Умирала старушка в ленинградской квартире,
Голод высушил тело, седина цвета стали,
А с неё «Незнакомку» в прошлом веке писали.
Всё в военном пожаре, все забыли о мире –
Смерть играет ноктюрны на безумном клавире.
А так хочется света, чуть побыть в пасторали,
Ну хотя бы наесться, танцевать в светлом зале.
Замирая в объятьях, всё считать «три-четыре»…
Умирала старушка в ленинградской квартире.
В ветхом старом комоде под защитой вуали
За Гражданскую орден и другие медали,
Фотография сына в генеральском мундире.
Далеко сын запрятан лагерями Сибири,
Голод высушил тело, седина цвета стали.
За окном на портрете улыбается Сталин:
«Мы врагов победили, власть советская шире».
Но победные речи бьют из памяти гирей –
Там, в большом кабинете, мать и сына пытали,
А с неё «Незнакомку» в прошлом веке писали.
Вспоминается Питер, муж, убитый в трактире,
Из подруг – Зинаида, всё отдавшая лире.
Жизнь тихонько уходит, вдаль стремясь по спирали,
А недавно на внука похоронку прислали.
Всё в военном пожаре, все забыли о мире…
Умирала старушка в ленинградской квартире.
СИЛЬНЫЕ СТИХИ, КАК ЛИЧНАЯ ТРАГЕДИЯ ПРОШИБАЕТ,НО ПО СУТИ ОНИ РАСХОДЯТСЯ С МОИМ МИРОВИДЕНИЕМ. Это нормальное состояние рабовладельческого общества в котором рабы на время стали хозяевами народа который всегда был в рабстве. Жалеть мир Блока , который повинен в революции не стоит , рабы отыгрались на прежних хозяевах, назначили себе новых и теперь благополучно вымирают стахановскими методами.
У старушки была жизнь в молодости, у тех рабов на фоне которых делали ее портреты и этого не было
туман на чугунных лапах
качает цеха завода
издалека похожие на конструктор лего
однажды заведённое электромеханическое сердце
никогда не умолкало от сотворения моего мира
всегда
тук
тук
бам
и вот
застыло горизонтальной линией кардиограммы
кома?
погружение в сон?
имеют ли право на сон механические организмы
живущие от сотворения моего мира?
завод не светится
завод не заводится
где твои люди?
одни в релокации
другие ещё дальше
третьи стали тенями самих себя
некому запустить электромеханическое сердце
качающее по артериям труб
метановую кровь
небо дефибриллятором грозовой тучи
пытается реанимировать доисторическое чудовище
развитого социализма
постсоветского монстра
про которого я всегда думал
что он пьёт кровь женщин мужчин и даже
только родившихся младенцев
я когда-то думал
все мы в заложниках у этого динозавра
выпьет силы и молодость
и бросит доживать на жалкие гроши
а теперь
разве я ему сочувствую?
это больше
чем сочувствие
электромеханический монстр тяжмашстройпрома
дойная корова-кормилица
не представляю без тебя
свою жизнь!
твоё тук тук
бам
железного сердца
должно достучаться до моего
нерукотворного
Взяв иголку и нитку, зашей дыру,
Ибо крепчает мороз
В нашем сером еловом краю,
Где бараки бредут под откос.
Словно вражеские поезда
Времён Второй Мировой,
Где, словно угль из золы, звезда
Мерцает над той головой,
Что некогда пала с плеч
На блюдо, на блюдце, на
Пластинку, чью нудную речь
Пыталась продлить игла,
Шурша под скрип прохорей
По часовой, вкруг оси
Ржавой. Быстрей, наглей,
Выдавая в эфир ноли.
Не по азбуке Морзе, но
На фене милых широт.
Где под рёбра войдя, перо
Заставляет заткнуться рот.
Коса наточена с блеском,
Отшлифована рукоять,
Укороченно ... резко,
- Взмах!
И можно собрать,
В сноп, порушенный колос,
С побелевших полей.
Я иду по полоске, из созревших людей.
- Взмах!
И снова, увязан, упакован, и в стог!
Тот, кто сеял заразу откровением строк.
Тот, кто в силу не верил, наточивших косу.
Своей кровью измерил, сжатый весь в полосу,
Что от леса до края, у обрыва реки.
- Страх...
Надёжно равняет, и слепых, и глухих,
Не способных, на слово,
Не готовых, к борьбе.
- Плах
Достаточно новых!
Хватит им и себе...
Движение воздуха,
с юга возникшее плавно,
я ветром назвал бы.
Но столь незначительно
было оно в ответвленьях
квартала. О главном
шептала листва мне:
ты будешь тайны хранителем...
И полночь, от звука шагов моих,
вмиг поломалась..
Рассыпалось время
на тысячу грозных предчувствий.
Уходит
двадцатый
век.
Когда - то в Аиде гуртились древние -
Хрупкий Орфей спускался,
Сдерживая нервный смешок.
А мне - запросто
Руку протянул военный -
Иван Семенович Кербер,
Неклассическим шнобелем
Втягивая белый порошок.
Полусоплей в будуаре вчерашнем
Раскручивая Лаокоонию кинолент,
"Остановите Будущее!
Мне ствашно, ствашно!" -
Витийствовал
Измученный интеллектом
Интеллигент.
На фронте -
Эфрон,
На Эфроне -
Шеврон.
А по - над фронтом,
Как тень жур - клина -
Эфронова половина:
- Неужто, Марина?
- Марину MORTE сморила,
Парнок -
Опытное парнокопытное.
Сонечками сорила
Цветаева суицидная!
Вошью взнесшись
В Башку ЭйфЕля -
Эмигранта отрада -
И до нас
Долетали плевки
От Санкт - Петербурга
До Ленинграда,
Как от крыла -
До руки.
Нно, Ноосфера,
Вспухай!
И не лень
Ей?!
Многоэтажностью
Землю покрыв
Словно
Эякуляцией наводнений
Прорвало
Дамбу - презерватив...
И даже французы
Всуе
Забыли
Свои знаменитые
Поцелуи -
ГЛУПО ЛИЗАТЬСЯ,
КОГДА ГРЯДЕТ
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ!
P. S. Вышел на улицу
В морду лица -
Липкая
Тварь
Снега
Господи!
Да когда же
Откроет -
Ца
В Питере
Поэтическая
Мекка! (?)
Я помню это утро. Тишина.
И с ужасом шепнула мама:
- Да неужели вновь война?
Потомки Евы и Адама.
И дни страданий и мучения полны.
И боль, и горе солнце заслонили.
И те, кто пережили дни войны,
Неужто мирных дней не заслужили?
Строгий голос Левитана
Прозвучал по всей стране.
Для любого ветерана
Это память о войне.
Но сейчас апрельским утром
Он решил нам сообщить,
Что казалось самым мудрым
Невозможно совершить.
Хоть поверьте, хоть не верьте,
Наш советский паренек
На космической ракете
Облететь планету смог.
Ведь никто, а русский парень,
Наш советский паренек
По фамилии Гагарин
Первым выйти в космос смог.
Словно каждый стал участник
И отправился в полет.
И великий этот праздник
Отмечает весь народ.
И казалось, всё на свете
Нам, советским, по плечу.
И кругом твердили дети:
«Космонавтом быть хочу!»
Так эпоха начиналась,
Незабвенные года
И куда же всё девалось?
Как в песок ушла вода.
На базаре суматоха,
На базаре шум и гам.
Воздух с примесью подвоха
И с лукавством пополам.
Демократия гуляет,
Ей до лампочки чины,
Хитреца хвостом виляет,
И как в бане – все равны.
Топчет равенство прилежно
Средь сластей и овощей.
Без рукоприкладства, нежно
Трётся толстый и кощей,
Трётся Пётр Фомич с Исхаком,
С иудеями брамин,
Кому лук и булку с маком,
Кому хрен и апельсин.
И идиллию процесса
Портит лишь к наживе страсть.
Искушение обвеса
Разевает злую пасть,
Щёлк клыком по идеалам –
Закавказский рад брюнет,
И хоть равенства навалом,
На базаре братства нет.
И обратная картина –
Позитива негатив,
Там, где жертвы карантина,
Избегая рецидив,
Пьют из щедрых рук сестрички
Зелья горечь – не абсент,
Контингент любой больнички –
Очень братский контингент.
И не надо братцы рваться
Семипядь во лбу искать.
Проку с Марксом целоваться
Вовсе нету, чтоб понять,
Что для братства равным лицам
Революции пожар
Ни к чему, вполне сгодится
Нам клинический базар…