтобы запустить обменные процессы на базе. К тому же мы обнаружили в рыхлом пещеристом грунте сателлита следы газа и незначительные скопления воды. Конечно, этого было мало, но мы надеялись на удачу: раз вода и газ обнаружены, то возможно, где-то на сателлите существуют и крупные залежи этих важных компонентов жизнедеятельности. В дальнейшем мы планировали осуществлять доставку воды и кислорода с третьей планеты.
Зато сама планета оказалась слишком молодой для выращивания биоосновы энергетического реактора. Планета находилась на стадии своего формирования с присущими для своего возраста активными процессами. Почти всю поверхность планеты покрывал водный океан. Лишь иногда маленькими островками обнажалась твердая кора планеты, то исчезая, то появляясь вновь из-за мощных приливов и отливов океана. Планета бушевала вулканическими извержениями и сдвигами пластов коры. В отдельных районах вырывающаяся наружу горячая магма нагревала океан до кипения, и огромные массы водяного пара вырывались высоко в атмосферу. Сама атмосфера сверкала от мощных электрических разрядов. Мы исследовали ее состав. Кроме водяного пара она содержала азот и огромное количество углекислого газа*. Кислорода практически не было. В таких условиях биомасса развиваться не могла. Это явилось вторым нашим разочарованием.
Но все же средняя температура воды в океане, подогреваемой беспрерывными вулканическими процессами, подавала нам надежду на возможность сохранения органических соединений. Когда мы исследовали состав океана, то были удивлены большим содержанием простейших органических веществ, в том числе соединений - первичных элементов генетического кода. По массе вся органика океана составляла около одного процента. Но она была безжизненной. В бурлящем океане органические молекулы то образовывались, то тут же распадались. Нам предстояла задача катализировать синтез органических соединений и свести до минимума их распад. Дважды мы доставляли пробы океанской воды в наши лаборатории на сателлите, экспериментировали, подбирали оптимальные условия для катализа органики. На планете изучали условия в океане на различных глубинах. Оказалось, в верхних слоях океана было избыточное ультрафиолетовое излучение, на глубине - большие уровни радиации от извергающейся вулканической массы. Оба фактора оказывали отрицательное влияние на формирование будущей биоматерии планеты.
После тщательного изучения и отработки оптимального варианта мы пошли на глобальный эксперимент. Мы создали огромные контейнеры-инкубаторы из полунепроницаемой мембраны, которая пропускала сквозь себя лишь простейшие соединения: воду, углекислый газ, метан, азот. Заполнив контейнеры океанской водой с органическими соединениями, мы с помощью грузов и поплавков установили их в средних слоях океана, таким образом, максимально уменьшив влияние радиоактивного дна и ультрафиолетового излучения из космоса. Затем всю планету подключили к хроноускорителю, который мы создали на последнем этапе нашего перелета к объекту 72. Хроноускоритель позволял изменять течение времени для отдельного изолированного объекта. Изоляция объекта осуществлялась методом магнитного экранирования. Наш хроноускоритель мог создать магнитный сферический экран для всей планеты, внутри которого течение времени ускорялось в сотни раз.
Вся наша команда, за исключением восьми дежурных наблюдателей, перешла на охранительный режим существования. Дежурная группа законсервировала френы остальных членов команды в компьютерной информационной системе. Мы должны были так поступать трижды, чтобы преодолеть время, необходимое для выращивания биосреды реактора.
Через двадцать Больших циклов (замечу, что один Большой цикл в системе Боливуса в сто три раза длиннее по продолжительности цикла третьей планеты вокруг центрального ___________________________________________ ____________________________
• Для удобства восприятия в этой главе приведены земные названия химических элементов и их соединений.

светила на объекте 72) мы отключили хроноускоритель. По показаниям его приборов, за это время планета совершила около миллиарда своих собственных циклов вокруг звезды. Конечно, это не означало, что планета сорвалась со своей позиции и стала вращаться вокруг звезды с огромной скоростью отдельно от своего сателлита и нашей базы на нем. Нет. Хроноускоритель по принципу пространственно-временных совмещений, вырвал планету и поместил ее в иную четырехмерную систему измерений, где она совершила около миллиарда своих циклов, а по окончании действия программы, вернул планету на прежнюю позицию. За это время на планете произошли существенные изменения. Температура океана снизилась и стала неравномерной в разных районах планеты. Появились обширные участки твердой поверхности. Снизилась вулканическая активность и уменьшилась радиация. Мы проверили содержимое контейнеров и с удовлетворением констатировали, что наш эксперимент удался. Внутри контейнеров в большом количестве были обнаружены сложные органические соединения, включающие элементарные частицы генетического кода. Они представились нам в виде длинных цепочек, спиралей, и самое важное, эти соединения были способны к репликации. Простых органических соединений внутри контейнеров почти не осталось, все они были включены в цепочки и спирали. Вода внешнего океана в своем составе почти не претерпела изменений.
Мы выпустили содержимое контейнеров в океан. Теперь соединения, способные к репликации, получили возможность безгранично размножаться за счет первобытной простейшей органики океана. В различных температурных условиях океана многие соединения обнаружили свойства сворачиваться в сферические формы и формировать защитную оболочку, то есть проявлять зачатки жизненной активности. Это означало еще одну маленькую победу нашей команды. Теперь нам предстояла задача внедрить в структуру конгломератов такие соединения, которые бы использовали энергию света. Это необходимо было, чтобы в атмосфере планеты образовался кислород. Мы справились и с этой задачей. Вновь подключили хроноускоритель к планете, и вновь команда перешла на охранительный режим существования, оставив бодрствовать дежурную группу гонноидов.
Еще через двадцать Больших циклов (а для планеты - через миллиард ее собственных циклов) океан был заполнен биомассой, похожей на ту, что выращивалась нами в созвездии Беказа. Она по своим способам обменных процессов разделялась на два вида. Один вид существовал, черпая энергию за счет фотосинтеза, обогащая при этом атмосферу планеты кислородом. Другой вид биомассы зародился благодаря первому, используя появившийся свободный кислород также для получения энергии. Оба вида представляли собой субклеточные и одноклеточные организмы со сложной внутренней структурой. Они обнаруживались нами в нижних слоях атмосферы и даже на границе океана и твердой поверхности. Мы поняли, каков должен быть следующий этап в развитии биомассы: мощный качественный скачек с закреплением по наследству свойств уже живой материи. Для этого мы включили на сателлите заранее сконструированные установки френального облучения, которое направили на океан. Это излучение содержало генетическую информацию о дальнейшей эволюции биосферы планеты, в соответствии с которой по нашему замыслу на планете поэтапно должны зародиться сложные жизненные формы, которые могли бы уже формировать системы, способные синтезировать френальные соединения. Генетическая информация была взята с наших собственных клеток, клеток гонноидов. Мы не проводили очистку информации, так как это требовало больших технических затрат и времени. Поэтому биомасса будущего энергетического реактора получила все, что хранила память гонноидов, в том числе информацию о катастрофе в созвездии Беказа. Облучение планеты длилось несколько оборотов ее вокруг своей оси. Мы должны были быть уверенными, что облучился каждый участок океана. Торжественность и исключительная важность этого события передалась всем членам нашей команды. Мы все чувствовали особое ощущение, которое раньше никому из нас не приходилось испытывать. Вся команда заворожено наблюдала за планетой, медленно вращающейся, постепенно сменяющей для нашего обзора секторы своей поверхности. Мы слушали размеренный гул и ощущали легкую вибрацию лазерного излучателя, которые распространялись в каждый уголок нашей маленькой обители - наблюдательной базы. Лазерный излучатель, в миллионы раз усиливая мощность генетической информации, посылал лучи на планету сквозь огромное расстояние, разделяющее нас, сквозь плотные слои атмосферы планеты. Эти лучи пронизывали океан до самого дна, и поглощались биомассой. Теперь, даже в том случае, если всем нам суждено погибнуть, мы не исчезнем бесследно. О нас будет знать новая, взращенная нами цивилизация.
На протяжении периода, когда длилось облучение, я много времени проводил в обсерватории. Во мне случайно появилось, а позже все возрастало желание наблюдать за участком космоса, где родилась, выросла и погибла цивилизация гонноидов. Одна из систем наблюдательной аппаратуры постоянно была ориентирована на этот участок звездного неба. Я включал стереодисплей системы и длительно наблюдал картину космоса. По-прежнему двумя маленькими точками светилось созвездие Беказа. Возможности нашей аппаратуры были ограничены и не позволяли мне приблизиться к созвездию настолько, чтобы рассмотреть в подробностях планеты, астероиды, многочисленные космолеты. Я мог наблюдать лишь едва заметные две маленькие точки: звезды Боливус и Винар. Свет, пройдя огромное расстояние в тысячи Больших световых циклов, донес до нас информацию далекого прошлого созвездия Беказа. Мы, беженцы покинули созвездие Беказа со сверхсветовой скоростью, используя эффект сингулярности, и поэтому оставили свет наших звезд далеко позади. Свет нашего созвездия отстал от нас на несколько тысяч Больших световых циклов, поэтому нес в себе информацию нашего далекого прошлого. Сейчас я мог наблюдать лишь исторический фрагмент из жизни цивилизации гонноидов. В этом наблюдаемом мною созвездии еще нет искусственной планеты Норбаны, а населенными гонноидами являются лишь две, а возможно, одна планета - прародительница гонноидов. Еще очень далеко до моего появления в том мире. Я не могу сейчас даже приблизительно предположить, сколько потребуется времени, когда свет от далекого Беказа достигнет объекта 72 и принесет информацию о зарождении Черной дыры и нашей гибели. Только тогда с экрана дисплея навсегда исчезнут две крохотные светящиеся точки. Мы оттуда из далекого Беказа принесли с собой информацию о нас и сейчас передаем ее на третью планету объекта 72. Мы передаем свое наследство новой цивилизации.
После облучения биомассы мы в третий раз подключили планету к хроноускорителю. Еще долгое время в магнитном поле планеты, созданном хроноускорителем, будут циркулировать остаточные потоки информационного излучения.
Прошло еще десять Больших циклов. Дежурная группа вывела команду из охранительного режима. Нам представилась величественная картина планеты, которая излучала яркий голубой цвет. Она буквально сияла в голубом ореоле, хотя сама поверхность почти вся была укутана белыми густыми облаками. Это океан и насыщенная кислородом атмосфера сформировали голубой ореол. Мы все увидели и внутренне почувствовали огромную разницу с той планетой, которую мы встретили, прилетев на объект 72. То было окутанное густым водяным паром, темное, мрачное, поглощающее свет, формирование, внушающее нам тревожную неуверенность в успехе предстоящей длительной работы. Сейчас мы наблюдали планету, которая, наоборот, щедро излучала разнообразную цветовую гамму. Помимо преобладающего голубого цвета мы сквозь чистые от облаков пространства наблюдали желто-коричневую окраску обширных материков. Они практически завершили свое формирование, приобрели стабильность. Сейчас мы наблюдали коричнево-серые горные ландшафты, обширные зеленые участки невероятно развившейся биомассы первого типа, той, что использует свет и выделяет кислород. Несколько раз промелькнули едва заметные белые полюса, состоящие из замерзшей воды океана. Температура океана снизилась настолько, что у полюсов стали образовываться ледники. Планета из некогда серой и невзрачной превратилась в цветную.
Мы отправили группу гонноидов на челноке к планете для изучения биосферы в непосредственной близости от поверхности, а также для измерения френального излучения, если оно уже там зародилось. После возвращения группы мы долго изучали произведенные записи и удивлялись многообразию жизненных форм биомассы. Количество отдельных видов превышало миллионы. Такого многообразия жизни история гонноидов не знала. Многие особи были огромных размеров, в сотни раз больше гонноидов. Видимо, этому способствовали прекрасные условия, которые сформировались естественным путем, но с помощью нашей коррекции. Приборы челнока показали, что биомасса излучает интенсивные потоки френальной энергии. Следовательно, у особей уже сформировались органы, ответственные за синтез френальных соединений. Хотя у некоторых из нас возникли сомнения о качестве этих соединений.
Мы приступили к строительству сепараторов. Принцип действия ранних сепараторов, установленных на реакторах в созвездии Беказа, заключался в том, что неочищенная френальная энергия в виде соединений, синтезированных файлами-энергоносителями, проходила через мощный энергетический коридор, противоположные стены которого были заряжены полярно. Под действием этой полярности френальные соединения разрывали свои связи, распадаясь на элементарные частицы, которые в соответствии с зарядом направлялись в противоположные стороны к стенкам коридора. Отделенные и очищенные частицы собирались в аккумуляторы, подключенные к распределительной транспортной сети, по которой такая рафинированная френальная энергия подавалась на синтезаторы. Синтезаторы реакторов на Беказе представляли собой энергетические устройства, где противоположно заряженные элементарные частицы френальной энергии синтезировались в комплексы в соответствии с заданной программой. Тогда, на Беказе эти простейшие френальные соединения использовались только для расширения объема памяти Единой информационной системы. Полезную информацию они не привносили в систему. Сейчас, после свершившейся трагедии на Беказе и уничтожения Единой информационной системы, когда нас осталось очень мало, мы утратили огромный объем информации. Коллективный мозг оставшихся гонноидов сохранил лишь ничтожно малую ее часть. Поэтому, нам необходимо было создать реактор нового поколения, основной ролью которого являлось бы восстановление утраченной информации. В этом нам должны были помочь файлы-энергоносители реактора, которые способны были бы сами познавать Вселенную и синтезировать готовые френальные соединения с полезной информацией. Именно с их помощью мы надеялись создать новую Единую информационную систему. Для этого нам предстояло усовершенствовать сепараторы. Мы сконструировали и установили специальные фильтры, имеющие семь уровней сортировки френальных соединений. Самые крупные соединения должны были задерживаться наружными, шестым и седьмым, уровнями фильтров. Такие крупные соединения должны вырабатываться только высоко организованными файлами-энергоносителями, прошедшими высшие этапы эволюции. Эти соединения представляют большую ценность для нас, так как содержат значительный объем информации и необходимы для создания новой Единой информационной системы. Среднего размера френальные соединения по нашему замыслу должны задерживаться на четвертом, пятом и шестом уровнях фильтров. Эти соединения содержат информацию, но она не представляет для нас особой ценности. Такие соединения должны направляться на синтезаторы, где их использовали бы для конструирования более совершенных френальных кристаллов. И, наконец, фильтры первых трех порядков предназначены для оседания самых простых френальных соединений, которые затем подлежали бы расщеплению на элементарные френальные частицы. Последние использовались бы лишь в качестве энергии, необходимой для поддержания работы всего энергетического комплекса реактора. Таким образом, нам предстояла задача создать самый совершенный реактор, принципиально отличающийся от своих предшественников, построенных на Беказе.
Наступил момент испытания новых сепараторов. Мы направили для их обслуживания 118 гонноидов из нашей команды, которые подготовили сепараторы к приему френального излучения планеты. На 34 челноках, вращающихся на орбите сателлита, мы установили рефлекторы, отражающие френальную энергию от планеты и подающие ее на сепараторы. Остальные члены команды вместе со мной находились на лабораторном комплексе базы. Наши френы были связаны в одну сеть, в один коллективный мозг, и мы, оставшиеся на лабораторном комплексе 127 гонноидов, одновременно и неожиданно почувствовали пронзительную боль утраты. В момент включения сепараторов огромные потоки отрицательно заряженной энергии сконцентрировались в один мощный пучок, который мгновенно убил всех 118 гонноидов, находившихся рядом. Мы наблюдали, как от сепараторов каскадом рассыпались шаровые молнии и в хаотичном движении, то разгоняясь до стремительных скоростей, то замирая, заполнили пространство вокруг сепараторов и нашей базы. Те, кто в это время пребывали в лабораторном комплексе, испытали шок, от которого не сразу пришли в нормальное состояние. Нужно было срочно отключить сепараторы от источника энергии. Мы запустили соответствующую программу. Сепараторы один за другим стали отключаться. Одна из шаровых молний столкнулась с энергетическим блоком, питающим сепараторы, и отключить их не удалось. Половина сепараторов продолжала работать за счет разрядов шаровых молний, концентрируя и накапливая отрицательно заряженную френальную энергию.
Мы стали лихорадочно анализировать ситуацию. То, что случилось, объяснялось тем, что файлы-энергоносители реактора в своей эволюции превратилась в очень агрессивную биосреду, продуцирующую лишь отрицательно заряженные френальные соединения первого и второго порядка. Биомасса практически пожирала сама себя, причем с такой скоростью, которая не позволяла развиваться френам наиболее развитых особей. Время существования особей было крайне ограниченны, их френы не успевали созревать. Только сейчас мы обратили внимание, что многочисленные виды существ на планете обладали огромными размерами и непомерно развитыми органами для захвата и постоянного пожирания других более слабых особей. Наряду с этим они обладали весьма малыми размерами мозга, где формировались френы. В этой агрессивной среде биологические особи постоянно имели лишь два варианта своего развития: сожрать более слабого или быть съеденным более сильным. Их недоразвитые френы могли продуцировать лишь два вида простейших френальных соединений с резко отрицательным зарядом. Один вид соединений выражал агрессивность, второй - ужас смерти. Мы поняли, что во время информационного облучения биомассы, ей могла передаться агрессивность Черной дыры, пожирающей всю материю возле себя, и ужас гонноидов, подвергнутых смертельной опасности. Мы не могли даже представить, что почувствовали в последний миг своей жизни наши товарищи, погибшие возле сепараторов.
В это время работающие сепараторы продолжали накапливать отрицательную френальную энергию, производя в окружающее пространство все большее количество шаровых молний. Снаружи лабораторного комплекса смертельной опасностью для нас нависло агрессивное френальное поле. Необходимо было предпринимать срочные меры противодействия. Скоро френальное поле прорвет защиту комплекса и разрушит френы всех остальных гонноидов. Мы лихорадочно искали путь спасения, единственный вариант которого заключался в прерывании потоков френальной энергии с планеты. Могла помочь только мощная бомбардировка поверхности планеты, снижение ее температуры. Только это могло уничтожить основную массу биосферы и прекратить поток отрицательной френальной энергии. Но мы не располагали никакими средствами для выполнения этой задачи. Оружие, которое имелось на космолете, было слишком маломощным для такого огромного объекта, как планета. Наш коллективный мозг сумел выработать единственно правильное решение. Необходимо разогнать космолет до максимально возможной скорости и направить его на планету. Он был огромных размеров, содержал большие запасы ядерного и фотонного топлива, и мог вызвать мощный взрыв на поверхности планеты. 32 гонноида-добровольца вызвались выполнить эту задачу. Времени на детальное обдумывание операции у нас не было. Команда из 32 гонноидов по туннелю-переходнику пробралась внутрь космолета, произвела расстыковку с базой, и космолет, который на протяжении 50 Больших циклов "отдыхал" под навесом на дне кратера, спешно стартовал с поверхности сателлита. Выйдя за пределы притяжения сателлита, космолет отбросил на орбиту двадцать семь челноков. В них команда космолета успела загрузить для нас самое ценное оборудование, средства жизнеобеспечения, энергетические аккумуляторы. Это было все, что они успели сделать для нас перед тем, как устремиться к планете. До самого последнего участка полета мы поддерживали связь с добровольцами. Они докладывали нам о работе двигателей, достигнутой скорости полета, состоянии навигационной аппаратуры, словно отправились в обычную экспедицию.
Как и раньше, на далеком Беказе, когда имели место чрезвычайные ситуации, требующие жертв, гонноиды шли на явную гибель, как на выполнение обычного задания. Боязнь смерти не знакома гонноидам, их френы не продуцировали соответствующие соединения, вызывающие страх смерти. Каждый гонноид под контролем Единой информационной системы всегда действовал, подчиняясь принципу рационализма: если требуется жертва ради сохранения жизни более значительного количества гонноидов или ради получения важных результатов работы, то гонноид или группа гонноидов становились этой жертвой. Мы не имели индивидуального инстинкта самосохранения. Этот инстинкт был присущ только обществу в целом или отдельным группам гонноидов, связанных между собой общей задачей. Инстинкт самосохранения был утрачен гонноидами после того, как Правленческим союзом было принято решение о копировании и сохранении френов гонноидов в специально сформированных архивах информационной системы. С тех пор после гибели или значительного повреждения гонноидов их восстанавливали, клонируя на основе генетической информации новое тело и внедряя в структуры мозга соответствующие копии френов. Естественно, эти изъятые из архивов и восстановленные френы не могли содержать в памяти информацию о гибели. Поэтому ни один гонноид фактически не знал, что такое его собственная смерть.
Но сейчас, наблюдая за действиями экипажа космолета, я ощущал незнакомое мне раньше болезненное чувство утраты. Ощущали ли его другие гонноиды, я не знал. Что чувствовали гонноиды на космолете, знали ли они, что после столкновения с планетой, они уже не будут восстановлены. Они не будут существовать уже никогда. Я думаю, что они знали это, но не могли это ощутить внутренне. Я не предполагал еще, что нашу команду в будущем ждут новые потери, пока нас не останется 12. И с каждой новой жертвой, я все сильнее ощущал внутреннюю боль.
Космолет достиг поверхности планеты. Он вонзился в горный хребет и взорвался. Мы с расстояния от нашей базы увидели, как на месте падения вспыхнула красная точка. Скорость космолета способствовала тому, что он при столкновении проник глубоко в недра планеты, и там произвел взрыв. Мы видели даже сквозь завесу густых облаков, как раскаленная магма вырвалась на поверхность. Красная точка увеличивалась в размерах. Мощный взрыв вырвал и разметал огромный участок коры. Почти сразу волновые сотрясения от эпицентра подняли на дыбы горный хребет. Вихревые потоки захватывали новые обширные участки поверхности. Они вскоре достигли океана, сдвинули его воды, и гигантская волна понесла энергию к противоположной стороне планеты. На месте взрыва образовалось черное облако, стремительно увеличивающееся в размерах. Оно поглощало все окружающее пространство. Планета постепенно теряла свои краски, пока не превратилось в монотонное бурое образование, похожее на то, с каким мы столкнулись впервые.
Интенсивность френального излучения планеты стремительно уменьшалась, что свидетельствовало о гибели всего живого на ней. Работающие сепараторы прекратили продуцировать шаровые молнии. Они постепенно исчезали, каждая по-своему. Одни из них исчезали, сталкиваясь с поверхностью кратера и мгновенно спекая его породу, другие - взмывая вверх над сателлитом и теряясь на черном звездном фоне, третьи - повиснув и замерев в одной из точек над поверхностью сателлита, просто исчезали. Мы поняли, что спасены.
Планета совершила почти четырнадцать циклов вокруг своей звезды, когда мы заметили, что ее атмосфера начала светлеть. Все чаще стали замечаться участки ее поверхности, появлялись голубые тона в местах, где этой поверхностью был океан. Мы констатировали факт, что площадь ледников, особенно на полюсах значительно увеличилась, что свидетельствовало о снижении температуры. Действительно, поверхность планеты, длительно скрытая от воздействия излучения центрального светила, значительно остыла. Мы отправили экспедицию к планете на одном из челноков нашего погибшего космолета. Вернувшись на базу, мы изучили данные о биосфере планеты. По истечении четырнадцати циклов, на планете сохранилась малая часть особей, способных перенести суровые изменения условий обитания. Крупные особи, отличающиеся особой агрессивностью, были уничтожены.
После длительных размышлений о недавних событиях, я организовал совещание, краткую запись которого прилагаю:
"Ридван: ... Мы допустили много просчетов, которые имели катастрофические последствия для нашей миссии. Мы едва избежали тотальной гибели всего нашего отряда, а следовательно едва не лишили последнего шанса на выживание оставшегося на флотилии остатка немногочисленной популяции гонноидов. Познавать такие неудачи гонноиды не привыкли. Раннее, когда мы были обитателями нашей звездной системы Винар - Боливус, практически в любых сложных ситуациях всегда принималось верное решение. Это решение мгновенно формировалось Единой информационной системой и в виде сигналов передавалось в мозг гонноидов, ответственных за выполнение этого решения. Мы все были связаны с Единой информационной системой посредством двух сотен чипов, внедренных в исполнительные центры мозга каждого из нас. Но информационной системы сейчас нет. Большая часть чипов в наших мозгах сейчас не функционирует. Поэтому, мы не смогли предвидеть последствия передачи френальной энергии с реактора на сепараторы, поэтому мы не смогли мгновенно среагировать и принять верное решение...
Ронга: Ридван, разве наше решение было неверным? Ведь взорвавшийся на реакторе космолет прекратил поток отрицательной френальной энергии и тем самым спас нас от гибели.
Ридван: Да, это так. Решение было бы верным в прежних наших условиях, когда мы могли тут же восстановить погибших на космолете гонноидов. А сейчас послать 45 гонноидов на их собственное уничтожение было нашей непростительной ошибкой. Мы не сможем их вернуть. И в тот критический момент никому из нас не пришла идея отправить космолет беспилотным, сохранив жизнь нашим товарищам..."
Когда я преподнес им эту информацию, я заметил несвойственную гонноидам мимическую реакцию. Лица гонноидов раннее никогда не выражали что-либо подобное, они всегда были безучастны, выполняя команды Единой информационной системы. Сейчас я заметил движение лицевой мускулатуры, а в глазах появились самые разные выражения: у одних это было полное непонимание моих мыслей, у других - озадаченность, а у большинства - боль утраты своих товарищей, той утраты, которой можно было избежать.
"Ридван:...Мы должны изменить свою деятельность таким образом, чтобы в первую очередь думать о собственной безопасности и безопасности всех нас. Теперь любое решение должно приниматься с учетом нашей безопасности. Нас очень мало. Вы все уже чувствуете трудности общения между собой. В условиях контроля Единой информационной системы мы общались с помощью сигналов, передаваемых в наш мозг посредством внедренных в него чипов. Сейчас, когда у нас работает система коллективного мозга, количество этих сигналов резко уменьшилось, большинство чипов бездействует. Происходят сбои в восприятии информации. После утраты 45 гонноидов, погибших на космолете, качество восприятия и передачи информации между нами еще более ухудшилось. Если мы потеряем еще незначительную часть нашего отряда, телепатическое общение между нами будет невозможно. В связи с этим я распоряжаюсь перейти на звуковое общение.
Беркс: Такое, каким пользовались наши далекие предки? Но ведь у них был приспособленный для этого голосовой аппарат. У нас он полностью атрофирован.
Ридван: Я понимаю трудность этой проблемы, но все же ее надо решать. К сожалению, мы будем продолжать терять нашу команду. Системы восстановления наших клонов мы не имеем. Мы здесь одни, и никто нас не заменит и не восстановит в случае гибели. Наши гены хотя и избавлены от кода старения, но организмы тем не менее будут подвержены изнашиванию и истощению. Этого не избежать. С уменьшением количества членов нашей команды, телепатическое общение между нами прекратится. Поэтому наша задача сейчас - выработать звуковую сигнальную систему общения. Каждый звук должен выражать определенную информацию, и мы должны научиться воспроизводить эти звуки, их оттенки, а также правильно их декодировать и воспринимать. Это тяжело, но без этого невозможно выполнение нашей миссии..."
Звуковая сигнальная система была быстро разработана с помощью компьютерной программы. Гонноиды быстро научились воспринимать звуковые сигналы на слух и расшифровывать информацию. Гораздо большей проблемой оказалось для всех научиться воспроизводить эти звуки. Пришлось разработать специальные приспособления по типу голосовых связок, какие были у древних гонноидов, и оперативным путем внедрить их в дыхательные пути каждого члена нашей команды. Теперь мы научились говорить друг с другом...
Наша информационная программа развития биосреды продолжала действовать. Мы скорректировали ее, облучив поверхность планеты еще раз, но уже очищенной генетической информацией, исключив из ее содержания последние трагические события в цивилизации гонноидов.
Эволюция биосреды на Четвертом реакторе продолжалась. Получили развитие особи, способные автономно поддерживать внутреннюю температуру на постоянном уровне. У некоторых внешняя оболочка видоизменилась так, что пробрела защитную функцию от потери тепла, а в случае перегревания эта оболочка была способна отдавать избытки тепла через испарение воды. Многие виды особей стали коллективно приспосабливаться к условиям обитания. Впервые мы наблюдали, что их френы получили возможность пройти полный цикл созревания.
Анализ френальных соединений показал их качественные изменения. Значительную долю стали составлять соединения с положительным зарядом, и эта доля имела тенденцию к росту. Кроме того, френальные соединения уже имели довольно сложную структуру. Некоторые из них по своим размерам достигали четвертого порядка. Мы получили возможность безопасно эксплуатировать сепараторы. Разноименно заряженные соединения нейтрализовали друг друга, тем самым исключали возможность формирования агрессивного френального поля. В принципе уже можно было констатировать, что Четвертый реактор запущен в эксплуатацию полностью. Но для создания информационной системы он еще не был готов. Для этого нужны были высокоорганизованные френальные соединения, несущие различного рода информации.

- Глава 9 -

Подполковник Веманис Роберт Евгеньевич, командир Кабульского санэпидотряда, положил в сейф упаковку с пластиковыми цилиндрами, где хранились две ампулы, одна из которых была заполнена белым порошком и запаяна, а вторая была аккуратно вскрытой и пустой. Закрыв сейф ключом, Роберт Евгеньевич сел в свое рабочее кресло и задумался над текстом протокола исследований вещества, который он должен сочинить и напечатать на машинке самостоятельно и представить затем в штаб армии. Для Роберта Евгеньевича бумажная работа была как кость в горле. Он ее терпеть не мог еще с тех времен, когда он был лейтенантом, и ему волей-неволей приходилось заниматься бумагами. Ненавидел Веманис эту работу только потому, что не умел грамотно составлять документы, из-за чего постоянно получал нагоняй от начальства. Впрочем, остальные виды трудовой деятельности, характерные для санэпидслужбы, также никогда не привлекали его. Сейчас этим занимались его подчиненные, а он, Роберт Евгеньевич, только подписывал бумаги да ставил на них печати. "Как здорово, что я достиг такого положения, которое избавило меня от всякого рода писанины. Я способен быть только командиром", - не раз признавался сам себе Роберт Евгеньевич и радовался судьбе, что она до сих пор была к нему так благосклонна. Даже проведение ежедневных утренних совещаний с офицерами части, что было в общем-то прямой обязанностью командира, Веманис возложил на своего заместителя - подполковника Конончука.
Однако сейчас от Роберта Евгеньевича требовалось выполнить самому такую работу, за которую он уже получил деньги. Приказать в данной ситуации составить протокол токсикологических исследований неизвестного вещества одному из своих подчиненных Веманис не мог: пришлось бы посвятить в проблему лишних людей. Поэтому Роберт Евгеньевич изо всех сил напрягал свои немногочисленные извилины мозга, пытаясь набросать на бумагу черновик будущего серьезного документа. Отпечатать его на машинке - еще более трудная задача, так как он не разу в жизни не притронулся к этому очень сложному для него оборудованию. Но и эту задачу также придется выполнить самому. А что делать? Придется отрабатывать ту огромную сумму, которой его так неожиданно наградили в Ташкентской аэропортовской гостинице.
Роберт Евгеньевич написал сверху посередине листа слово "Протокол" и задумался надолго, говоря словами комментаторов шахматных турниров: "После такого-то хода противник задумался надолго...". Не приходила ни одна умная мысль. Зато в очередной раз пришло воспоминание, одно из самых неприятных в его жизни и от которого он никак не мог избавиться последние два года. Именно столько времени назад его сняли с должности заместителя командира окружного санэпидотряда. Сняли с большим позором после того, как он, будучи в командировке по проверке одного из гарнизонных военторгов, позволил себе напиться за счет проверяемых. Естественно, в пьяном состоянии Веманис потребовал для себя развлечений с участием женщин легкого поведения. Для Веманиса всегда была такая проблема, что в пьяном виде в нем особенно просыпалась отнюдь не платоническая любовь к женщинам, однако, если он заполучал объект для своих плотских утех, у него, как правило, не получалось претворить свои желания в силу уже невменяемого состояния. В тот злополучный вечер ему были предоставлены все удовольствия, на получение которых он недвусмысленно намекал. Был ломящийся от изобилия пищи и спиртного стол, а после двухчасового заседания за этим столом пошла развлекательная программа с участием молодых официанток. Веманису прошептали на ухо, что в обращении с официантками он может быть совершенно откровенным. Такие ситуации уже были в жизни Роберта Евгеньевича. Он как всегда возбудился от полученной свободы действий. Банкет был продолжен в виде танцев под магнитофонные записи. Веманис во время танцев в паре с одной из официанток на ощупь определял все ее прелести. В перерывах между танцами пили коньяк, на закуску шли сигареты. Время шло очень быстро. Роберт Евгеньевич не заметил, как исчезли из компании представители мужского пола, и он остался один с тремя дамами. В нахлынувшем экстазе он подхватил самую худенькую из них и радостным возгласом "Эх! Давно я не тискал настоящих женщин!" попытался покружиться с ней в ритме вальса, но не удержал равновесие и рухнул на пол, уронив несколько стульев и придавив своей солидной массой худенькую хрупкую женщину. Чтобы представить эту ситуацию отнюдь не позорящей честь военного мундира, а, наоборот, даже забавной, Роберт Евгеньевич заржал, подражая легендарному поручику Ржевскому. А разве нужны были какие-то извинения?.. Через некоторое время со стороны Роберта Евгеньевича последовала неуклюжая попытка повалить другую официантку на стол и снять с нее блузку. Далее в продолжающемся пьяном угаре сознание его постепенно отключалось, и, как обычно, оно вернулось к нему только на следующей день в виде головной боли, чувства неудовлетворенности и обиды за себя, что он в очередной раз напился и упустил возможность побаловаться с девочками как следует...
Через два дня после возвращения из командировки Веманиса вызвали в окружной штаб к первому заместителю командующего округом. Генерал вынул из стола пачку фотографий, где был изображен пьяный Веманис в самых непотребных ситуациях. "Да, вроде ты тот самый орел, что здесь зафиксирован!", - сказал генерал, сверив внешность Веманиса с изображениями на фотографиях. Живого Веманиса он видел впервые. Роберт Евгеньевич окаменел, его рот полуоткрылся и застыл, не в состоянии выдавить какие бы то ни было звуки. Генерал посмотрел на Веманиса, не скрывая презрения, и сказал: "Так, орел, у меня нет времени с тобой беседовать. Выйди в приемную к секретарю. Он тебе даст лист бумаги. Чтобы через две минуты у меня на столе был твой рапорт об увольнении из рядов Вооруженных Сил по собственному желанию. Иначе я тебя уволю за дискредитацию Вооруженных Сил. Все понятно?". "Да", - промямлил Веманис, неуклюже развернулся, и с трудом изображая строевой шаг, покинул кабинет.
Рапорт он не написал, а прямиком пошел на главпочтамт звонить в Москву своему влиятельному родственнику, а точнее - родному дяде по материнской линии, который был в одном звании с первым заместителем командующего округом, приказавшим Веманису написать рапорт. Родственник из Москвы также занимал примерно равную с генералом должность, но большая разница между ними состояла в том, что, служили генералы в слишком неоднозначных местах. "Москва! Как много в этом звуке...". Родственник-генерал из Москвы включил механизмы по вытаскиванию своего гораздо менее влиятельного родственника-подполковника из очень неприятной ситуации. Закончилась эта история компромиссным вариантом. Веманис остался служить далее, но был снят с должности заместителя командира окружного санэпидотряда и назначен на должность начальника отдела дезинфекции этого же отряда. Этот факт в биографии Веманиса был, несомненно, очень для него неприятный и постыдный, но куда более болезненными в физическом и моральном плане стали последующие события. Коллектив санэпидотряда почти в полном составе за исключением командира пришел в новый кабинет Веманиса с "поздравлениями". Его просто-напросто избили, причем каждый внес свою лепту в соответствие с мерой тех гадостей и пакостей, которые успел вкусить от своего бывшего заместителя командира. Били его долго. Веманис уже даже не мог визжать, лежащий на полу в согнутой клубком позе, жалкий и противный. А один особо рьяный молодой офицер, которому, видимо, больше всех в свое время досталось от Веманиса, расстегнул ширинку и закричал: "Ребята, отойдите, я хочу на него пописать!"...
Эти события постоянно заполняли мысли Веманиса, от них невозможно было избавиться. Нельзя было сосредоточиться на рабочих моментах, испортились отношения в семье, потому что Роберт Евгеньевич уже не мог общаться с женой и детьми как раньше. Он замкнулся в себе, не разговаривал с домашними, огрызался. В голове присутствовала только картина избиения его в кабинете санэпидотряда. Какая могла быть работа в новой должности? Далее смиряться с таким позорным положением он не мог...
Через несколько дней Веманис написал рапорт командиру с просьбой перевести его в другое место службы. Спустя пару недель Роберту Евгеньевичу был предложен Афганистан. Он вновь позвонил в Москву. Его дядя-генерал обещал сделать ему должность командира Кабульского санэпидотряда. Обещание это он выполнил без особого напряжения...
Сейчас, когда надо написать протокол, голову Роберта Евгеньевича опять заполнили злополучные воспоминания. Наверное, они так и будут сопровождать его по жизни, преследуя чуть ли не ежеминутно, мешая сосредоточиться на служебных вопросах. Роберт Евгеньевич фантазировал жестокие картины расправы со своими обидчиками, зная, что он наверняка уже не встретит их на своем жизненном пути, так как он не собирался возвращаться в тот отдаленный округ, а планировал продолжить службу в Москве. "Здорово все-таки они меня подставили с этими фотографиями", - каждый раз сокрушался Роберт Евгеньевич.
Чтобы как-то отбросить неприятные мысли Веманис встал, походил по кабинету, взглянул на сейф, в котором лежали ампулы, достал ключ и открыл его. Он извлек из цилиндра целую ампулу и стал рассматривать ее на свет, встряхнул несколько раз и вновь посмотрел. "Что же это за дрянь такая, из-за которой развернулась вся эта возня? Что в ней может быть такого особенного. Наркотик как наркотик. Почему понадобилось за этот грамм отстегивать мне такие сумасшедшие бабки? И что же все-таки я должен отобразить в протоколе? Биопробу на лабораторных мышах? Откуда мне знать, как ставится эта биопроба? Что я должен написать?". Веманис отошел от окна, сел за стол и опять задумался над листком бумаги с единственным словом "Протокол".
Он не обратил внимания, когда за окном профырчал подъехавший Уазик, и лишь встрепенулся испуганно, когда в дверь без стука зашел его зам - подполковник Конончук Василий Павлович. Веманис спешно схватил ампулу со стола и спрятал в карман, однако заметил, что это не скрылось от глаз его заместителя. Тот подсел поближе к своему начальнику и заговорщицки произнес:
- Ты знаешь, какую красотку к нам прислали на должность секретаря? Я только что с пересылки. Встретился с ней, побеседовал. Оказывается, она уже два дня, как прилетела из Союза, а мне только сегодня Степан из отдела кадров в штабе армии сказал про нее.
- Да, - оживился Веманис, - а сколько ей лет?
- Около двадцати пяти, молодая совсем. На морду, правда, ничего особенного, но зато ноги у ней от шеи растут, а задница - вообще прелесть. Я как увидел, обалдел.
- Так-так, ну ты говорил с ней обо мне?
- Нет, Роберт Евгеньевич, разве можно так сразу? Пусть приедет к нам сюда, осмотрится, ты сам с ней и побеседуешь за ужином. Объяснишь ей ее основные обязанности.
Конончук ухмыльнулся. Он давно был в курсе проблем своего непосредственного командира. Уже прошло полтора месяца, как убыла в Союз его "полевая" жена - лаборантка бактериологической лаборатории. Она отслужила в Афганистане более трех лет, надеясь выйти замуж, но ей удалось лишь побывать в качестве временной "полевой" жены у трех офицеров по очереди. Последним "мужем" был Веманис. После ее отъезда Веманис сразу стал искать замену. Ему необходима была женщина, которая бы убирала в его апартаментах, находящихся в отдельном уютном домике, обслуживала бы все его прихоти и похоти. Он первое время поискал среди других подчиненных ему свободных женщин, вызывал их к себе и откровенно предлагал себя в качестве сожителя. Но из этого мероприятия ничего не вышло. Авторитет командира не срабатывал. Все остальные женщины оказались уже "замужем". Штатное расписание санэпидотряда предполагало равное количество женских и мужских должностей за исключением бойцов срочной службы. "Надо было предусмотреть, чтобы женщин на две-три штуки было больше", - сокрушался Веманис по поводу безмозглости кадровиков. Он несколько раз звонил в Ташкент и спрашивал, когда, наконец, пришлют секретаршу-машинистку. Прежняя выехала в Союз в декретный отпуск, не отслужив положенный по контракту срок. И вот Веманис дождался. Конончук привез действительно хорошую новость. Надо только грамотно обработать эту новую секретаршу. А то попадется опять такая наивная девочка, которая искренне верит, что приехала в Афганистан выполнять интернациональный долг.
- Так иди и привези ее сюда. А я распоряжусь, чтобы накрыли ужин. Только доставь ее в мой домик так, чтобы этот наш старлей новый ее не увидел, а то быстро на нее глаз положит. Мне вчера водила его с Саланга звонил, что выезжают с колонной в Кабул. Сегодня должен приехать. По моим данным только у него нет бабы еще здесь. А он ведь вон какой жеребец усатый. От таких бабы тащатся. Надо сделать так, чтобы она сразу поселилась у меня.
- Так, Роберт Евгеньевич, но ее же надо завтра через штаб армии оформить. Не отпустят ее сегодня с пересылки.
- Ничего страшного, я договорюсь сейчас по телефону с пересылкой, отпустят, никуда не денутся. Медлить нельзя. Значит так: поезжай, а по дороге купи в дуккане пару бутылок водки, фруктов каких-нибудь.
- Хорошо, Роберт Евгеньевич, как скажешь. Тогда я поехал.
Конончук через пару минут выехал. Веманис, получив теперь обильную пищу для размышлений, стал в деталях разрабатывать план своего сватовства. Ему вдруг пришла в голову мысль организовать ужин не в его апартаментах, а в комнате отдыха в полевой бане-сауне. Во всех воинских подразделениях, дислоцированных в Афганистане, были свои сауны. Но лучшей в Кабуле считалась сауна в санэпидотряде. Большой бассейн с проточной водой, сухая парилка, удачно сконструированная так, чтобы не чувствовались в ней запахи солярки и продуктов ее горения, прекрасные душевые, великолепная комната отдыха с большим столом для организации застольных развлечений. Все внутренние поверхности помещений были довольно профессионально и красиво отделаны обожженным лакированным деревом, оборудованы лавочками. Веманис не раз организовывал в сауне отдых для высокого начальства из штаба армии, и даже для проверяющих из Ташкента. И сегодня - особый случай использовать сауну для того, чтобы у нового члена коллектива сложилась самое приятное первое впечатление о службе в Афганистане и о тех многочисленных преимуществах быть "замужем" за командиром части. "Она даже еще и не подозревает, как ей уже повезло здесь", - радовался за себя командир.
Он отбросил мысли о работе на второй план и направил свои стопы в баню. Она была открыта. Роберт Евгеньевич зашел внутрь и обнаружил солдата, собирающегося растапливать котел.
- Ты чего здесь делаешь? - спросил его Веманис.
Солдат встал по стойке смирно и доложил:
- Топлю баню для солдат, товарищ подполковник.
- Так, ты давай топи, но передай солдатам, что сегодня баня отменяется.
- Почему, сегодня же пятница, банный день. Трое наших ребят приехали с боевых, да еще Гришка сегодня с командировки возвращается.
- Солдат, ты, видно, не понял, что я тебе сказал?! - раздраженно прорычал Веманис, - разговоры лишние отставить! Топи давай, как положено, а для своих оболтусов завтра еще натопишь. Так и передай им. Понял?
- Так точно, товарищ подполковник.
- И еще, скажи Семенюку, чтобы он сходил в столовую и принес оттуда ужин на троих. Пусть возьмет самое вкусное: банки две "хама", селедки пожирнее, крабовых консервов, соку побольше. И пусть здесь накроет. А ты, пока будешь здесь топить, пожарь картошки с тушенкой.
- Есть, - ответил солдат, - разрешите выполнять?
- Вперед, - скомандовал Веманис и пошел к себе в кабинет.
О составлении протокола токсикологических исследований уже речи быть не могло. Веманис даже был рад, что появилась причина отбросить на время выполнение этой тяжкой задачи. Он подошел к окну, закурил сигарету и стал размышлять о предстоящем вечере и последующей за ним ночи. Мимо его окон с сумкой-мешком прошел солдат Семенюк, взяв курс по направлению к столовой. Этому бойцу не впервой было выполнять подобные поручения командира. Начальник столовой также уже привык к тому, что Семенюк приходит по поручению Веманиса за деликатесными продуктами. Лишь однажды под Новый год Семенюка за продуктами послал не Веманис или Конончук, а солдаты. "Иди, скажи прапорщику, что ты от Веманиса, пусть он и нам даст что-нибудь пожрать". Семенюк принес деликатесы, которыми солдаты украсили свой не очень то роскошный новогодний стол. Но кто-то из солдат, а может быть, из офицеров, заложил Семенюка командиру, и на следующий день Веманис за такое наглое своеволие отправил провинившегося солдата на гауптвахту. Как говорится, каждому свое.
Примерно через час прибыл Уазик. Веманис тут же прилип к окну в нетерпении узнать, один вернулся Конончук с пересылки или с новой секретаршей. Когда увидел, что Василий Павлович выпрыгнул с переднего сиденья Уазика, быстро захлопнул дверь, а затем открыл заднюю и галантно подал руку выходящей из машины молодой женщине, сердце Роберта Евгеньевича забилось от охватившего его волнения.
Через минуту дверь открылась.
- Проходите, пожалуйста, к нашему командиру, - Веманис пропустил женщину вперед, - вот, Роберт Евгеньевич, наша новая секретарша - Агеева Ирина Александровна.
- Здравствуйте, - сказала Ирина Александровна, явно смущаясь в сложившейся обстановке.
Веманис сидел за столом, изображая очень озабоченный от важных проблем вид. Он не сразу оторвал голову от листа бумаги, положил ручку и произнес уставшим голосом:
- Пожалуйста, присаживайтесь. Снимите Вашу курточку. Василий Павлович, помогите, пожалуйста, женщине раздеться.
Женщина повиновалась, сняла куртку и скромно села за край стола. Она была действительно хороша собой. Длинные пышные и хорошо ухоженные каштановые волосы, очень симпатичное лицо с тонкими чертами и чистой кожей, слегка оттененной кремом под цвет загара, красивые тонкие руки с длинными пальцами и также очень тщательно ухоженными ногтями. Все это не могло не вызывать чувства особого расположения, нежности, а у Веманиса и чувство страстного желания завладеть этой удивительной женщиной. "Она должна быть моей во чтобы то ни стало! - сделал он вывод для себя, - никому не позволю прицепиться к ней".
- Я - командир этой части, куда Вы прибыли служить, то есть работать. Часть наша называется армейский санитарно-эпидемиологический отряд. Я - Веманис Роберт Евгеньевич, подполковник медицинской службы. Ну а сейчас, может быть, мы начнем наше знакомство с того, что Вы немного расскажите о себе: откуда Вы прибыли, где и кем работали, каков Ваш стаж и тому подобное? Пожалуйста, - любезно предложил Роберт Евгеньевич и улыбнулся.
Женщина положила руки на стол, распрямилась и гордо вздернула головку, приготовившись к ответу. Приняв такую позу, она невольно подчеркнула прелесть своей фигурки. Роберт Евгеньевич бросил взгляд на ее талию и то, что находилось ниже, облаченное в американские джинсы, мгновенно дал самую высокую оценку увиденному и тут же отвернулся к окну.
- Ну, я работала последние два года секретарем в штабе дивизии в Десне. И-и все, пожалуй, - произнесла Ирина Александровна с некоторым оттенком вины из-за того, что трудовая биография ее оказалась такой короткой.
- Так, так, а до Десны? - спросил Роберт Евгеньевич.
- До Десны я была замужем.
- И что, не работали?
- Нет.
- А теперь Вы не замужем? - вопрос Веманиса был совершенно излишним, так как в Афганистан замужних женщин на контрактной основе, как правило, не брали, и он прекрасно об этом был осведомлен.
- Нет, не замужем, уже два года. Я закончила курсы машинисток и устроилась на работу.
- Так, понятно, Вы одни живете, я имею в виду там, в Союзе?
- Нет, я живу с мамой и сыном.
- И с сыном? - сделал удивленное лицо Веманис, - и сколько же лет Вашему сыну?
- Одиннадцать.
- Одиннадцать? Неужели? - еще более удивился Веманис, - сколько же тогда Вам лет?
- Двадцать девять.
- О - о! Так Вы совсем еще молодая женщина, то есть я хотел сказать, что Вы выглядите гораздо моложе.
- Спасибо, - женщина отвечала очень тихим милым голосом, немного улыбаясь от смущения, чувствуя на себе слишком пристальные взгляды обоих начальников.
- Ну, хорошо, Ирина Александровна, пока для первого раза мне достаточно той информации, которой Вы меня щедро одарили. Теперь я введу Вас немного в курс дела, объясню Вам специфику предстоящей работы. Итак, как я уже сказал, Вы попали работать в санитарно-противоэпидемический отряд. Служба, особенно для офицеров, здесь, конечно очень тяжела. Постоянные командировки. Мотаются наши ребята бедные по всему Афганистану. А что делать? Надо же везде успевать работать, во всех гарнизонах. Везде регистрируется очень высокая инфекционная заболеваемость, и с ней нужно бороться. Вот и торчат там наши офицеры неделями, а то и месяцами. Добираются туда на "вертушках", т.е. на вертолетах, которые постоянно сбивают духи своими "стингерами". Едут колоннами автомобильными. И еще не было случая, чтобы нашу колонну не обстреляли. Погибают часто. В прошлом году наш офицер погиб. Попала колонна в засаду, и его с гранатомета убили. То, что осталось от него, я имею в виду личные вещи, привезли сначала сюда в отряд, а потом отослали жене его. Она, бедная, одна с ребенком осталась. В общем, очень тяжелая служба у нас, опасная. Мы, вот с Василием Павловичем, себя тоже не жалеем. Едем, куда надо, не взирая ни на какие опасности, ни на что. А как же? Тут уже встает вопрос командирской чести. Какое моральное право я имею подвергать смертельному риску своих подчиненных, а самому отсиживаться здесь, за этими стенами?
Роберт Евгеньевич развел руками и охватил взглядом стены своего кабинета, за которыми он не имеет морального права отсиживаться. Он все больше распалялся в своем словоблудии, стараясь подчеркнуть свое благородство и честь боевого офицера, свою отеческую заботу о подчиненных. Он напрочь забыл, что, по крайней мере, двух своих офицеров он посылал в самые опасные, но сомнительные по своей важности командировки с тайной надеждой на то, чтобы эти офицеры не вернулись в отряд живыми.
- Но Вы особенно не пугайтесь. От командировок, по крайней мере, я Вас избавлю. Ваше рабочее место будет в приемной, перед моим кабинетом. Там тепло, уютно и безопасно. Основной задачей у Вас будет печатать документацию части, вести книгу приказов, журналы, какие необходимо, ну и все, пожалуй. Я думаю, такая работа Вам знакома и Вы легко с ней справитесь. Так ведь? - при последнем вопросе Роберт Евгеньевич накрыл своей ладонью маленький кулачок Ирины Александровны, который скромно покоился на столе во время беседы. Ирина Александровна легонько вздрогнула, но руку не отняла.
- Да, мне знакома эта работа. Именно этим я и занималась последние два года.
- Ну, вот и прекрасно. Кстати, а почему Вы решились на такой мужественный шаг поработать в Афганистане, можно узнать? - Роберт Евгеньевич вытянул спину, чтобы приблизиться и заглянуть в самые глаза женщине.
- Так, захотелось жизнь увидеть во всех ее проявлениях, - улыбнулась Ирина Александровна.
- Хм, для меня это несколько странно звучит. Видите ли, мы - люди военные, на нас погоны, нам приказали, и мы должны сказать "Есть!". А что Вас подвигло кроме желания увидеть жизнь, мне не очень то понятно. Ведь война - это не женское дело. Тем более, у Вас есть несовершеннолетний сын.
Роберт Евгеньевич смотрел настолько участливо, не отрывая своей руки от женского кулачка, что на последнем предложении у него невольно изменился тон в голосе, как будто оставшийся без матери сын - тоже его вина.
- Видите ли, были, конечно, еще причины, заставившие меня принять это решение.
- Можно ли нам узнать, какие?
- Ну, если говорить откровенно, мой прежний начальник изменил свое отношение ко мне после того, как я в категорической форме отказалась выполнять дополнительные функции, не связанные с моими служебными обязанностями.
- Что это еще за функции такие дополнительные? - настороженно спросил Роберт Евгеньевич. Такой оборот ему явно пришелся не по душе.
- Он домогался моей близости, а я это очень не люблю, - Ирина Александровна посмотрела в лицо Веманиса. Тот, наконец-то, убрал свою руку от руки Ирины Александровны. - После этого он сделал мне нетерпимую обстановку на работе, так, что я решила уйти. И вот я здесь.
"Ты смотри, какая она краля, - подумал Роберт Евгеньевич, - однако мне много работы предстоит с ней. Но все равно она будет моей. Боже мой, что за женщина! Нет, я не должен упустить ее. Это мне подарок судьбы за все те неудачи, что я испытал в жизни. Никому ее не отдам. Я - командир, и пусть попробует кто-нибудь на нее глаз положить, яйца оторву! Кстати, какого черта здесь сидит этот Конончук, уши развесил? Сделал свое дело и иди себе. Я как-нибудь сам найду, о чем поговорить с дамой". Вслух он произнес:
- Так, Василий Павлович, у меня есть такое предложение. Наша новая сотрудница, наверное, устала с дороги, да и после пребывания на пересылке. Может быть, мы сдвинем график ужина и организуем его чуть-чуть пораньше? Хорошо?
- Конечно, Роберт Евгеньевич, я тоже так считаю. Я пойду, распоряжусь насчет этого, а Вы тогда минут через пять-десять подходите.
- Хорошо. Мы подойдем.
Василий Павлович удалился. Роберт Евгеньевич посмотрел в потолок, не зная, как продолжить беседу.
- А можно узнать, где будет мое место, то есть, где я буду жить? - задала вопрос Ирина Александровна, чтобы не затягивать паузу.
Вопрос явно озадачил Веманиса, потому как другого места кроме своей кровати он не предусмотрел для новой сотрудницы, но об этом сейчас, естественно, он сказать не мог.
- Не беспокойтесь, Ирина Александровна, без места не останетесь. Давайте сначала поужинаем вместе. Потом солдаты сделают для Вас чудесную баньку. Вам же надо помыться с дороги, не так ли? А потом определимся с местом.
- Да, но я просто хотела вещи свои из машины куда-нибудь занести, и, может быть, переодеться.
- Ваши вещи в машине? - спросил вновь озадаченный Роберт Евгеньевич, - так не надо за них беспокоиться. Машина никуда сегодня уже не поедет, вещи могут и там пока полежать. Никто их не возьмет.
- А переодеться?
- А зачем Вам переодеваться, Ирина Александровна? Разве в этой одежде Вы не можете ужинать?
- Ну, в общем то, могу, - пожала плечами женщина.
- Вот, и славно. Больше проблем нет?
- Нет.
- Хорошо. Значит, выдвигаемся к месту ужина?
- Как скажете.
- В таком случае, прошу Вас, - Роберт Евгеньевич артистичным жестом указал на дверь.
Ирина Александровна встала из-за стола и направилась к стулу возле окна, где покоилась ее курточка. Роберт Евгеньевич резко вскочил со стола, опередил женщину и, когда она подошла к окну, он уже держал наготове курточку, галантно предлагая свою помощь. Ирина Александровна повернулась к нему спиной, вытянув руки. Роберт Евгеньевич ощутил легкий, но такой обалденный запах французских духов, как бы нечаянно коснулся носом ее волос, надел на плечи курточку и, пока Ирина Александровна не могла видеть, он успел бросить взгляд на обтянутые джинсами ягодицы, выдающиеся классически правильными красивыми формами. Ирина Александровна была настолько соблазнительна, что Роберт Евгеньевич проглотил слюну от предвкушения предстоящей ночи. "Неужели сегодня я буду гладить эту сладкую попку?" - заранее радовался и в то же время страшно переживал командир отряда, - это просто сказка! Неужели я дождался своего часа? Да, Робик, только не облажайся, только сделай так, как надо! Главное - не перегнуть палку. Хотя, куда она денется. Я же все-таки командир, а не хрен собачий".
Они вышли на улицу, прошли мимо дежурного офицера, который привычно отдал честь своему командиру, и направились в сторону бани. "Хорошо, что кроме дежурного никто нас не увидел, а то слишком светло еще".
Они зашли в баню, где уже было достаточно натоплено, и в помещении приятно благоухало эвкалиптовыми вениками. Роберт Евгеньевич указал путь через коридор мимо душевых комнат, бассейна в комнату отдыха, успевая при этом не без хвастовства продемонстрировать основные прелести бани. В комнате отдыха уже был накрыт стол, и их встречал улыбающийся Василий Павлович. На плитке стояла сковорода с только что пожаренным картофелем. Вся остальная закуска была сервирована на столе: консервированные крабы, сервелат, лосось, шпроты, сыр, маслины, импортное печенье, бутылки с соком, банки с лимонадом, то есть то, что можно приобрести в Военторге и чем можно поразить только что прибывшего из Союза человека, для которого данные продукты до сих пор были недоступными.
- Проходите, Ирина Александровна, садитесь, отведайте, чего Бог послал, - сказал Василий Павлович и неприлично громко по-гусарски засмеялся.
Роберт Евгеньевич бросил на него злобный взгляд, мол, не пугай женщину, и Конончук осекся. Чтобы сгладить момент, он решил объяснить свой беспричинный смех:
- Вы помните, как это было у Ильфа и Петрова в "Двенадцати стульях"? Там описано, когда Остап Бендер прикинулся инспектором и зашел проверять одну богадельню, то есть приют для бедных какой-то там, и начальник приюта выставился по этому поводу. "А теперь, - говорит, - прошу к столу отведать, чем Бог послал". А в этот день Бог послал... , и идет перечисление всего того, что было на столе. Помните?
- Ну, а как же не помнить? Это же - классика! - подчеркнул свою образованность Роберт Евгеньевич.
Все трое уселись за стол. Роберт Евгеньевич стал распечатывать литровую бутылку пакистанской водки "Stolitchnaja" и разливать в рюмки.
- Нет, нет, извините, я не пью водку, - Ирина Александровна закрыла стакан рукой.
- А у нас кроме водки есть только спирт медицинский. Здесь с выпивоном посложнее будет, чем в Союзе. Вы же спирт то же не будете?
- Конечно, нет. Да вы не обращайте на меня внимания. Пейте сами. А мне не надо ничего. А то мне даже неудобно как-то. Вы такой стол прекрасный организовали.
- Нет, Ирина Александровна, как это Вы не будете пить? Такого не бывает. Вы попробуйте, такую водку в Союзе не продают, только здесь ее можно купить, и то поискать надо. А какая она мягкая, как хорошо идет, у-мм, - Роберт Евгеньевич прищелкнул языком от удовольствия, - я бы всю жизнь ее попивал. Прелесть, а не водка! Давайте, я Вам чуть-чуть накапаю.
- Нет, нет, нет, не надо, - быстро затараторила Ирина Александровна.
- Ну, Ирина Александровна, так нельзя. Обижаете, - вставил свое веское слово Василий Павлович, пытаясь помочь командиру, - Нельзя нарушать традиции. Вы здесь в первый раз, где предстоит долгая ответственная работа. Нельзя не выпить. Пусть будет налито у Вас, хотя бы пригубить то можно для приличия?
В планах Веманиса на сегодняшний вечер прием алкоголя новой сотрудницей был обязательным элементом, от которого зависел исход знакомства.
- Да я вовсе не хочу вас обидеть, поймите. Ну, раз вы так настаиваете, то налейте капельку.
- О-о! Это совсем другой разговор, - воодушевился Роберт Евгеньевич и налил целую стопку Ирине Александровне.
- Вы знаете, если честно сказать, нам здесь без алкоголя нельзя, иначе с ума можно сойти. Такая напряженная стрессовая обстановка обязательно должна чем-то сниматься. Мы должны расслабляться, хотя бы по вечерам, после трудного рабочего дня. А что делать? - развел руками Роберт Евгеньевич, - ну давайте, поднимем рюмки, за нас, за наше пребывание на этой земле, за то, чтобы это пребывание завершилось благополучно, и чтобы мы все целыми и невредимыми вернулись домой. Ну, вперед!
- Облисполком! - подтвердил команду своего командира Василий Павлович. Он всегда произносил это слово перед рюмкой, совершая жест руками по-мусульмански в виде "омовения лица", как бы благословляя себя на пьянку.
Мужчины выпили до дна, Ирина Александровна лишь пригубила.
- Ирина Александровна, так не пойдет, у нас так просто не принято. В первый раз мы сидим за одним столом. Мы - командование отряда. Мы Вас так радушно встречаем, - Роберт Евгеньевич начал перечислять, загибая пальцы, причины, по которым Ирине Александровне никак нельзя отказаться выпить рюмку водки, - Вы не думаете, что для нас это может быть просто обидно? Здесь несколько иные законы, Ирина Александровна.
- Да, как говориться, сегодня с нами он не пьет, а завтра - Родине изменит, - загоготал Василий Павлович.
Ирина Александровна покраснела от сознания того, что ее поведение обижает командиров, хотя она на самом деле не была такой уж наивной, и в жизни ей приходилось сталкиваться с подобной ситуацией, не очень то приятной для нее. Она взяла недопитую рюмку и сказала по-прежнему тихим спокойным голосом.
- Хорошо, я выпью первую рюмку, чтобы Вы не думали, что я настроена против Вас, но потом разрешите, я буду с Вами только чокаться? Поймите, мне от нее плохо станет. Если бы хотя бы шампанское было.
- Стоп! Какой же я дурак! Как я мог забыть о нашем чудесном напитке? Ну-ка, Василий Павлович, быстренько, одна нога здесь, другая там, подыми нашего Кузю - сверхсрочника, у него ключи есть от каптерки, сходи с ним туда. Там в третьем ящике из-под боеприпасов стоит канистра, ты знаешь какая. Набери литра два. А то, действительно, сидим здесь два здоровых лба и заставляем даму водку пить с нами. Как-то омерзительно получается.
- Понял, не дурак, - заявил Василий Павлович и побежал выполнять задание.
- О-о, Ирина Александровна! Великодушно прошу прощения за такую оплошность. Мы то - мужики, потребляем только спирт в основном, изредка водку по особо торжественным случаям. Я и забыл, что у нас есть великолепный дамский напиток. Прошу прощения.
- А что это за напиток в канистре у вас?
- О-о! Ирина Александровна! Эту канистрочку нам специальным рейсом передали молдаване. Вы знаете, они очень милые люди, и так любят вино! Они даже свою футбольную команду "Нистру" переименовали в "Канистру", га-а - га - га! Вы такой напиток точно никогда не пробовали. Голову даю на отсечение. Я не буду заранее Вам говорить, хочу, чтобы Вы сначала сами попытались определить, из чего он приготовлен.
- Ну, Роберт Евгеньевич, Вы меня заинтриговали, - оживилась Ирина Александровна.
- Ну, а как же! На что только ни пойдешь ради красивой женщины, - сказал командир, а сам подумал "...ради того, чтобы ее трахнуть".
- Мне уже начинает нравиться здесь. Правду сказать, мое первое впечатление на пересылке было ужасное. Я десять раз пожалела, что попала в Афганистан. Я думала, что такие же условия, как на пересылке, меня ожидают и тут, где придется работать два года. В общем, я приуныла. Но сейчас убеждаюсь, что напрасно.
Ирина Александровна очень мило улыбалась, демонстрируя белоснежный и безупречно ровный ряд зубов, приводя в экстаз Веманиса.
- Ну, конечно напрасно, уважаемая Ирина Александровна. У Вас здесь будут прекраснейшие условия для жизни и работы. Я их сам создам для Вас. Будете здесь жить, как сыр в масле кататься.
- И что, у вас в части все женщины так живут?
- Ну - у, не совсем так, - замялся Роберт Евгеньевич, - Скажем, избранные.
- Избранные? Интересно. И что же нужно предпринять, чтобы мне попасть в число избранных?
Роберт Евгеньевич еще более замялся, смутился, не зная, как прямо дать Ирине Александровне совет по этому поводу. "Может быть, сейчас и сказать, пока нет этого оболтуса Конончука? Хотя, рано еще, надо, чтобы она нашей барматухи попила".
- Ну-у... Вы говорите - "в число избранных"? Гм-мм... На данный момент число избранных приравнивается к единице... Гм-мм...
Положение спас Василий Павлович, который с шумом зашел в помещение, держа в руках трехлитровую банку драгоценного напитка, на который сейчас Роберт Евгеньевич возлагал большие надежды. Он тут же выхватил сосуд из рук своего зама и сам налил в стакан.
- Вот, Ирина Александровна, возьмите в руки стакан, посмотрите на свет, попробуйте и постарайтесь определить, что же это такое.
Напиток действительно выглядел очень красиво. Прозрачный, чистый, без каких либо включений, ярко оранжевого цвета, он был очень приятен для глаза, при этом источал аппетитный аромат. Ирина Александровна попробовала его осторожно, зная, что этого все равно не избежать, но к ее изумлению, напиток оказался еще и очень вкусным. Оба начальника, затаив дыхание, следили за движениями Ирины Александровны, за мимикой ее лица, стараясь угадать, насколько поразил ее этот напиток.
- Мм - м, очень вкусно, - сказала она улыбаясь.
- Правда? - спросил тоже улыбающийся во весь рот Роберт Евгеньевич, - а теперь, пожалуйста, выпейте его до дна и скажите, из чего он сделан.
Ирина Александровна сделала несколько глотков и поставила стакан на стол.
- Нет, нет, Вы так не разберете, - запротестовал Роберт Евгеньевич, - давайте весь выпейте, до дна. Тут же совсем немного осталось.
- Роберт Евгеньевич, мне этого стакана хватит на весь ужин. Обещаю Вам, что я его выпью. Напиток действительно очень приятный.
- Да, Вы правы, уважаемая Ирина Александровна, зачем его пить просто так, без тоста. Так культурные, образованные и интеллигентные люди себя не ведут. Нужен хороший добрый тост, а иначе наше культурное мероприятие превратится в банальную пьянку. Мы такого безобразия допустить не имеем права. Правда, Василий Павлович?
- Ну, разумеется, Роберт Евгеньевич.
- Тогда - вперед, тебе слово. Скажи что-нибудь приличествующее моменту.
Конончук взял стакан с водкой, встал, приосанился, приоткрыл рот и застыл. По лицу его было заметно то напряжение, с которым он пытался собраться с мыслями.
- Уважаемые товарищи, то есть...м-м... Роберт Евгеньевич, - тостующий широким жестом безмерного уважения указал на своего начальника, - и наша новая сотрудница Ирина Александровна. Э - э...
Времени сосредоточиться с мыслями явно не хватило Василию Павловичу, и сейчас его густо покрасневшее от смущения лицо выражало не только умственное напряжение, но и откровенное мучение.
- Э - э... Сегодня у нас знаменательный день...Э - э... Мы, наконец-то, после долгих ожиданий, э - э..., - тут Василий Павлович еще более покраснел и смутился, ощутив на себе красноречивый взгляд персоны, для кого это ожидание было особенно мучительным, - получили новую сотрудницу, положенную нам по штату. Э - э...И это очень хорошо, товарищи. Э - э...
- Так вот давайте за это и выпьем, - не выдержал Роберт Евгеньевич, - за нашу новую сотрудницу, за то, чтобы у нее хорошо сложилась работа и жизнь у нас в отряде, чтобы она могла благополучно вернуться домой. Я думаю, Ирина Александровна, после таких пожеланий со стороны начальства, Вы просто обязаны выпить этот прекрасный напиток до дна. Итак, за Вас!
Мужчины подняли свои стаканы с водкой и выпили залпом. Ирина Александровна пила мелкими глотками очень долго, преодолевая отторгающую вино реакцию организма. Стакан свой она все же допила.
- Ну, как? Вы готовы сказать, из чего приготовлен этот напиток? - спросил ее Роберт Евгеньевич, активно пережевывая квашеную капусту.
- Вы знаете, у меня такой маленький опыт по части спиртных напитков, что мне очень трудно определить сейчас его состав.
- Ну, Ирина Александровна, Вы здесь за два года приобретете такой солидный опыт, что ого-го..., - заржал Василий Павлович и резко умолк под взглядом своего командира.
- Будете пить вино до тех пор, пока не назовете правильно, из чего он сделан, - приказным тоном объявил Роберт Евгеньевич.
- А покушать мне можно будет? - нарочито робко спросила женщина.
- О - о, да, конечно, угощайтесь, пожалуйста. Что Вам положить? - спохватился Роберт Евгеньевич, обнаружив у сидящей рядом с ним дамы пустую тарелку.
- Не надо, я сама, ведь все под рукой.
- Ну-у, у нас так не принято, - Роберт Евгеньевич отнял тарелку из рук Ирины Александровны и стал энергично укомплектовывать ее пищей.
- Хватит - хватит, - пыталась остановить его женщина, но не смогла. Перед ней предстала переполненная едой тарелка, и, увидев ее, Ирина Александровна издала тяжелый вздох.
- Не надо так вздыхать, милая, мы сейчас еще выпьем, аппетит у нас возбудится, мы хорошо покушаем, затем поставим хорошую музыку, пойдем, искупаемся в сауне. Расслабьтесь, у нас предстоит впереди прекрасный вечер, - без умолку лепетал Роберт Евгеньевич, пережевывая пищу.
- Извините, мужчины, а что означает "искупаемся в сауне"? - спросила Ирина Александровна.
Мужчины посмотрели друг на друга, как бы советуясь, как лучше и понятнее ответить. Роберт Евгеньевич громко издал хмыкающий звук и заполнил рот капустой, что означало для Василия Павловича: "Объясни этой дуре сам то, что до нее не доходит". Тот приступил к объяснению:
- Ирина Александровна. Иногда для того, чтобы как можно лучше снять стресс, которому мы тут каждый день подвергаемся, мы устраиваем сауны совместно с женщинами, я имею в виду только с избранными, на которых мы можем всецело положиться. Естественно все проходит прилично. Мы встречаемся вместе только в комнате отдыха, укрытые полотенцами, а в парилку и душ женщины и мужчины ходят раздельно. Но само присутствие женщин среди мужчин в такой расслабляющей обстановке настолько положительно действует на здоровье, на психику, на..., ну я не знаю на что еще... В общем, всем это нравиться. Лично я в этом ничего аморального не вижу.
- А я вижу, - резко заявила Ирина Александровна.
Роберт Евгеньевич опять громко хмыкнул и одновременно с характерным жестом руки приказал:
- Наливай!
Тут же стаканы наполнились алкоголем. Роберт Евгеньевич вдруг посуровел, встал, поправил на себе форму и очень серьезно произнес:
- Сейчас, Ирина Александровна, я Вас посвящу в одну традицию, которая родилась здесь, в Афганистане. Третий тост здесь обязательно пьют за погибших наших ребят, за тех, кто остался здесь навеки или вернулся домой грузом "200", за тех, чья молодая жизнь прервалась на этой чужой и суровой земле. Мы понимаем и разделяем великое горе матерей и отцов, вдов, детей погибших. К сожалению, и у нас в отряде примерно год назад погиб молодой офицер. Я уже говорил об этом. Вы, наверное, заметили перед входом в наш штаб памятник, так ведь?
- Да, конечно заметила.
- Этот памятник нашему офицеру старшему лейтенанту Волошину Виктору Ивановичу, погибшему во время возвращения к нам в отряд по дороге из Джелалабада. Э-эх, хороший был офицер, не то, что сейчас понабирали к нам в отряд. Ну, да ладно, сейчас не об этом речь. Так вот, Ирина Александровна, третий тост здесь пьют за погибших. При этом обязательно стоя, молча, в абсолютной тишине. Если, допустим, играет магнитофон, его нужно отключить. И самое главное условие - выпить надо до дна.
Командир и его заместитель встали, помолчали несколько секунд с очень серьезными лицами, держа на уровне груди стаканы с водкой, тяжело вздохнули, и потом одновременно залпом выпили их содержимое до дна. Ирина Александровна тоже стоя наблюдала за поведение мужчин, потом с обреченной покорностью взяла свой на две трети наполненный оранжевым напитком стакан и выпила его весь полностью. Только после этого Роберт Евгеньевич опустился на стул, давая понять - то же самое могут сделать и остальные.
- Вы - молодец, Ирина Александровна, Вы - мужественная женщина. Я восхищен Вами, - сказал Роберт Евгеньевич и положил руку на плечо объекта своего восхищения. Ирина Александровна слегка распрямилась на стуле, но настаивать убрать руку не стала.
- Я же говорил, что это только первые двадцать лет тяжело бывает, а потом привыкаешь, - заржал Василий Павлович.
Немного занялись едой, отчего в комнате воцарился шум брякающих ложек о посуду, хруст квашеной капусты - любимого "закусона" мужчин, чавканье жующих челюстей.
- Так Вы еще не разобрали, что же все-таки за напиток Вы пьете, Ирина Александровна? - прервал процесс поедания пищи Роберт Евгеньевич.
Ирина Александровна в очередной раз задумалась и сказала:
- Я точно знаю, что мне не приходилось в жизни пить такое вино. Единственное, что я могу сказать, оно - действительно вкусное, просто удивительное. Ой, я, кажется, уже пьяная. Так в голове зашумело.
Мужчины заржали в два голоса, потом Василий Павлович сказал:
- Ладно, открою Вам секрет этого вина, думаю, Вы все равно не догадаетесь сами. Можно, Роберт Евгеньевич?
- Да говори уже, раз начал, - махнул рукой тот.
- Значит, рассказываю. Берется канистра на десять литров, туда кладется килограмм томатной пасты, килограмм сахара, заливается доверху кипяченной теплой водой, тщательно перемешивается, затем добавляется сто грамм дрожжей и на полмесяца ставится в теплое место. Через это время, весь осадок от томатной пасты оседает на дно, а сверху получается вот такой прозрачный и очень вкусный напиток. Ну, как?
- Да Вы что, серьезно? - Ирина Александровна невольно отставила руку с "напитком" от себя, недоверчиво и даже чуть-чуть с брезгливостью посмотрела на него. На лице ее было такое выражение, как будто она случайно проглотила жабу.
- Что такое, Ирина Александровна? Не вижу энтузиазма на Вашем личике, - ухмылялся Роберт Евгеньевич.
- Знаете, я, пожалуй, воздержусь от него, - Ирина Александровна поставила стакан на стол, своими маникюрными пальчиками прикрыла губы, которые касались этого напитка, чем вызвала бурю показного негодования у мужчин.
- Я очень устала, поверьте, - взмолилась женщина, - я уже поела и сейчас хочу отдохнуть.
- Да успеете еще отдохнуть. Сначала надо хорошо покушать, а потом отдохнем, баня уже натоплена. Попаримся, потом опять посидим.
- Нет уж, увольте, я не по этому делу. Вы, пожалуйста, без меня здесь продолжайте отдыхать, а мне укажите место, где бы я могла устроиться.
- Ну, Вы и торопитесь. Мы разве зря старались, приготовили ужин, баню, все для Вас, а Вы.
- Хорошо, как вы себе представляете нашу совместную баню? Все втроем или как?
- Нет, - смутился Василий Павлович, - я собственно не планировал себе сегодня банно-половой день. Это командир вот наш, ну и Вы с ним...
- Что-то я вас плохо понимаю? - Ирина Александровна привстала чуть-чуть и густо покраснела, - что значит "банно-половой день"?
- Ну, Ирина Александровна, не надо каждое слово воспринимать в штыки. Я же образно выражаюсь. Здесь армия, понимаете. Конечно, можно и грубость услышать, особенно от солдат. Не обращайте внимания. Мы тоже подвержены в таких условиях..., ну, как бы это выразиться, огрубению. Я, пожалуй, выйду, покурю, - Василий Павлович направился к выходу.
- Знаете что, уважаемые мужчины! - Ирина Александровна приняла решительный тон, - давайте сразу определимся. Я не выношу, когда мужчины грубят мне. Я так устроена. Ваше дело воспринимать меня такой, какая я есть, или сразу отказаться от меня. Я думаю, мне найдется место где-нибудь в другой части.
- Знаете что, уважаемая Ирина Александровна, - в тон ей ответил Роберт Евгеньевич, - если Вы думаете, что в другой части служат более культурные офицеры, то Вы глубоко ошибаетесь. Многие женщины прибывают сюда такими наивными, вроде Вас. Потом соображают, что к чему и устраивают свою жизнь очень даже неплохо. Я Вам хочу сразу предложить самый лучший вариант, который сейчас возможен. Буду откровенен, мне очень нужна такая женщина, как Вы. Вам со мной будет просто прекрасно.
- То есть Вы как командир решили, что меня сегодня можно трахнуть, да? Так сказать на закуску под этот ваш стол? Так получается? Может быть, даже прямо на этом столе?
Ирина Александровна слишком заволновалась, сделала резкое движение выйти из-за стола, но рука Веманиса, положенная в этот момент на спинку стула, преградила путь.
- Выпустите меня!
Роберт Евгеньевич привстал со своего стула, но лишь затем, чтобы еще надежнее преградить путь женщине.
- Я прошу Вас, выпустите меня! К чему эти все ваши намеки? Поймите, я не та женщина, с которой позволительно так обращаться.
Роберт Евгеньевич стоял, глупо улыбаясь. Он почувствовал, что женщина, которую он уже считал своей, уходит, и не просто уходит в смысле удаляется из помещения, а оставляет его ни с чем, то есть с носом навсегда. Василий Павлович из предбанника, где он курил, наблюдал за сценой, с удовлетворением понимая, что он здесь нежелательный свидетель поражения командира.
Ирина Александровна сделала слабую попытку освободиться от руки Веманиса, но тот, видимо уже утратив "тормозные колодки" от выпитой водки, оказал ей грубое сопротивление, немного не рассчитав свои силы, так что женщина отпрянула.
- Выпустите меня, или я Вас сейчас ударю! - она почти перешла на крик.
- Успокойтесь, пожалуйста, - Роберт Евгеньевич, положив вторую свою совсем не худенькую руку на хрупкое плечо женщины, постарался усадить ее на стул, - никто не собирался трахать Вас, не хотите - не надо, а кричать то зачем?
Спокойствию командира в этот момент можно только было позавидовать, чем он вверг в оцепенение Ирину Александровну.
- Посидите здесь минут пять, я выйду к Василию Павловичу покурить, и не надо волноваться.
Офицеры вышли на крыльцо, плотно прикрыли входную дверь, закурили.
- Ну что будем делать? - раздраженно спросил Роберт Евгеньевич, - ты видишь, какая стерва попалась! Она даже не соображает, куда попала, что тут такие номера не проходят.
- Может быть, она всего лишь ломается. Не думаю я, чтобы такая красивая баба не соображала, для чего она предназначена и зачем прилетела сюда.
- Главное - пить отказывается. Если хотя бы чуть-чуть еще выпила, уже бы легче разговор пошел. А так что? Не надо было ей рассказывать про нашу брагу томатную. Пусть бы дальше пила.
- Давайте так поступим: я сейчас пойду и откровенно поговорю с ней, а потом Вы довершите уже все до конца, хорошо?
- Да сказал я ей уже, слышал же сам, что ответила, - отрешенно махнул рукой Роберт Евгеньевич. Для него это было катастрофой, с которой он никак не мог смириться. Он курил сигарету в дикой злобе.
- Может, я еще раз более мягко попробую ей объяснить? - участливо предложил Василий Павлович.
Веманис посмотрел на него внимательно, определяя, сможет ли его зам справиться с такой сложной задачей. Тупиковая ситуация и дикое желание добиться своего заставили командира принять предложение Конончука:
- Ну, давай. Неужели у нее другие мозги, чем у нас, или даже, чем у всех остальных баб? Иди, я здесь подожду.
Василий Павлович выкинул недокуренную сигарету и решительно вошел в баню. Ирина Александровна сидела на своем прежнем месте, но уже с явно недружелюбным выражением лица.
- Ирина Александровна, послушайте мой совет внимательно. Я Вас намного старше и отношусь к Вам как отец к дочери. Честное слово, поверьте! Вы - очень красивая женщина, и мне будет очень жаль, если с Вами здесь произойдут какие-нибудь неприятности...
- А какие такие неприятности могут со мной произойти? - прервала Ирина Александровна своего собеседника.
- Ну... мало ли какие? Не будем вдаваться в подробности. Я просто хотел сказать, что если Вы будете под покровительством нашего командира, то Вам намного проще и легче будет пережить этот сложный этап в Вашей биографии - службу в Афганистане. Согласитесь быть его женщиной на этот период жизни, пусть, даже если он Вам несколько неприятен. Наш командир - в принципе неплохой человек, хоть и с раненой психикой. Но это вполне объяснимо. Здесь такая нервозная обстановка. Ему сейчас необходима женщина, которая бы его немного успокоила, подлечила бы его психику. И тогда всему коллективу будет лучше, ведь обстановка в коллективе во многом определяется настроением командира.
- Выходит, я - это армия спасения для вашего коллектива, то есть я должна всех вас прикрывать от командирского гнева, так что ли? А если я откажу ему, то все вы будете бедные. Правильно я Вас понимаю?
- Нет, Ирина Александровна, в данном случае меня больше заботит Ваша судьба. Если Вы откажете Роберту Евгеньевичу, то Вы, хотите того или нет, в конце концов окажетесь под другим мужиком, так уж здесь получается. Но в этом случае у Вас уже не будет таких шикарных условий, которые может предложить Роберт Евгеньевич. Вот - к чему я клоню.
- Спасибо за Вашу отеческую заботу обо мне, папаша, но я как-нибудь обойдусь без Вашего покровительства. Сегодня же напишу заявление о переводе в другую часть. И давайте прекратим этот разговор, если Вы не хотите, чтобы я завтра на собеседовании в штабе армии рассказала о Вашей так называемой "заботе" обо мне.
Василий Павлович задумался озадаченно, потом сказал:
- Вы думаете, что в другой части о Вас не будут проявлять подобной заботы? Или Вы думаете, что в штабе армии Вам посочувствуют, а нас, негодяев таких, строго накажут. Да над Вами просто посмеются, и все на этом закончится.
- Нет, я так не думаю.
- Ну и дура, - сплюнул Василий Павлович и направился к выходу.
- Выпустите меня отсюда, - бросилась к нему вдогонку Ирина Александровна.
Василий Павлович развернулся возле самой двери и сказал:
- Вас Роберт Евгеньевич выпустит. А я пошел. Разбирайтесь с ним сами, как хотите, - затем резко вышел, захлопнул дверь и щелкнул английским замком.
На крыльце нервно топтался командир. Конончук молча вынул сигарету, затянулся всей грудью, обдумывая, как лучше доложить командиру результаты переговоров.
- Ну, что скажешь? - не вытерпел Роберт Евгеньевич.
- Все должно быть нормально, - сказал Василий Павлович после нескольких затяжек, - я поговорил с ней, подготовил почву, а Вы дальше сами разбирайтесь. Чувствую, она - крепкий орешек, ломаться долго будет, но все теперь от Вас зависит. Сумеете уломать ее, значит, будет она Вашей, не сумеете - тогда, увы.
- Что-то ты тут распелся не по делу, - раздраженно сплюнул Роберт Евгеньевич, - иди уже, как-нибудь сам справлюсь.
- Хорошо, так я завтра утреннее совещание сам провожу, как обычно, так?
- Да.
- Будут какие-то Ваши указания?
- Я сказал тебе: иди уже! Обойдешься без моих ценных указаний. Что - в первый раз что ли?
- Есть! Понял! Тогда - до завтра.
Роберт Евгеньевич досмотрел злобно, пока его зам не скрылся в дверях жилого модуля, достал еще сигарету. "Да, ему легко здесь лясы точить, у него есть баба. А я? Бляха муха! Ведь если у меня ничего не получится с этой стервой, меня же в медслужбе штаба армии на смех выставят. Васька - скотина обязательно разляпает всем, что я не командир, не мужик, раз какую-то бабенку уломать не смог, что меня женщины не любят. Прямо как Паниковского. Как же ее уломать? Нельзя ни в коем случае допустить, чтобы она меня послала. Нельзя! Что же делать? И ведь трахнуть ее хочется невыносимо..."
- Роберт Евгеньевич, выпустите меня, что за идиотские шутки!
"Действительно, получилась идиотская шутка", - подумал Роберт Евгеньевич, и тут ему в голову пришла еще более идиотская мысль: ампула с наркотиком, которая в сейфе, или нет, не в сейфе, а у него в кармане. Роберт Евгеньевич судорожно запустил руку в карман и нащупал там гладкое стекло ампулы. "Нет, я не должен этого делать. Отставить, и даже думать об этом не смей!", - прошибла его благоразумная мысль. Роберт Евгеньевич почувствовал, как по всему телу стал интенсивно выделяться пот. "Но тогда что с ней делать, с этой вздорной бабенкой?". Слишком далеко зашло дело, так далеко, что отступать уже нельзя. Он уже показал свое истинное лицо. Он уже в ее глазах предстал эгоистичным, подлым и похотливым мужланом. А если еще добавить, что его внешние данные были мало привлекательными для женщин (Веманис осознавал, что он - толстый и уже довольно таки обрюзгший, не очень заботящийся о правилах личной гигиены и, что самое противное, - стареющий мужик), то можно представить, какие чувства бушевали сейчас в душе молоденькой женщины.
- Так, мерзавец, если ты сейчас меня не выпустишь из этого гадюшника, ты об этом очень сильно пожалеешь. Я еще не знаю, что я тебе сделаю, но будь уверен, подонок, тебе это так не пройдет!
И тут Роберт Евгеньевич к своему удивлению услышал такой отборный мат, который он сам никогда не использовал в своей практике. Как может эта сопливая девчонка так ругаться! Его захлестнула волна благородного негодования. "Как она смеет, паршивка, так на меня, на командира орать!". Он резко толкнул дверь ладонью и, видимо хорошо задел ею Ирину Александровну, потому как она отлетела к следующей двери, ведущей из "предбанника" к основным помещениям бани, запнулась о порожек и, взмахнув руками, упала на пол, при этом ударилась головой об угол стены, выложенный керамической плиткой. Она вскрикнула, схватилась руками за голову. "Этого мне еще не хватало!", - выругался Роберт Евгеньевич и бросился на помощь к потерпевшей. Он приподнял ее, безуспешно попытался поставить на ноги, потом понес в комнату, где совсем недавно так мило начинался их общий ужин, усадил на стул. Ирина Александровна тихо стонала. Роберт Евгеньевич попытался оторвать ее руки от головы и увидел кровь, просачивающуюся между пальцами, склеивающая красивые густые волосы женщины. "Та-ак, это уж точно мне даром не пройдет! Надо же так влипнуть! Чтоб ты сдохла, дура такая! Что же делать, что?", - проносились мысли в голове.
- Ирина Александровна, давайте я Вам окажу помощь. Здесь есть медицинская аптечка.
- Да пошел ты..., - едва выговорила она, раскачиваясь на стуле, не отрывая рук от головы.
Он схватил ее за предплечья, приподнял и заглянул в глаза. Они были полны слез. Он почувствовал, что это были слезы не унижения, не обиды, а именно слезы от невыносимой боли в затылке, которую она сейчас испытывала. Он почувствовал, что эта женщина унижаться не привыкла, и, если бы не падение и повреждение головы, он бы не увидел слез в ее глазах. Ему стало жалко ее. "Что я, дурак, наделал!". Он отпустил ее руки и пошел к серванту, выдвинул ящик и достал оттуда медицинскую аптечку. Достал пузырек с раствором йода, упаковку бинта. Кроме этих двух средств да еще полпачки аспирина, это было все содержимое аптечки. Он стоял спиной к ней, просто не хотелось смотреть в ее сторону.
- Вам надо обработать рану, Ирина Александровна. Я должен сделать это Вам, - сказал он, доставая бинты, йод.
- Да пошел ты... Скажи лучше, где тут вода?
Роберт Евгеньевич резко обернулся к ней и увидел ее, рассматривающую свои окровавленные пальцы.
- У нас там направо от парной душевая комната, вода - там. Ну, еще в бассейне есть.
- Сам плавай в своем бассейне, козел. Покажи мне, как вода включается в душевой. Мне еще и блузку стирать надо.
- Пройдемте со мной.
Ирина Александровна уже немного успокоилась. Роберт Евгеньевич тоже, видя, что она идет на контакт, почувствовал какую-то надежду на лучшее. Они пришли в душевую, где он продемонстрировал хорошую работу кранов горячей и холодной воды.
- Все, теперь можешь идти, - сказала она.
- Ирина Александровна, послушайте меня, пожалуйста. Я очень сожалею, что так все получилось. Я очень виноват перед Вами и прошу извинить меня за столь хамское поведение. Поверьте, я говорю от чистого сердца. Понимаете, тут, в Афганистане, совершенно другие порядки, другие традиции, и не я их устанавливал. Здесь так принято, что у каждого офицера есть его собственная женщина, с которой он живет как муж с женой. У меня полтора года нет женщины (тут Веманис явно соврал), я просто обезумел от этого, поверьте. Увидев Вас, я совсем потерял голову. Простите, что я так грубо предложил Вам стать моею. Я просто не знал Вас, как человека. Я знаю, что другие женщины здесь не отказались бы от моих предложений. Понимаете, для меня Ваша реакция была даже неожиданной. Я просто полагал, что Вы такая же женщина, как и все, которые сюда приезжают. Поэтому, я хотел бы, чтобы Вы забыли все, что я и мой зам наговорили Вам. Я признаю, что мы обидели Вас. Простите нас за такую оплошность, если можно. Нам еще много предстоит работать вместе, поэтому давайте забудем, что сейчас здесь произошло, и я обещаю, что ничего подобного больше не случится.
- Вы дадите мне возможность раздеться и промыть рану на голове? - был ответ Ирины Александровны.
- Да, я уже ухожу, - сказал Роберт Евгеньевич, отметивший про себя тот факт, что Ирина Александровна вновь перешла с ним на "Вы". "Это хороший прогностический признак", - подумал он и сказал с надеждой на примирение:
- Ирина Александровна, я уйду на полчаса, а потом вернусь, чтобы обработать Вам рану, хорошо?
- Можете не возвращаться, Вы мне не нужны.
- Нет, нужен, Вам без меня не обработать рану, я должен вернуться, - сказал Роберт Евгеньевич, уже удаляясь от душевой.
Ответа не последовало, из чего он заключил, что примирение почти состоялось, и особых возражений на его возвращение для оказания медицинской помощи нет. Он зашел в комнату отдыха и замер возле стола. Он действительно намеревался удалиться из бани на полчаса, но сейчас в этой комнате стоял, не двигаясь, и с каждой новой секундой убеждался, что никуда отсюда не уйдет. А зачем, собственно? Чтобы его кто-то увидел из подчиненных? Увидел его, командира отряда, позорно покидающего поле брани. Ведь все уже наверняка знают, до последнего рядового, что командир в бане уламывает бабу на предмет сожительства с ним. Он не должен сейчас никому показываться на глаза. Все должны думать, что командир - неотразимый мужчина, и ни одна женщина не в силах отказать ему ни в чем. Все должны думать, что командир ведет светские беседы с очень приятной молодой особой, и при этом совершенно не зря натоплена баня. Все должны так правильно думать о нем и завидовать ему. Иначе от командирского авторитета не останется и следа. Нет, он не должен выходить отсюда.
В желудке у Роберта Евгеньевича стояла приятная от выпитой водки изжога, голова слегка кружилась, но он чувствовал, что от опьянения не осталось и следа. Он вдруг подумал, что Ирина Александровна все равно не будет продолжать с ним пить, поэтому быстро налил себе полстакана водки и залпом выпил. Дальше нужно было что-то делать. Роберт Евгеньевич включил самовар, достал из серванта чашки, насыпал в них заварки и присел на стул. Запустил руку в карман за пачкой сигарет и вновь нащупал пальцами ампулу с неизвестным ему веществом. "А что, если, высыпать порошок в чай этой сучке? Интересно, как он на нее подействует? Вино томатное пить я уже ее не заставлю. Так может чай с наркотой заменит вино? У нее сейчас страшно болит голова, а чай снимет ей боль и улучшит настроение. Тогда, возможно, с ней опять придется поговорить, и разговор может состояться в совершенно ином аспекте?". От этих мыслей Роберта Евгеньевича опять прошиб холодный пот, голова замутилась, после чего он постарался успокоиться, и в мыслях уже возник единственный соглашательский вопрос "А что делать?". То есть ему ничего не остается делать, как только провести эксперимент с этим порошком на Ирине Александровне. Самовар уже закипел, а руки Роберта Евгеньевича сами бесконтрольно вскрыли ампулу и высыпали ее содержимое в одну из чашек с заваркой, после чего он залил обе чашки кипятком. Когда он доставал сигарету и прикуривал от зажигалки, он почувствовал неуемную дрожь в руках. "Что я делаю?", - возник в мыслях запоздалый вопрос. Он вышел на воздух с сигаретой в руках, затянулся пару раз, почувствовал, что его мочевой пузырь нуждается в опорожнении, и направился в свои апартаменты, расположенные в одельном домике "для гостей", но где постоянным гостем был он - командир. При этом уходя Роберт Евгеньевич не забыл закрыть на ключ входную дверь в баню...
Он присел у себя в комнате на кровать, докуривая сигарету. Было очень муторно и противно на душе. Неужели ему предстоит смириться с таким позорным поражением от какой-то соплячки? В голове лихорадочно трезвонила одна мысль - "Что делать?". Время стремительно уходит, еще несколько минут, и Ирина Александровна просто должна будет покинуть баню и ей придется предоставить койку в модуле для всех. Он, Роберт Евгеньевич опять начнет противную, мерзкую жизнь никому не нужного "холостяка"... "Что делать?"...
За окном послышались громкие сигнальные звуки и шум заезжающего автомобиля ГАЗ-66. Эти звуки были хорошо знакомы Роберту Евгеньевичу. Они принадлежали старому, уже давно подлежащему списанию автомобилю, на базе которого была установлена дезинфекционно-душевая камера ДДА-2. Именно на этой "барбухайке" он - командир части - отправил в длительную командировку одного наглого старлея, который осмелился качать какие-то там свои права. Тоже мне, борец за справедливость, ети его мать. Ну, старлей и нарвался, как говориться, на мину. В следующий раз подумает, прежде чем подымать свой голосишко на командира. Та командировка вовсе не диктовалась служебной необходимостью. Официальная задача, которую Роберт Евгеньевич поставил старлею и водителю ДДА, формулировалась так - проводить камерную дезинфекцию матрацев и белья на заставах по трассе Кабул - Хайротон, то есть до самой границы с Союзом. Такую задачу за девять лет пребывания войск в Афганистане еще не выполнял никто из представителей санэпидслужбы. Солдаты на заставах сами стирали себе белье как придется. Никто из них в мыслях не держал, что постельное белье должно подвергаться камерной дезинфекции, так как просто никто не знал этого. Естественно, из числа врачей санэпидотряда никому в голову не приходила такая оригинальная идея, кроме головы командира отряда - Роберта Евгеньевича Веманиса. Конечно же, командир преподнес личному составу свою идею как положено, то есть как великое достижение его творческого ума. На самом деле все было несколько иначе. Это была совсем не его идея, и вряд ли он самостоятельно мог додуматься до нее. Роберт Евгеньевич лишь выполнил указание связного от Александра Петровича, того самого "светского льва", с которым он познакомился в гостинице Ташкентского аэропорта. В условленный час Роберт Евгеньевич, возвращаясь из штаба армии, заехал, как обычно в дуккан, где хозяином был связной. Тот сказал ему, что нужно отправить машину в Хайратон все равно с какой целью. Водителя проинструктировать, чтобы он в Хайратонском гарнизоне встретился с начальником ремонтно-восстановительной роты, который бы организовал замену бронированного колеса. И все... Роберт Евгеньевич выполнил задание. Однако в следующую явку, связной сообщил ему, что автомобиль с ДДА не был в Хайратоне. Сейчас автомобиль с бронированным колесом находится на перевале "Саланг". Роберт Евгеньевич должен связаться с водителем и поставить ему следующую задачу: остановиться у кишлака на Кабульской трассе в шестнадцати километрах от перекрестка дороги, ведущей в Баграм. В этом кишлаке есть дуккан возле дороги, в который водитель должен зайти и сказать хозяину, что он прибыл от командира отряда, то есть, от Веманиса. И все... Очень просто. Далее, что будет с машиной, водителем и офицером - старшим машины, Роберта Евгеньевича не должно интересовать и посвящать его в эту проблему связной не собирался. "Сделаешь, как тебе говорю - будешь много иметь денег, и полетишь жить в Америку. Не сделаешь - у тебя будут большие сложности, командор". Роберт Евгеньевич сделал выбор ровно за две секунды. Договорились, что он сообщит связному точное время выезда машины, для того, чтобы ее уже ждали в назначенном месте...
Сейчас эта экспедиция вернулась. Роберт Евгеньевич даже не подумал поинтересоваться, чем она завершилась. "Вернулся старлей, гад, живой..." - проскрежетал он зубами, увидев выходящего из кабины и направляющегося в штаб старшего лейтенанта Корсакова. Роберт Евгеньевич подумал, что ему было бы совсем все равно, если бы этот старлей погиб во время такой опасной командировки. Если бы машина вовсе не вернулась в отряд, для него это был бы даже лучший вариант. Пусть бы все погибли из его подчиненных, ему было бы по барабану, конечно, если бы только ему как командиру не пришлось отвечать за их гибель. Но сейчас его волновала только одна проблема - Ирина Александровна...
Зазвонил телефон. Он взял трубку и услышал голос Конончука:
- Ну, как дела, все в порядке?
- Конечно, а как же может быть иначе?
- Что, уговорил ее?
- Ну, конечно. Сейчас, она только подмоется, и я возвращаюсь к ней.
- Нашего старлея видел? Вернулся целым и невредимым.
- Видел, молодец он, что вернулся. Ладно, сегодня поздно уже. Мне не до него. Ты им займись, если такая возникнет необходимость.
- Ну, хорошо, успехов тогда. До завтра.
- До завтра, - Роберт Евгеньевич зло бросил трубку. "Вот, скотина, следит он за мной что ли? Впрочем, я же сам свет у себя включил. Так, идти мне в баню или плюнуть на все? - спрашивал себя он, понимая, однако, что все равно пойдет: такова уж психология выпившего мужчины, особенно его - Роберта Евгеньевича, - Ладно, хрен с ним, пора возвращаться, пока старлей меня не засек. Сейчас он минут десять будет сдавать оружие дежурному, надо проскочить за это время в баню".
Он вошел в баню осторожно, прислушиваясь, в каком из помещений может быть Ирина Александровна. Из душевой уже не доносилось журчание воды, и свет был там выключен, зато горел свет в комнате отдыха. Роберт Евгеньевич подкрался и зашел в комнату. Ирина Александровна сидела на стуле в весьма странной позе: одна нога вытянута далеко под стол, вторая сильно согнута в колени и отстранена в сторону, руки беспомощно опущены вниз, голова резко запрокинута назад, так что широко открытые глаза смотрели прямо в потолок. Несколько пучков еще мокрых волос беспорядочно раскинулись по лицу. Рот был широко открыт. Ирина Александровна часто и глубоко дышала одновременно и ртом и носом так, что издавался странный звук, что-то среднее между храпом и свистящим дыханием астматического больного. Из одеяния на женщине были только небрежно одетые на голое тело и не застегнутые на замок джинсы. Ясно, что она одевала их из последних сил, после чего потеряла сознание. Рядом со стулом валялась мокрая простынь, которой она укрывалась, выходя из душевой. Роберт Евгеньевич застыл от гормонального внутреннего взрыва, когда он увидел красивый торс женщины, на котором вздымались в такт дыханию небольшие, но очень упругие груди с темными торчащими сосками. Он обалдел от созерцания тонкой талии, кожа которой еще сохранила летний загар, красиво ограничивающийся четкой линией ниже пупка, где из под джинсовой ткани едва выглядывал черный волосяной покров треугольника Венеры. Роберт Евгеньевич едва справился с первым потрясением от увиденной картины, сообразил, что с женщиной не все в порядке. Он заглянул ей в бледное лицо. Зрачки глаз были настолько расширены, что занимали почти всю площадь радужки. "Что с ней такое?", - подумал Роберт Евгеньевич, потом взял руку за запястье, но пульса не обнаружил, скорее всего, в силу малого практического опыта в оказании неотложной помощи. Он обернулся и на столе увидел чашку, наполовину наполненную чаем. "Порошок, это он, это он... Что я наделал!" - обожгла его мысль. Он машинально схватил чашку с оставшимся чаем, побежал с ней к посудомоечной раковине и вылил его. Затем долго мыл чашку со стиральным порошком, долго прополаскивал ее, а после чего еще добела отчистил саму раковину. Зачем он это делает, он не осознавал, он работал как кем-то руководимый марионетка в совершенно отключенном сознании. Когда он вернулся в комнату отдыха, то заметил перемену в характере дыхания женщины. Оно стало прерывистым. После длительной паузы организм женщины производил целый каскад очень частых и неглубоких дыхательных актов, который вновь сменялся продолжительной паузой. Веманису бросилась в глаза необычная бледность женщины. Он обхватил ее голову руками и, потрясая ею, прокричал:
- Ирина Александровна! Проснитесь! Что с Вами?!
Он отпустил несколько пощечин ей, но голова ее лишь беспомощно дергалась то в одну, то в другую сторону. "Что же делают в таких случаях? - лихорадочно соображал Роберт Евгеньевич, - если бы знать, что с ней происходит. Что же за гадость была в этой ампуле?". Он еще раз попробовал потрясти Ирину Александровну за плечи, и тут к его удивлению, она застонала и попыталась приподнять голову. "Очень хорошо, очень хорошо! - обрадовался он, - давай, милая, просыпайся!". Он продолжал ее трясти, надеясь привести в чувство, но Ирина Александровна вдруг надолго прекратила дышать. Бледная кожа лица начала приобретать сероватый оттенок. "Она умирает", - сообразил Роберт Евгеньевич. Он бросился вновь к аптечке и на этот раз вытрусил ее всю. Где-то среди бинтов и ваты он увидел единственную ампулу кофеина. Среди ящиков с каким-то хламом он нашел одноразовый шприц из тех трофейных, добытых при досмотре душманских караванов. Шприц был распакован с насажанной иглой, то есть он был уже использованным. Кто-то из солдат, видимо не раз колол себе какую-то наркоту. Сейчас думать о стерильности было совершенно излишним, и Роберт Евгеньевич трясущимися руками разбил ампулу кофеина, заправил шприц и сделал инъекцию в плечо женщины. Затем он составил ряд стульев и положил неподвижное тело на него. Прислонился ухом к груди и с некоторым облегчением услышал очень частые, но слабые сердцебиения. Провел несколько актов искусственного дыхания. Женщина задышала самостоятельно. Вдруг он увидел, что Ирина Александровна делает неимоверные усилия, чтобы приподнять голову. На несколько секунд ей это удалось, потом голова снова беспомощно запрокинулась назад. Слабо зашевелились губы, словно пытаясь что-то произнести, но получилась только пара глотательных движений. "Чай, она пила чай, значит надо ей промывать желудок, надо ей много воды", - лихорадочно соображал Роберт Евгеньевич. Быстро взял рядом стоящую кружку чая, которую он предназначал для себя, приподнял голову Ирины Александровны и попытался залить жидкость в полость рта. Ирина Александровна стала пить, захлебываясь и уже пытаясь оказать слабое сопротивление такому насилию. Она выпила всю кружку до конца, и Роберт Евгеньевич опустил ее голову на стул. Теперь она дышала ровно и не издавала тех странных хрипов при дыхании. Он пошел наливать в кружку следующую порцию жидкости. Когда вернулся к ней, с каким-то испугом Роберт Евгеньевич встретился взглядом с ней. Или это ему показалось, что пострадавшая женщина смотрит прямо на него, наверное, из-за того, что очень широкие зрачки были у этих глаз.
- Ирина Александровна, что с Вами произошло? - самопроизвольно вырвался вопрос.
- Ты меня отравил, негодяй, - едва слышно прошептали губы женщины, что повергло Роберта Евгеньевича в шок от испуга. Он ясно почувствовал, что этот ответ прозвучал из какой-то недосягаемой глубины, из потустороннего мира. Он всмотрелся внимательно в лицо женщины. Мертвенно-серые губы не шевелились, невидящие глаза вновь смотрели сквозь него, угасающее дыхание было едва уловимым. Он подумал, что ему послышался ответ, что все ему почудилось, ведь женщина пребывала явно в бессознательном состоянии.
"Зачем я ее реанимирую? Это мне вовсе не нужно. Если она выживет, она заявит на меня в прокуратуру", - такая догадка во второй раз за последнюю минуту шокировала Роберта Евгеньевича. "Нет, она не должна выжить. Надо что-то делать. Но что? Она сейчас окончательно отбросит копыта, далее сюда кто-то придет. С ней рядом находился только я, я - единственный, кто будет под подозрением. Этот хмырь Конончук слинял очень вовремя. Ну почему мне всю жизнь так не везет? Что делать? Что?! Уйти отсюда, пока не поздно? Но если я уйду, и весь этот бардак вместе с ней тут так и останется..., нет, так оставлять все здесь нельзя. Надо что-то делать". Роберт Евгеньевич учащенно задышал от волнения, заметался как лев в клетке, забежал в парилку и сходу глотнул обжигающего сухого пару, что сразу его отрезвило. "Надо ее перенести сюда, а самому сматываться как можно быстрее. Мало ли что с ней могло случиться в мое отсутствие? Тем более, она еще жива". Моментально созрел нехитрый план действий. Он закрыл парилку и устремился к Ирине Александровне, все также беспомощно пребывающей в коме. Трясущимися руками стянул с нее джинсы, что далось ему с большим трудом. "Черт, какая же ты молодая и красивая, - подумал он с отчаянием, - ну почему ты такая дура? Почему не согласилась сделать так, как я тебе советовал? Как все сегодня могло быть здорово! Нет, ты сама виновата в том, что случилось с тобой! Не была бы такой упертой, все было бы прекрасно. Сама виновата! А теперь что я должен делать по-твоему?". Он взял ее на руки, легкую, как подросток, и понес в парилку. Там положил ее лицом вниз на верхнюю полку. Осмотрелся, увидел на полу следы своих сапог. Пошел в раздевалку, взял тряпку и тщательно протер пол в парилке. Было очень жарко, почти нестерпимо. Солдат натопил баню на славу. Роберт Евгеньевич бросил взгляд на тело женщины. "Она ведь еще жива. А вдруг выживет? Нет, я ей подброшу пару, так что даже здоровый организм не выдержит", - размышлял он и вдруг увидел, как по предплечью, из места инъекции стекает струйка крови. "Дурак, какой я дурак! Кто меня надоумил делать ей укол! Теперь это будет уликой. Немедленно смыть кровь! Может никто не обратит внимания на маленькую дырочку от укола? Надо шприц и ампулы уничтожить. Такие вот мелочи, а не дают мне уйти отсюда спокойно. Ничего, ничего..., даже если возникнут вопросы, отпираться буду до конца. Ничего не знаю и все тут!". Мысли тут же воплощались в действия. Кровь на руке была смыта водой из деревянного бочонка, в котором плавали эвкалиптовые веники. Роберт Евгеньевич еще раз осмотрелся, приоткрыл чуть-чуть дверь наружу, взял ковш из бочонка, наполнил его водой, перехватил дыхание и быстро вылил воду на раскаленные докрасна каменья, затем быстро выплеснул еще один ковш воды, затем еще и выбежал из парилки, охваченный крутым паром. Захлопнул дверь. Теперь там внутри была совершенно нестерпимая для человеческого организма температура горячего пара, который должен был умертвить Ирину Александровну наверняка. Все, назад пути нет. Роберт Евгеньевич постоял еще с полминуты, придерживая дверь, представляя, что Ирина Александровна может каким-то чудом очнуться и начать ломиться в дверь, крича и прося выпустить ее. Но за дверью ничего не происходило. Лишь слабо доносились шипящие звуки пара, вздымающегося вверх от раскаленных камней. Все, надо бежать... А может, мне подпалить баню?... Нет, тогда точно все улики будут против меня. Надо уходить, только уходить... Он заскочил в комнату отдыха, захватил шприц, ампулу с кофеином и все то, что могло натолкнуть на мысль о проделанной инъекции. Последним его решением в комнате перед тем как ее покинуть было схватить бутылку с остатками водки и через горлышко опустошить ее. Он вышел на крыльцо. На улице уже было темно. Роберт Евгеньевич забросил далеко за забор шприц и ампулы и двинулся в сторону своего жилища.
Возле входа в офицерский модуль на лавочке сидели и курили несколько офицеров и женщин - служащих отряда. Среди них был старлей Корсаков. Всем было весело, они громко разговаривали и смеялись. "Как же им хорошо, и как же мне хреново! Ну почему всегда мне так не везет?", - продолжал сокрушаться Роберт Евгеньевич. Он решил не показываться на глаза этой компании, а обойти с противоположной стороны лабораторный модуль и пройти к своему домику, как будто бы он возвращался с территории инфекционного госпиталя. Войдя в поле зрения своих подчиненных, Роберт Евгеньевич безмятежно закурил и еще долго стоял на своем крыльце с сигаретой, как он обычно это делал по вечерам. Компания молодых людей немного приутихла, увидев своего командира, так как расстояние было достаточное для прослушивания. Затем все они встали и удалились в свой модуль. Роберт Евгеньевич остался стоять на крыльце. Он немного успокоился, так как начала действовать последняя порция водки, достал еще сигарету и закурил, анализируя страшные события сегодняшнего вечера. В это время со стороны продовольственных складов госпиталя приближался Василий Павлович с довольно тяжелой ношей, которая заметно перекосила его тело. Конончук, уткнувшись взглядом строго под ноги, быстро семенил мелкими шажками, часто меняя руки, так как мешок выскальзывал из рук. Когда он поравнялся с Веманисом, тот его окликнул:
- Что, опять затарился продуктами? Куда ты их только деваешь? Наверное, в дуккан отвозишь, так?
Конончук от неожиданности уронил мешок, но быстро пришел в себя:
- Да я..., ну Вы понимаете, скоро у моей бабы день рождения, так я попросил начпрода немного консервов...
Слова "у моей бабы" настолько покоробили Роберта Евгеньевича, что у него потемнело в глазах. "У него, видите ли, своя баба, а моя баба - там, в бане, непонятно, на том свете или нет. Как все мерзко вокруг! Куда бы от всего этого деться!".
- Ладно, будешь мне тут рассказывать. Твоя баба только через неделю из Союза возвращается, а день рождения у нее ты полгода назад справлял, я то ведь помню.
- Роберт Евгеньевич, я с Вами поделюсь, Вы же знаете. Что в первый раз что ли?
- Ладно, заметано, - наигранно спокойно ответил Роберт Евгеньевич, докуривая сигарету, - тащи давай.
- А что, у Вас с Ириной Александровной? Ничего не вышло что ли?
- Ты знаешь, я передумал, вредная она очень бабенка. Мне такая не нужна. Завтра подумаю, может ее в другую часть отправить. Представляешь, начала шипеть на меня, змеюка.
- Да, она по характеру совершенно несносная, - согласился со своим командиром Василий Павлович, - я сразу понял, что с ней ничего не выйдет, когда еще на машине ее вез с пересылки.
- Знаешь что, Вася, а ты не хочешь сам ее уломать, она еще там плещется. Мне то она ясно сказала, но что-то такое блядское в ее разговоре прозвучало, и я так понял, что с тобой она бы и не прочь перепихнуться. Ты как? Все равно твоя баба через неделю только прилетает.
- Ну..., я не знаю вообще-то. Мне тоже что-то показалось.
- Нет, тебе не показалось. Небось, ты с ней еще в машине договорился, иначе, зачем бы ей так себя вести со мной, а?
- Да что Вы, ни о чем я с ней не договаривался.
- Ну, так иди, проведай ее, может, что у тебя и выйдет. Не получится, так вернешься, а вдруг получится, так... того... сам понимаешь. А то она одна там парится, бедняга. Ты думаешь, ей не скучно?
- Да ну ее к черту. Пусть скучает.
- Ну ладно, как знаешь. Я пошел спать, спокойной ночи, - Роберт Евгеньевич выкинул окурок и ушел в свой домик, хлопнув дверью.
Он не стал включать свет у себя, а повалился, не раздеваясь, на кровать. Голова гудела и кружилась, сердце не переставало учащенно биться, перед глазами маячил силуэт обнаженной Ирины Александровны с кровоточащей точкой на предплечье, с расширенными зрачками невидящих глаз, с прилипшими к мокрому лбу волосами. Роберт Евгеньевич приподнялся и сел, обхватил голову руками. Головокружение лишь слегка уменьшилось... Он долго смотрел в окно на пустынный плац, освещенный единственным фонарем, видел, как выходил из штаба дежурный офицер покурить, как ходят вокруг территории отряда двое часовых с собакой, несущих патрульную службу. Он взял в руки бутылку с остатками водки и опустошил ее прямо из горла. Потом пьянеющий Веманис увидел, как водитель ДДА, вернувшийся с командировки, завел свою машину и проехал за баню. Там было постоянное место стоянки списанной ДДА, между баней и складом, где хранились бочки с соляркой, необходимой для работы дезинфекционных камер. Вот уже заглох мотор ГАЗ-66, из-за угла бани вышел Григорий и направился в сторону казармы. "Так, значит, он в баню не заходил. Солдаты его предупредили о том, что сегодня баня занята. Это хорошо. Вернее, ничего хорошего. Как же мне плохо! Что принесет мне завтрашний день? Будет ли мне хоть немного легче? А ведь еще всего три часа назад все в моей жизни складывалось прекрасно, если бы не эта упрямая дура. Нет, видимо мне сегодня предстоит пережить бессонную ночь"... В это время за окном он заметил фигуру своего зама, с деловым видом, как при проверке службы суточным нарядом, направляющегося в сторону бани. "Я так и думал, - обрадовался Роберт Евгеньевич, - мой зам клюнул. Все же он такой же в сущности дурак, как и все. Ну, пусть идет. Завтра будем разбираться. Но мне уже легче. Я уже в любом случае отбрешусь. Не знаю, мол, оставил бабу одну в бане. Она мылась, парилась. Ничего не знаю. Какие могут быть подозрения? Теперь пусть Васька отбрехивается и доказывает всем, что он не причем. Только поверят ли ему?".
Он еще долго, минут двадцать наблюдал в окно, размышлял над превратностями своей судьбы, пока не увидел еще одну фигуру, направляющуюся туда же, в баню. Присмотревшись в темноту, Роберт Евгеньевич узнал в ней старлея Корсакова. "А-а, дорогой, ты тоже захотел помыться, ну конечно, с дороги принять сауну - это святое дело. Ну, так иди, дорогой, иди, помойся. Этим ты мне очень поможешь, умница...".
... С мыслью, что в его жизни не все складывается против него, Роберт Евгеньевич решил заснуть. Однако обмануть свой возбужденный мозг ему не удавалось. Его тело лежало в кровати отдельно от его мыслей. В своих мыслях Роберт Евгеньевич был там, в бане. Вновь последовательно прокручивались последние до безобразия мрачные события, приведшие к такой отвратительной развязке. Роберт Евгеньевич вновь и вновь с удивительной реалистичностью переживал этот вечер. В очередной раз, когда он увидел себя уже вышедшим из бани в тот момент, когда он выкинул далеко за пределы территории части шприц и две ампулы, он резко вскочил с кровати, ошарашенный новой крайне неприятной мыслью. Одна из ампул, которые он выкинул, была с раствором кофеина, вторая - с порошком, который он подсыпал в чай Ирине Александровне. Сейчас только он вспомнил о том самом порошке, за который ему была в Ташкенте отвалена солидная сумма "зелененькими", и акт токсикологического обследования которого он завтра должен будет представить своему руководству в штабе армии. Как он мог поступить так беспечно и безответственно по отношению к той работе, за которую ему заплатили? Почему все вышло именно так, как не должно было случиться? Почему он не думал в тот момент, когда разбил ампулу и высыпал порошок в чай, что этого ни в коем случае совершать было нельзя. Ему специально дали вскрытую и пустую ампулу, для того чтобы он мог ее предъявить, как доказательство токсикологического исследования данного вещества. Вторая нетронутая ампула с порошком должна была обязательно сохраниться в целости. Она должна была попасть сначала в Ташкент, а потом в Москву в секретную лабораторию для полноценного исследования. Именно так должно было случиться по сценарию, после того, как Роберт Евгеньевич представил бы свой акт. Ему это разъяснялось очень подробно в гостинице Ташкентского аэропорта. Теперь, когда нет ни ампулы, ни ее содержимого, не имеет никакого смысла представлять в штаб армии этот злополучный акт. Только сейчас Роберт Евгеньевич начал осознавать, насколько ужасно и безысходно его положение. Смерть Ирины Александровны - ничто по сравнению с теми последствиями, которые его ожидали. Послезавтра он должен был быть в дуккане у связного. Что он ему скажет? Что ему грозит за провал такого ответственного задания? Эти люди очень умные, хитрые, очень сильные и всемогущие. Они вышли на него в свое время, значит, знали и давно наблюдали за ним, следовательно, они достанут его из-под земли. От них не скрыться. Такая огромная сумма денег просто так не дается. За нее ему придется отчитываться. Но как? Почему он, Роберт Евгеньевич, прекрасно зная обо всем этом, мог совершать такой необдуманный поступок? Неужели какая-то баба могла напрочь затмить его разум? Почему он только сейчас вспомнил о том, что натворил? Такое впечатление, что его действиями руководил кто-то посторонний, кто-то извне. Сейчас Роберт Евгеньевич вспоминал каждое свое движение, каждую свою мысль и с ужасом приходил к выводу: это были не его действия и мысли. Он не мог так поступать. Может, это произошло под влиянием алкоголя? Нет, он был достаточно трезв, чтобы контролировать свои действия. Он ведь все сейчас помнит, о чем он вел разговоры с Ириной Александровной, как себя чувствовал в это время. Нет, он был всего лишь слегка выпивши, но не пьян, и мог отвечать за свои поступки. Тогда почему все произошло так нелепо? Действительно, какая-то сила держала его мозг под контролем и освободила его только сейчас, предоставив ему ужасаться исходом последних событий.
Роберт Евгеньевич понял, что он не уснет сейчас. Он открыл холодильник, в котором был создан запас вкусной еды и питья на сегодняшнюю ночь, достал бутылку водки, распечатал ее и начал пить из горлышка, подавляя рвотный рефлекс. Закусывать не стал. "Надо уйти хотя бы на время от реальности, надо забыться", - думал Роберт Евгеньевич и продолжал с отвращением заливать в горло водку...
"Твою мать...Ты командир отряда или ты хрен собачий, Робик? - спросил себя Роберт Евгеньевич, - а ну, объяви боевую тревогу, покажи всем кто ты есть! Давай, действуй!". Роберт Евгеньевич встал и пошел к выходу, изрядно пошатываясь. Открыл дверь, и, высунув лишь половину своей головы наружу, заорал:
- Дежурный!
Ответная тишина показалась ему слишком длинной по времени. Тогда он вышел весь на крыльцо и вновь заорал:
- Дежурный, твою мать!
Из здания штаба показалась фигура, направляющаяся к нему. Эта медленно передвигающаяся фигура вызвала прилив гнева у Роберта Евгеньевича.
- Я долго буду ждать, хрен собачачий, бегом ко мне.
Фигура чуть прискорила шаг и вскоре оказалась напротив своего командира:
- Дежурный капитан Морозов по Вашему приказанию прибыл! - отрапортовала фигура, приложив руку к головному убору.
- Что за служба у тебя, хрен знает, какая! Что за бардак! А-а! - рыкнул Роберт Евгеньевич, издав в заключение бурную отрыжку.
- Какой бардак, товарищ подполковник? - спросил дежурный.
- Молчать! Слушай сюда! Объявляю боевую тревогу для всех. Всех в ружье! Понял? Исполнять команду! Немедленно! Чтоб все как один! Сволочи такие. Бегом я сказал! Я вас научу бегать!
Роберта Евгеньевича понесло в центр плаца. Он долго шагал по нему, описывая круги, стараясь найти опору и не шататься. Удавалось ему это с большим трудом, но все же он нашел ровное место на плацу, зафиксировал себя на нем и стал наблюдать, как личный состав выполняет сбор по тревоге. Вокруг стали выстраиваться солдаты, затем появились несколько офицеров. Роберта Евгеньевича это еще более привело в гневливое состояние. Он широко расставил ноги и непрерывно матерился, изрыгая проклятия на подчиненных. Все перед глазами плавало, он никого не узнавал. Все для него были сплошной людской массой. Ему становилось все труднее и труднее стоять. Слова тоже уже не вязались в предложения. Он уже не знал, что он собирался сказать своим подчиненным каких-нибудь две минуты назад, слабые попытки собраться с мыслями тут же исчезали невоплощенными в жизнь. Вдруг до его отдельного проблеска сознания дошла фраза "Товарищи офицеры, что это вы перед дерьмом выстроились?" и затем смачный плевок в его сторону. "А - а, старлей Корс..Крос..., забыл", - Роберт Евгеньевич пытался ухватиться за последнюю мысль в своем угасающем мозгу. Он издал в ответ только бессловесный рев, после чего, почувствовал, что его тело подхватили чьи-то руки и понесли. Все вокруг завертелось, и он провалился в бессознательное состояние...

* * *
- Просыпайся быстрее, козел пьяный! Вставай, кому говорю! - это над ухом Роберта Евгеньевича рычал его заместитель. Он с исступлением схватил пятерней шевелюру своего непосредственного начальника и непрерывно тряс ее, пока Роберт Евгеньевич не подал первые признаки чувства и не промямлил в нос:
- Ну, шо ты хошь, уйди.
Конончук одновременно и оживился оттого, что его усилия начинают оправдываться, и пришел в еще большую ярость:
- Я тебе дам сейчас "уйди". Ты у меня сейчас заработаешь, скотина пьяная. Говори сейчас же, что ты сделал с бабой, говори!
- С какой такой бабой, шо ты от меня хошь?
- Что, уже не помнишь, с какой!? Я тебе сейчас освежу твою память, гнида.
Конончук со всего размаху залепил своему начальнику оплеуху. Роберт Евгеньевич крякнул, голова его опрокинулась, ударившись о дужку кровати, Все его грузное тело совершило неуклюжий поворот и затем грохнулось на пол, где стоял таз, наполненный рвотными массами. Таз загремел, перевернулся, и вся атмосфера помещения сразу приобрела гнилостно-кислый запах.
- Ну, ты и свинья! - голосом, полным презрения, продекламировал Конончук. Он зажал нос и стал пинать ногами таз, пока тот не оказался в соседнем помещении.
Роберт Евгеньевич барахтался на скользком полу, пытаясь повернуться лицом к своему обидчику. Тот закрыл дверь в комнату, куда сейчас переместился таз, посмотрел еще раз, как беспомощно валяется на полу его командир, и пнул его ногой так же, как до этого пинал таз. Ему было противно наблюдать за этим ничтожеством. Вышел на свежий воздух, где уже прочно установилась темная азиатская ночь. Из жилого модуля доносились возбужденные возгласы веселой компании. "Корсаков празднует счастливое возвращение из командировки. Как им всем хорошо! Мне бы их заботы. Пьянствуют, анекдоты травят. А я влип в такое дерьмо! Ну, как специально. Что же этот гад вытворил с девчонкой? Не могла же она отравиться бражкой так быстро. Что-то Веманис с ней сделал". Он вдруг вспомнил все обиды, нанесенные командиром ему во время их совместной службы, унижения при подчиненных, оскорбительный тон общения, отдачи приказов, указаний, распоряжений. Он вспомнил самые несущественные мелочи, которые прочно отложились в его памяти. Голова была наполнена дикой злобой, кровь прилила к лицу. "Какого черта я полгода лебезил перед тобой, ничтожество! Когда ты уже свалишь отсюда? Достал уже меня своей безмозглостью. Все! С меня хватит. Я тебя убью, если из-за этой бабы я не стану командиром после тебя. Скотина, не мог дождаться дембеля, не мог потерпеть, трахаться приспичило! Урод!".
Василий Павлович направился к бане, которую он лично запер на ключ и положил его себе в карман. Постоял возле двери, не решаясь зайти внутрь. Было страшно. Остатки хмеля еще давали о себе знать, но лишь усугубляли отчаяние. Целый рой отрывчатых мыслей преследовал его, из которых доминировала одна: "Что предпринять в такой ситуации? Что делать с трупом? Сообщать в прокуратуру и подставить Веманиса по полной программе? Пусть расхлебывает полной ложкой свое дерьмо. Но ведь он, Конончук, не останется в стороне. Он тоже замешан. Его тоже прокуратура затаскает, и не видать ему должности командира, как своих ушей. Что делать? Кто еще видел Ирину Александровну? Водитель Уазика. Тот может лишь заявить, что подвозил женщину от пересылки до отряда. Солдат-истопник, по-моему, не видел ее. Веманис старался, чтобы она прошла в баню никем незамеченной. Так, а этот хамоватый старлей Корсаков, так некстати вернувшийся из командировки. Он мне ясно дал понять, что видел бабу в парилке. На всякий случай, если заварится расследование, надо сделать так, чтобы Корсакова в отряде не было. Завтра отправлю его в очередную командировку подальше и надолго. Лашкаргах для этого подойдет. Опасное место, может оттуда и не вернуться. Что можно сделать для этого? Не знаю. Во всяком случае позвоню комеске, попрошу, чтобы подольше его придержал в гарнизоне, а может удастся намекнуть и на большее... Но все же что делать с трупом Ирины Александровны? Нельзя так оставлять дело до утра. Надо что-то предпринять. Представляю, какой шум завтра может подняться. Так-так-так... Стоп! Я же на пересылке не забрал ее документы. Я просто поставил в известность дежурного прапорщика, что забираю женщину в часть, а с документами ее разберемся завтра. Пересылка переполнена народом, их кормить нечем. Там их человек двести пятьдесят сейчас. Все рады, если как можно больше народу отвалит. Так... Начальника пересылки на месте не было. Так... Думай дальше, думай! Дежурный прапорщик Ирину Александровну даже не видел, и не знает ее в лицо. Он просто не стал возражать против того, что я забираю ее с собой. Завтра заступит в наряд уже другой дежурный и никто не вспомнит о бабе. Так... А что, если просто избавиться от трупа? Как тебе мысль, Вася? Но как, каким образом избавиться? Так... Наверное, чем проще, тем лучше. Возьму саперную лопату, отвезу бабу на "барбухайке" километров за пятнадцать и зарою в песке. "Барбухайка" как раз за баней стоит. Темнота кругом, никто не увидит. Завтра Веманису надо шепнуть, что, мол, никого мы с пересылки не забирали. В штабе армии нас о ней не спросят, своих хлопот хватает. На пересылке с ихним бардаком ее не хватятся месяц, а то и больше. Водителю нашему всегда все по барабану. Мало ли он возил всяких баб с госпиталя, со штаба армии. Тем более, он в течение этого месяца уволится и отправится в Союз. А если вдруг кто и начнет доискиваться, то мы ничего не знаем, не ведаем. Были же случаи, когда духи баб с пересылки через забор воровали. Хотя их просто пугают этими сказками. Так... Неужели, я придумал выход? Давай, Вася, все обдумай еще раз..."
...Через полчаса Конончук лично за рулем "барбухайки" подъехал к воротам части. Дежурный солдат, облаченный в бронежилет, подошел к окну машины.
- Я в дуккан проедусь. Буду минут через сорок. Открой ворота.
Солдат молча повиновался. Конончук выехал в темноту. На КПП отряда еще долго светились габаритные огни автомобиля, да слышался удаляющийся гул мотора. Конончук вез в пустыню завернутый в простыню труп женщины, поместив его непосредственно в дезинфекционную камеру автомобиля. Рядом положил саперную лопату, а в кабину "барбухайки" под сиденье бросил портфель с парой бутылок пакистанской водки на случай, если кто-то в отряде усомниться в том, что он действительно ездил в дуккан. Зачем еще можно ездить в дуккан среди ночи, как не за водкой? Личные вещи Ирины Александровны, которые водитель выгрузил из Уазика и перенес в кабинет Веманиса, Конончук закрыл в платяном шкафу, надеясь завтра избавиться от них. Все должно было пройти гладко...
Уже далеко вдали тускло маячили огоньки фонарей инфекционного госпиталя, которые уже светили почти так же, как эти ночные звезды. Огромное количество звезд и луна позволяли увидеть очертания холмов, отстоящих от трассы на полкилометра. Конончук решил свернуть с дороги и заехать за эти холмы метров на триста вглубь пустыни, на полпути между Теплым станом - местом дислокации советских частей на подступах к Кабулу - и расположением родного санитарно-эпидемиологического отряда. До Конончука никто из советских военнослужащих не позволял себе уклоняться от трассы. Даже не нужны были официальные запреты на подобные действия. Каждый и так дорожил своей жизнью, боялся сворачивать с дороги. Конончук и рассчитывал на то, что никому в голову не придет проехаться до этих холмов. Здесь он и решил похоронить женщину. Остановил машину, заглушил мотор. Рядом - ни единой живой души. "Все, хватит углубляться в пустыню. С дороги вряд ли кто меня увидит. Только в свете фар можно меня заметить. Но для этого надо развернуть машину поперек дороги. Быстрее рыть яму, быстрее. Десять минут тебе на это, Вася!". Быстро рыть не получалось. Песок был очень холодный, перемешанный с глиной и камнями, местами спрессованный после недавних дождей. Василий Павлович работал лихорадочно, обдумывая дальнейшие действия. "Я буду не я, если не скачаю с этого урода Веманиса пару кусков. Пусть раскошелится. Скотина. Буду шантажировать его до дембеля. Он то не будет знать и никогда не узнает, куда подевалась Ирина Александровна. А я ему предъявлю хорошенький счет. Он у меня попрыгает, скотина пьяная!".
Из-за гор медленно поднималась полная луна, освещая все вокруг. "Вот мерзавка! Теперь машину видно со стороны дороги. Не везет - так не везет!", - выругался Конончук и из-за яркого света луны решил не рисковать дальше, а удовлетвориться размерами вырытой могилы. Он с трудом извлек из автомобиля укрытый простыней труп женщины. В это время тишину нарушил нарастающий рев приближающейся машины. Конончук заметил, как дорогу освещает яркий свет автомобильных фар. Объезжая дорожные ухабы, автомобиль отклонялся от прямой линии своего движения, при этом лучи фар скользили и по придорожной окрестности, один раз едва не задев притаившуюся у подножия холма "барбухайку". Конончук замер в испуге. "Не дай Бог, заметят меня. Черт, надо было подальше от дороги отъехать. Еще эта белая простыня так светится сильно". Он скомкал простыню, притаился. "А ты какого черта выползла так некстати?", - заругался он на луну. Автомобиль, рассекая тишину своим гулом, проехал мимо и стал медленно удаляться, а затем, он как будто бы свернул на обочину с другой стороны дороги и исчез. Шум мотора прекратился. Конончук замер, пытаясь определить, куда делся автомобиль. Может, ему просто показалось, что он свернул на обочину дороги. Сейчас уже ничего нельзя было увидеть. Выждав еще несколько минут, Василий Павлович немного успокоился. Только сейчас он заметил, как крепко прижимался к мертвой Ирине Александровне. Он посмотрел в ее прекрасное лицо, освещаемое светом луны. Стало жутко. Он только сегодня с ней познакомился, доставил ее в отряд. Еще каких-то четыре часа назад он сидел с ней за одним столом и отпускал шуточки, пребывая в прекрасном расположении духа. И вот сейчас должен ее закопать. Она говорила, что дома, в Союзе у нее дом, где живут мама и одиннадцатилетний сын. "Нет! Лучше не думать об этом. Быстрей закапывать и возвращаться в часть! Быстрей, быстрей! Не надо на нее смотреть!". Положил труп в вырытое углубление в песке. Руки Конончука лихорадочно заработали. Минут через десять, Конончук поднялся и осмотрел результаты своей работы. Порыв ветра поднял песок в воздух, затрепетал штанинами Конончука, загудел внутри мотора "барбухайки". "Все, надо ехать! Это хорошо, что ветер поднялся. Следы от машины заметет до завтра. А теперь - ехать!". Он сел в кресло автомобиля, завел мотор и тронулся. С ходу решил по обочине заехать на дорогу. Но, не тут то было. Склон оказался слишком крутым. Мотор взревел, и тут же задние колеса завязли в песке. Конончук съехал назад вниз. Попробовал еще раз. То же самое. "Барбухайка" - достаточно тяжелый автомобиль за счет массы дезинфекционных камер и оборудования, а проходимость при этом - незначительная. Шасси ГАЗ-66 не предназначены для передвижения в пустыни. Конончук решил проехать вдоль дороги в поисках менее крутой обочины. Машина ревела, с трудом преодолевая вязкие пески, вследствие чего перемещение было слишком медленным. Конончук злился, громко вслух матерился, проклиная всех, кого мог вспомнить в этот момент. Несколько раз пробовал опять взобраться на дорогу. Напрасно. Колеса буксовали и погружались в песок. Огни инфекционного госпиталя так и оставались далеко впереди и казались недостижимыми. Конончуку стало страшно. Страх с каждой минутой нарастал и приобрел мистический оттенок. "Это она меня не отпускает. Она не позволяет мне уйти отсюда! Зачем я посмотрел ей в лицо?". Впереди за лобовым окном автомобиля Конончуку чудилось лицо Ирины Александровны, такое, каким он увидел его последний раз, освещенное луною. Страх перерастал в паническое состояние. Конончук задышал часто, прекратил ругаться и мысленно дал себе команду успокоиться, тем более, что он нашел менее крутой склон дороги. Отъехав на несколько метров от дороги для разгона, он включил первую передачу и до отказа нажал газ. Машина врезалась передними колесами в песок на подъеме, истошно завизжала, затем задрожала всем корпусом. Конончук, вцепившись мертвой хваткой за руль, заорал, не в силах более сдерживать свой страх и злобу. В это время огромной силы взрыв подбросил автомобиль в воздух, отшвырнул его в сторону и опрокинул на песок колесами вверх. Конончук на мгновение потерял сознание, а, очнувшись, нашел себя придавленным всей массой мотора. Голова оказалась сильно наклоненной к груди, так что подбородок больно давил на ключицу. Рот раскрыть невозможно. Дышать можно только носом. Грудная клетка была спрессована между креслом и панелью приборов, что резко ограничило дыхательные движения. Конончук стал задыхаться. Попытки вылезти причиняли только дикую боль во всем теле. Затем Конончук почувствовал, как на его лицо от перегретого мотора стекают горячие капли бензина. Он пытался увернуться от них, потому как шевелить мог только головой. Капли бензина превратились в струйку, которая все увеличивалась в размерах. Вокруг все было заполнено парами бензина. Вдруг Конончук заметил, что струйка бензина где-то внутри машины заполыхала синим пламенем. Сначала пламя было малым, затем увеличивалось и приближалось к его, Конончука телу. Ужас обуял Василия Павловича. Он осознал полностью и бесповоротно, что погиб. Так вышло, и ничего уже нельзя сделать. В желто-синем пламене, которое уже охватило всю машину, Василий Павлович увидел лицо Ирины Александровны, спокойное, холодно-безразличное. "Не отпустила меня...", - промелькнула в голове прощальная мысль. Он раскрыл рот, чтобы издать свой предсмертный крик боли и ужаса, но не смог: в сдавленных легких не было воздуха... Раздался второй более мощный взрыв, разорвавший на части и разметавший автомобиль. Третьего взрыва бака дезинфекционной камеры, заполненного соляркой, Конончук уже не слышал.