"Провокатор"

В этой повести написана только правда, как было со свидетелем событий, предшествовавших крова-вому воскресенью октября 1993 года. Все без литературного вымысла, без изменений: что видел, что думал, что переживал ...


EAN 9785840203606


Издание второе, переработанное.


Печатается по изданию:

В. Пентюхин. Провокатор(события глазами очевидца):
Повесть.- Москва.:"Палея".1996.


Часть I
Глава I
Калининский проспект встретил Василия, как всегда, своей "суверенной" и, как он успел подумать, равнодушной ко всему остальному миру жизнью.
Правда, ларьков и киосков, по сравнению с летом, здесь убавилось намного, но стояли и передвижные разменные валютные банки в микроавтобусах, забегали и выбегали из дверей фешенебельных магазинов москвичи, не спеша, прохаживались гости.
Спрашивает у прохожих:
- Правильно ли я иду к Дому Советов?
Говорят:
- Правильно.
Идёт долго, почти весь проспект, но здания в его представлении Дома Советов не видит. Опять спрашивает у молодой женщины:
- Как пройти к Белому дому?
Она отвечает:
- Перейдете улицу и за той "книжкой" (она указывает на высотное здание) увидите.
Первое удручающее зрелище: посты милиции, много постов, чрезмерно много и сразу же ощущение противостояния и какого-то сумрачного предчувствия.
- Неужели весь "Дом" оцеплен и пройти невозможно? Идёт в некотором оцепенении вдоль постовых, не зная куда, но идёт.
- Неужели ехать назад?
Вспоминает, как слушал указ Ельцина. Любой нормальный человек, который не потерял еще человеческого достоинства, который еще не смирился с рабской перспективой проводимых "реформ", естественно, протестовал против такого наглого глумления над законом, правами граждан и над самой Россией.
Для него этот жизненный период времени был как момент очищения перед своей совестью и той духовной материей, которая, видимо, существует над нами и которая дает оценку всем нашим жизненным поступкам. Василий твердо решил ехать в Москву и стоять за правду до конца.
Хотя, "перешагнуть черту" было не просто. Это значит: оставить жену, детей, в общем, довольно не плохую, он бы сказал, беспечную жизнь обывателя- с собственным домом, машиной, различными постройками, садом, виноградником, курами и прочими мирскими радостями в небольшом курортном городке на берегу Черного моря.
Думая о своей семье, он медленно брел вдоль постоянных постов милиции. Вдруг неожиданно несколько милиционеров стали останавливать и окружать выскочившую легковую машину. Кроме милиции, к ней откуда-то выше, из-за кустов, выбежало несколько молодых ребят и девушек с красными повязками на руках.
- Саша! Саша! - радостно выкрикивают они.
Из машины выходит и показывает патрулям документы молодой человек с очень милой улыбкой. Воспользовавшись суматохой, Василий быстро подходит к одному из ребят и спрашивает:
- Как попасть в "Белый"?
- Пойдем, проведу, - охотно соглашается тот. Быстро ведет его между кустов и самодельной изгороди. По дороге Василий спрашивает:
- Кто там в машине?
- Да как кто? Это же Саша! Саша Невзоров.
- О! - Вася невольно останавливается и смотрит назад.
- Саша Невзоров, - вот он какой, этот рыцарь без страха и упрека.
Идут дальше.
- Здесь уже, как видите, наши посты, - говорит его проводник, показывая на группы гражданских вдоль, собранных из чего попало, изгородей.
-Дальше пройдёте сами.
Идёт, уже ясно, к фасаду "Белого", вверху развевается трехцветный флаг. Перед входом толпы народа.
Из трех человек, проходящих недалеко, у первого очень знакомое по телеэкрану и фотографиям в печати лицо.
- Ну, конечно, это генерал Стерлигов, значит, он с нами.
(Как потом стало известно, его радужные надежды на Стерлигова не соответствовали действительности.) Василий, перешагнув быстро дорожку, успевает пожать ему руку. Стерлигов, смутившись, спешит куда-то дальше.
Везде различные знамена разных слоев народа и партий, от чисто христианских, с ликом святых, до кумачовых, коммунистов.
Все сошлись в одном - сохранить право закона во имя избежания беззаконных выяснений отношений между различными идеологиями, а точнее - избежания гражданской войны, которую провоцирует любая диктатура, от кого бы она ни исходила и какими бы она благородными побуждениями ни прикрывалась.
Василий пытается пробиться внутрь здания вместе с другими, как он. Правда, один совсем не такой, как все, а казак*, с простым, до невозможности открытым деревенским лицом. Явно моложе Васи, но с бородой, которая делает его намного старше. В самодельном казацком обмундировании, с шашкой и нагайкой. Разговорились.
- Откуда? - спрашивает Василий.
- Здесь недалече от Москвы.
Оказывается, сотник.
- А где же твоя сотня? - опять спрашивает Василий.

- Союз казаков во главе с Мартыновым отказался поддержать законную власть в лице парламента и занял выжидательную позицию,- говорит он.
- Вот и едут казаки поодиночке, по зову совести.
А сотню я и здесь наберу, уже сейчас видел с полсотни казаков из всех концов нашей многострадальной.
Всей группой напирают на двери, но милиция не пускает. Спорят, требуют, чтобы пропустили. Проходит много времени, часа два, может, больше.
Наконец, выходит к ним какой-то человек с бородкой, очень интеллигентный, и говорит, что набирает под свое начало группу желающих. Просьба - подходить для записи. Все называют фамилии и инициалы, он сверяет с их документами и пишет список.
К ним примыкает молодой, коренастый капитан третьего ранга, в камуфляже и черном берете. Человек ушел утверждать список для пропуска в здание. Ждать его выходят из фойе на улицу. Постепенно знакомятся друг с другом. В основном, все москвичи и все с первого дня здесь. Рассказывают, что только вчера записывались в отряды по охране Дома Советов, а сегодня уже отряды распались. И вообще, идет такая суматоха, белиберда, люди готовы отстаивать законную власть, но не знают, где и как, ходят, спрашивают, но никто ничего не знает.
На казака, который явно выделяется из толпы, обращает внимание какой-то оператор из западной прессы. Он начинает снимать - ребята отвернулись, отошли. Казак говорит, что ему все равно, и так засвечен, да и не к лицу казаку прятаться, Василий тоже стоит с ним, смотрит спокойно в камеру. Шаг сделан, и от судьбы не спрячешься. Оператор очень долго снимает их со всех сторон. Опять все стоят, ждут, уже далеко за полдень.
Наконец выходит их знакомый и заводит всех в здание, список оставляет на посту милиции дежурному.
- По этому списку вы теперь имеете право пройти в здание, - объясняет он и далее продолжает:
- Будем помогать распространять издания Верховного Совета.
Казак сразу же решил, что это не для него, и ушел на улицу.
- Издания, так издания, - подумал Василий, - значит, это тоже необходимо.
- Сейчас четверо идут в типографию, - и он назвал улицу. - Там надо забрать и привезти бумагу.
В четверку попал и Василий, но он сказал, что не москвич и может по дороге заблудиться. Тогда его заменили другим, и они ушли выполнять задание.
- Остальные, пойдемте за мной,- сказал тот с бородкой. Все вошли в лифт и поехали наверх. На шестом этаже вышли.
- Пойдемте, быстро только,- опять говорит он. Проходят несколько коридоров, затем еще один лифт, но в его кабину, из их группы, вместилось только двое. Снова поднимаются наверх и выходят на 13-ом этажа, Старший предлагает Василию идти по коридору и ждать в фойе, а он подождет остальных у лифта.
Василий идёт, но фойе почему-то нет. Возвращается назад, но, видимо, заблудился и здесь.
- Надо спускаться вниз и ждать там - думает он.
Спускается и ждёт кого-то из "своих", т.е. из группы. Ждёт долго, уже начинает темнеть. Два раза вышел и вошел в лифт Аксючис, Василий его узнал сразу по крестику-значку на пиджаке. Внимательно изучает его, пока тот ждет лифт. Высокий, с бородкой, с чертами лица благородного человека, вышедшего как будто с экрана какого-то фильма событий прошлых веков.
Своих так и нет. Вспоминает, что сегодня еще не ел. Спрашивает у молодого, худощавого, небольшого роста казака, приднестровца в камуфляже и в погонах старшего лейтенанта, где буфет, и едет лифтом на 6-ой этаж. Перекусив, опять спускается туда же к стойке раздевалки и ждёт. Наконец из лифта выбегает их старший, Василий сразу к нему, пытается что-то сказать, но тот говорит, что ему некогда, чтоб ожидал его здесь, и исчезает.
Василий выходит на улицу. Уже темнеет. На трибуне Руцкой.
На площади еще больше народа. Речь Руцкого постоянно прерывается радостными скандированиями толпы: - "Руцкой! Руцкой! " - гудит все вокруг. Прямо здесь же, на улице, разместились агитационные пункты разных партий и движений.
У одних горят свечи вокруг икон и продаются евангелие, у других - пресса монархистов, у третьих - воззвания коммунистов.
На трибуне один за другим сменяют друг друга ораторы.
Глотнув свежего воздуха, Василь заходит опять в фойе, ждёт снова. Заходит один из их группы, Саша, пухленький москвич, говорит: - Только что был дома, взял кое-что поужинать. А наши где-то на 13-ом этаже.
Неожиданно вырубается свет, и они идут туда, на 13-ый, по лестницам. Встречные, в основном, депутаты, со спичками, некоторые уже со свечками. Идти не близко. По темноте кажется ещё дальше. Василию очень хочется пить. Саша угадывает его желание.
По дороге заходят в буфет. Здесь он берет большую пластмассовую бутыль "пепси" и угощает Василия при огнях свечей.
Добираются до 13-го, в одном из кабинетов неожиданно находят опять своего старшего - того с бородкой. У него усталый вид, под глазами мешки. Говорит:
- Ребята, ложитесь спать, на чем стоите, завтра разберемся.
Но комната уже забита, там не прилечь. Выходят в коридор, укладываются вдоль стены. Василий начинает дремать. Саня говорит, что все равно не уснет, что он очень волнуется. Отдает Василию свою куртку под голову. Тот снова дремлет. Но по коридору ходят люди, и постоянно приходится подавать голос, чтобы не наступили тебе на голову.
Немного задремал сильнее, и вот тебе - об его голову споткнулись.
- Саня, - говорит он, - это, по- моему, наш, я его узнал.
- Да нет, ты ошибся, наши где-то в другом месте.
Тогда Василий предлагает:
- Давай перейдем, где меньше движение.
Переходят в другой коридор, ложатся сразу у входа за закрытой половинкой двери. Здесь уже не наступят. Но здесь очень сквозит, Василий чувствует, как простывает, встаёт. Саня сидит, не спит. Василий уходит дальше по коридору, укладывается там, отрубается на некоторое время, затем просыпается, видит - Саня не спит. Засыпает опять.
казак*- сотник Морозов 4 октября был тяжело ранен при защите Дома Советов. Уже после событий расстрелян из автомата у себя на родине в Туле. Официальная версия – « Бандитские разборки».

Глава II
По коридору слышен топот. Василий открывает глаза: уже ясно, светлеет. Оба выходят в коридорчик. В одном кабинете открыта дверь. Подходят и с радостью видят там своих. Они уже все на ногах. Настроение сразу же поднялось.
- Об кого это я ночью? - спрашивает Женя.
- Это я тебе буду должен, - отвечает ему Василь.
Женя - молодой капитан третьего ранга, приехал из одной из наших частей в Эстонии в первый же день после вероломного указа президента.
Проходит время. Сидят все уже не первый час, ждут своего "вчерашнего старшего", все перезнакомились, обо всем переговорили. Бездеятельность всем надоедает. Решают послать Женю к Ачалову. Это сделать сейчас, как никогда, просто - кабинет Министра обороны совсем где-то близко. Василий выходит размяться. В соседнем отсеке коридора сидят Баркашовцы. Подходит к ним, разговорились. Говорит:
- Ребята, рекламу вы нам со своей свастикой создаете не лучшую, умелая пропаганда сделает всех нас в глазах общественности величайшими злодеями, продолжателями дела Гитлера. В ответ они начали объяснять, что так говорят те, кто плохо знают историю, что их свастика совсем не такая, как немецкая, этот знак изображен на православной иконе и что они своей эмблемой символизируют верность Отечеству и православной вере в борьбе против ползучей агрессии сионизма, оккупировавшего нашу Родину.
- Да, - думает Василий, - это все понятно для политически зрячего человека, а для простого трудяги уже много лет это символ немецкого фашизма. И никогда при современном раскладе средств информации ему не дадут узнать ту правду, которая невыгодна тем, кого в "мутной воде" перестройки "протолкнули" в высшие эшелоны власти. И быть настолько преступно правдивым может только русский человек с открытой русской душой, которую видно за версту. Нет, все же их метод борьбы он не одобряет. Василь увидел, спешившего назад, Женьку и поспешил туда же. Евгений пришел довольный.
- Так, - сказал он. - Кто желает, чтобы я у Вас был командиром? Все единодушно согласились, хотя и не знали, когда, где, да и так ли это сейчас важно? Вокруг дома уже много ОМОНа, дело приобретает намного серьезнее оборот, все хотели защищать народно избранный парламент не голыми руками. А этот крепыш в военной форме у всех здесь вызывал, несомненно, доверие.
- Значит, так. Будем охранять генерала Макашова. Это я сам вызвался и настоял у Министра обороны Ачалова. Ведь какая получается ерунда: где это видно, чтобы первый заместитель Министра обороны в такое смутное время болтался без охраны?- продолжал он.
- И это верно, - подумал себе Василий. - Ведь он вчера неоднократно видел, как генерал-полковник, с кем попало и один в лифт и из лифта, пробегал много раз. Да и сам министр без охраны в трико бегает по этажу...
Женя переписал всех. Взял с собой двоих и ушел, сказав, что вскоре будет. Остальные остались ждать. Пришел их старший, тот с бородкой, ему сказали, что уже все при деле. Он поначалу огорчился.
- Только, - говорит, - наберу себе команду, а кто-то уводит, - но потом пожал всем руки и ушел.
Все сидят, ждут, делятся впечатлениями. Саня рассказал, что он недавно вступил в партию Стерлигова, но что его удивляет: Стерлигов не привел своих людей на организованную защиту Дома Советов. Саня пришел сюда сам, не дожидаясь никаких призывов. В разговор вмешивается Андрюша* - москвич, уже успевший расплатиться своей кровью, защищая жителей Приднестровья.
Он говорит, что не верит большинству лидеров различных патриотических партий. Ведь служба скрытого масонства скрупулезно отладила механизм "вживания" в любые партии и движения своих людей, и в большинстве все эти организации находятся "под колпаком", а каждый их звук прослушивается, и каждое движение просматривается.
Что ни говори, работают они, как самые лучшие секретные службы в мире, и надо отдать им должное: даже такое могучее государство, как Советский Союз развалили, как карточный домик.
Сейчас, конечно, их задача не дать созданным суверенитетам расколоться на более мелкие суверенитеты, которые бы способствовали объединению опять в одно целое с могучим союзом православия и мусульман. Выждать время, укрепить искусственные суверенитеты, затем постепенно, так как еще сильно государство, "размыть" Россию. А потом все суверенитеты "запляшут под нужную дудку". Входит Женя, за ним двое ребят несут ящик. Женя просит, чтобы его пожелания были для всех как приказ, все согласны без сомнений. Открывают ящик - там пять десантных автоматов и пять рожков боекомплектов. В группе людей, конечно, в два раза больше... Но Женя говорит:
- Пока хоть это. И это лучше, чем ничего!
Пять человек расписываются за оружие. Один автомат он забирает себе. Два распределяет дежурным по обеим входным дверям.
- Значит, так, - говорит он, - на этом этаже Министерство обороны, а шляются все, кому не лень. Всех посторонних на этаж пускать только по выписанным пропускам, конечно, кроме депутатов по их удостоверениям. Эта мера не случайна, есть сведения, что сегодня ночью штурм! Дежурить будем по 2 часа, кроме того, один сидит на ящике, тоже с автоматом.
Василию первое дежурство досталось на "ящике". Их кабинет исполняет роль входного тамбура между основным большим кабинетом и продольным, через весь этаж, коридором. Основная функция этого дежурства заключалась в охране основного кабинета, сидя с автоматом за столом, который стоял напротив дверей этого кабинета.
Из коридора зашёл Макашов и прошел в кабинет через дверь, что напротив Василия. - Он будет сидеть теперь здесь, - говорит Женя, - а мы, кроме входов, охраняем и его.
Очень сомнительно, насколько эффективна на деле эта охрана. Женя, во избежание несчастного случая, распорядился, чтобы пустой рожок был в автомате, а боезапас в сумке на ремне. Но вид у Васи был, видимо, довольно серьезный, и каждый посетитель, как бы невзначай, все же задерживает взгляд на торчащем у него под мышкой стволе с вкрученным компенсатором на конце.
Отсидев два часа, Василь сдаёт автомат по описи Жене, кладёт все в ящик.
Автомат получает кто-то другой. Андрюша*- Андрей Маликов - во время штурма с оружием в руках, до последнего, защищал центральный вход Дома Советов. После команды "прекратить сопротивление",выходил из "Белого" с автоматом под полой куртки. Прошёл большинство постов и только в самом конце был обнаружен. Начальник поста "на запах" проверил ствол автомата и дал заключение:
-Оружие было "в деле".
Больше остальных Андрей провёл в Лефортово. Обрёл он свободу с прогрессирующей болезнью ног. Вначале он ещё мог ходить, затем ноги отнялись, и умирал он, уже, постельным больным.
Глава III
Василий направляется в столовую завтракать. Занимает свободный столик. Рядом за соседним столом сидят двое, в одном из них узнаёт Бабурина. По-видимому, Василий очень внимательно в него всматривается: может, поэтому он доброжелательно улыбается и кивает в ответ головой, как старому знакомому.
За это время под взглядом Василия прошло так много довольно известных личностей, которых до этого можно было видеть только по телевизору, и все так обыденно, что быстро привыкаешь и воспринимаешь все, как должное. Правда, Умалатова при каждой встрече все равно у него вызывала восхищение: это женщина, у которой мужества больше, чем у тысячи здоровых мужчин, попрятавшихся сейчас по всей Москве и ждущих, чья возьмет. Перекусив, возвращается назад. Уже дали свет; работают лифты, депутаты заняли свои места в зале заседания, парламент продолжает работать.
В комнате собрались все свои. Женя встревожен. Все смотрят в окно: вокруг "Дома" большое скопление военных, даже непонятно - милиция или войска, все в бронежилетах, в касках, с оружием.
Евгений говорит, что "Белый" оцеплен плотным кольцом. Москвичей не пропускают. Подходят новые подразделения. Поступили сведения, что сегодня ночью будет предпринят штурм. Надо готовиться. Первый вопрос:
- Будет ли еще оружие? Оружия нет. На десять человек пять короткоствольных автоматов и по комплекту патронов. Это смешно, и все решают опять послать Женю за настоящим оружием для серьезного боя. Но Женя вскоре вернулся. Говорит, что нам и так повезло, потому что мы в охране Министерства обороны, а внизу добровольные отряды вообще вооружаются металлическими прутьями и камнями. Но сила на нашей стороне, так как армия объявила о полном нейтралитете.
- Весь народ за нас, - говорит Женя, - сами видите, какие толпы гражданских пытаются прорваться через кордоны милиции. Единственное, конечно, что для нас опасно - это спецназ "АЛЬФА", он явится неожиданно там, где его не ждут, и с ним будет жестокая схватка, так что будем готовиться, имеющимися средствами, защитить народную власть. Все стали делиться своими предложениями. Василий также высказал свое:
- Первое, что предпримет cпецназ - это кинет пару пузырьков с газом, и мы все сами прибежим в их объятие. Поэтому без противогазов делать нечего. А противогазы обязательно есть в любой школе.
- Очень хорошо, - сказал Женя. - Как вам известно, - продолжал он не без иронии, - инициативу, особенно в армии, выполняет сам инициатор. Значит, вам задание: достать для всего отделения противогазы.
- Есть, достать, - ответил Василий, не зная пока, где и как это сделать. Первое, что он сделал, - это пошёл в кабинет, где разместился "Союз офицеров", чтобы спросить, где находится штаб ГО. В Союзе настроение было не из лучших: их представитель Терехов при попытке бежать был вторично зверски избит милицией и, как говорили, находится сейчас в Лефортово. Ему вся пресса "клеила" попытку захвата штаба войск СНГ с убийством офицера милиции. Штаб ГО, как объяснили, находился в спортзале, это на той стороне площади перед главным входом в здание Белого дома.
Василий перешёл площадь и вошел в зал. Там уже находилось множество добровольцев, среди них Баркашовцы и казаки. Из обычных граждан, не примыкавших ни к каким объединениям и не организованных в отряды, тут же формировался добровольный полк защиты Дома Советов.
Василий долго не мог найти начальника штаба ГО, но, наконец, нашел. Представился ему как представитель личной охраны Макашова. На заданный вопрос тот, к удивлению, ответил, что сам практически не имеет доступа к противогазам, так как все опечатано и даже пропуска в здание Дома Советов тоже не имеет.
Василий пытался провести его в "Дом", но наряд милиции нес службу безупречно. Тогда он опять занялся беготней в Союз Офицеров, затем со списком и офицером из Союза - к Макашову и, наконец, список с резолюцией о пропуске несёт начальнику штаба ГО.
На площади еще больше народа, значит, люди прорываются через кордоны. На улице холодно, идет дождь, и если раньше люди всю ночь проводили перед Белым домом относительно легко, то теперь и погода этому не способствует. Помимо разрозненных (по одному-два человека) людей в военной форме, Василий увидел отделение солдат, которые стояли в две шеренги у вестибюля. С ними о чем-то говорили несколько человек гражданских и один офицер.
- Кто это? - спросил Василий у пожилой женщины, которая, как и многие другие москвички, принесла в своей котомке что-то горячее для защитников Белого дома и теперь стояла, наблюдая за солдатами и, видно, успела пообщаться с ними.
- Эти мальчики сбежали из строительной части, чтобы защищать народных избранников, - сообщила она ему.
- А вон там видите? - показала она пальцем в другую сторону на группу парней в камуфляже
- Это ребята из Петербурга прорвались к нам.
Да, время, конечно, работает на нас, и с каждым днем со всего бывшего Союза народ прибывает. Хотя, как тут же выяснил у прибывших ребят из Ростова, по всей Москве и уже на подступах столицы расставлены "препоны", которые все труднее преодолевать.
Василий опять находит начальника штаба ГО, отдаёт ему утвержденный для пропуска список с его фамилией. Тот говорит, что нашел, где есть противогазы, но только завтра сможет выдать их. Почему так? Он объяснить не мог, и Вася отправился к себе на 13-ый.
В их "приемной" сидит Илья Константинов, ожидая приема у Макашова, кроме него, еще человека два гражданских. Василий проинформировал Женю о противогазах, одновременно слушая Константинова о его намерениях сбрить бороду, в случае, если нужно будет скрываться от властей. Женя сказал, что противогазы они заберут сегодня же. А вот оружие - с ним ещё хуже. Надежда только на наше табельное. У казаков всё, даже, их берданки забрали согласно указу какого-то и чьего - пока он так и не понял.
Все опять сидят, разговаривают. Володя говорит, что Руцкой, как президент, да и Хасбулатов его не устраивают. Они тогда в августе 91-ого за Ельцина были.
- Президента, конечно, необходимо избрать на выборах, но пока исполнять обязанности президента должен Руцкой, как положено по закону, и хвала ему, что не отказался - заключает Женя.
- Хасбулатова надо бы депутатам переизбрать сейчас, он не внушает доверия, - говорит Андрюша.
- Как раз он на своем месте, - возражает Женя. - Человек очень грамотный, да и коней на переправе не меняют.
- Все это так, - подумал про себя Василий. - В другое бы время Хасбулатов был незаменимым человеком на своем месте. Но в наши дни, когда все средства информации фактически оккупированы и очень искусно прибегают к грязным приемам обработки, убеждая простого россиянина в том, что противоречие все только между чисто русским добродушным мужиком Ельциным и хитрым, коварным чеченцем Хасбулатовым, который хочет "прибрать" Россию в угоду чеченским интересам. И эта "утка" влияет на умы тысяч простых обывателей.
Глава IV
Василий отдежурил свои два часа, потом перекусил, спустился опять вниз. На площади уже стемнело, люди криками "ура" приветствуют еще одну колонну, прорвавшуюся через кордоны.
Везде формируются и стоят отдельными группами отряды добровольцев. Один из них, ясно, казачий, многие, конечно, без формы. Многие в различных формах, в зависимости от того, каких казаков они представляют. Выделяется несколько в белых бурках. Подходит ближе, разговорились.
- Откуда? - спрашивает у казаков.
- Сибирские, - отвечают молодые, лет по семнадцать мальчишки.
Его знакомый сотник ходит перед построенной "своей сотней", которую он набрал здесь. Его вид Василию сразу не понравился, вернее, его постоянное постукивание плеткой о голенище сапога. Он подошел к нему:
- Слушай, так некрасиво смотрится, когда ты с плеткой. Тот убрал ее за голенище сапога. Но через минуту опять что-то доказывал своему подчиненному, держа перед его носом плетку. Хорошие они ребята, конечно, и в бою не дрогнут, но плетка, этот атрибут лихой казацкой конницы, в наше время - большая глупость. И как бы в подтверждение его слов один из сибиряков, подбежал к какой-то возникшей заварушке и огрел одного парня по спине плеткой. Парень рванулся на казаков, но его оттянули два товарища. Вася подбежал к казаку:
- Ты что творишь?
- Ничего особенного, видишь пьяный, права качает, вот и получил.
Парень продолжал вырываться от, державших его, товарищей. Василь подбежал к нему. Начал просить его уйти. Он был выпивши, из глаз его катились слезы:
- Я здесь с первого дня, каждую ночь мерзну. Ну и что, что выпил? Ночь опять холодная будет, не рассчитал, так за это плеткой? Думаешь, я боюсь твоей плетки? Я же тебя... Парень приближался к казаку. Василий встал перед ним и просил, как мог:
- Ну, послушай. Он неправ, а ты еще больше. Пьяный в нашем деле - это провокация, только выгодная их прессе. Уйди! Я тебе в отцы гожусь, ну хочешь - я перед тобой на колени встану! Прошу тебя: прости его ради нашего общего дела. Парень оказался студентом, будущим юристом. Он начал говорить, что может посадить того казака, потом остановился, вытер слёзы, посмотрел на Василия, затем спросил, очень ли он выглядит пьяным. Тот соврал, что со стороны кажется ужасно пьяным. Он пожал ему руку, извинился и пошел, вместе с его товарищами, в сторону выхода.
-Как все глупо! Казаки прекрасные ребята - думал Василий.- Но любое самое большое и хорошее дело можно испортить одним незначительным мелким поступком. Этот "атрибут" - большой компромат всему современному казачеству. Особенно, если казачество, как впрочем, и любая другая сила, пришедшая к власти, начинает заниматься самокрасованием и от той избранной миссии быть передовой, неотъемлемой частью православного народа начинает мнить себя выше народа, то здесь приходит его очередная гибель. И одна из главных задач победы над диктаторским режимом - не стать другим диктаторским режимом. Сохранить и преумножить все свободы граждан, построить истинно демократическое общество. Дать возможность народу "снизу" учреждать и отменять законы.
Конечно, все эти понятия сейчас уже давно оккупированы и взяты на вооружение международной мафией. И, даже ООН, не говоря о других мелких общественных организациях, давно "играют в одни ворота". И демократия является демократией, если служит для сильных мира сего, все остальное- "голос вопиющего в пустыне". Конечно, такова она сейчас, действительность нашей демократии, демократии оккупационного режима, как в нашей стране, так и в большинстве стран мира.
Василий опять увидел того же сотника с той же плёткой в руках. Васины мысли вдруг перенеслись в далёкое детство в его родное село Новая Чигла, когда он со своими сверстниками проводил время на опушке леса, где между деревьями чётко были видны остатки окопов времён гражданской войны. Окопы рыли белоказаки генерала Краснова. Рассказы Васиной бабушки об ожесточённых боях, проходивших в селе, подтверждались множеством пуль ,которые Васёк со своими одногодками собирали, после весенних потоков, по улицам.
Потом, уже школьником, Василь читал, что ряды белых пополняли жители села. Но основная часть населения пошла за красными. И в результате - Васины предки убивали друг друга в родном селе под разными знамёнами, каждый, веря в свою правду. Вася не мог понять этого. И пытался "докопаться" до истины у старожил села: почему православные его предки пополняли ряды безбожников?
-А потому,- отвечали свидетели тех страшных дней,- в отличие от красных, белоказаки не церемонились с "лапотниками",поэтому грабёж и насилие в селе было обычным делом. Как следствие- пропаганда комиссаров о равенстве и братстве "ложилась в благодатную почву" и завладевала умами односельчан.
Василий вспомнил, как он потом с родителями переехал в рабочий посёлок Таловая в двадцати пяти километрах от Чиглы, где он и заканчивал среднюю школу. Где провёл свои самые лучшие в жизни школьные годы. Где он "подростком гонял по крышам голубей". Где в, упоении, так ждал "в горошек ситцевую ночь!.."
А пятьдесят лет назад, в том посёлке были расквартированы казаки Вёшенского, Мигулинского и Гундоровского полков, оставив для обороны села Новая Чигла триста добровольцев из числа односельчан. Вскоре эти "триста Спартанцев" были выбиты красноармейцами 13-й дивизии. Где их могилы? Никто не знает.
Впрочем, и братская могила красноармейцев больше напоминает символический памятник, чем последний приют усопших. Да, "иуды" того времени сделали так, что в последующие за, гражданской войной, времена борьбы с "опиумом народа" и могилы на кладбище были порушены. И маленький Вася ходил на детский сеанс кино по дороге сделанной из красивых могильных плит. После их застелили асфальтом.
Но каждый новый человек того большого села-праматери большинства остальных населённых пунктов района, включая и сам районный центр - Таловую, и в наше время, делая свои первые в жизни шаги, совершает свой первый грех, топча могильные плиты своих предков.
Уже стемнело совсем. Василий смотрел в серый небосвод, звёзд практически не было. А какая красивая ночь в Таловой!! О! Как он любил её - "звёздную такую! " Как он любил её - " и добрую, и злую".
В ту ночь, накануне предпраздничных Рождественских дней 1919 года, в 40-ка градусный мороз из засыпанного глубоким снегом его родного села по скованной льдом красавицы - речке выходили полки красноармейцев 13-ой дивизии и взяли курс на Таловую.
Это уже значительно позже, множество красных добровольцев разделят горькую участь "врагов народа". А той ночью, преодолевая нечеловеческие трудности (даже командир дивизии обморозил себе обе ноги), по глубокому снегу тянули на руках подводы с боеприпасами, неся смерть тому, кто встал у них на пути к "светлому будущему". Они знали, что в такую погоду казаки даже посты не будут выставлять.
Что тебе снилось в ту ночь, старый казачий полковник Абрамов, который сжалился над семьями, приговорённых к расстрелу, таловских большевиков и "даровал" им жизнь?
Что тебе снилось, есаул молоденький?
Январская ночь - длинная ночь. Красноармейцы бесшумно заполняли посёлок, окружая дом за домом.
Ни старому полковнику, ни молоденькому есаулу в этом последнем бою не пригодился тот "кавалерийский атрибут" и с приходом рассвета их боевые четвероногие друзья были уже под седлом чужака.
В газете "Звезда красноармейца" от 11.01.1919г. пишется, сколько трофеев, помимо бронепоезда с его пушками и пулемётами, было захвачено той "Варфаламеевской ночью" в посёлке Таловая. Только количество пленных, к сожалению, не выяснено....
С Таловой началась серия военных поражений белой армии и к февралю 1919года 85-тысячная армия генерала Краснова перестала существовать. За Северский Донец ушло только около 15-ти тысяч.19 февраля Петр Николаевич Краснов сложил с себя полномочия атамана "Всевеликого войска Донского". Передал остатки своего войска А.И.Деникину и отбыл за границу. А 22-х летний Иона Эммануилович Якир за бои под Таловой и взятия станции Лиски стал вторым после В.К.Блюхера кавалером ордена "Красного Знамени".
И, несмотря на то, что осенью того же года генерал Мамонтов, возглавивший четвёртый донской корпус армии А.И.Деникина, с ожесточёнными боями, прорвал оборону 8-ой красной армии и взял Таловую, победа была не долгой. Со стороны Бутурлиновки на Таловую шли свежие силы красноармейцев, конный корпус которых возглавлял С.М.Будённый...
Васины мысли вернулись с родного ему края. Он, стоя среди этой громадной, возбужденной людской массы, уже думал о дальнейшей судьбе всех их, собравшихся здесь. Затем мысли его опять перешли к тому обиженному парнишке, что ушел домой. О чём Василий и мыслить даже не мог, это то, что сегодня же ночью сам окажется в похожей, как у того парня, ситуации...
Глава V
Поднявшись к себе на 13-ый, Василий в холле коридора увидел Женю в окружении тех сбежавших из части солдат. Они принесли большой ящик с противогазами и сейчас производили их расконсервацию. Женя сказал, что солдаты поступили в наше распоряжение, и предложил Василию в шутку выбрать "самый лучший противогаз", как плод его трудов.
Все взяли себе по противогазу. Узнав о противогазах, стали приходить просить их Баркашовцы, затем из Союза офицеров. Ящик вмиг опустел.
После этого Женя сказал, что сведения о подготовке спецназа к штурму Дома Советов подтверждаются и что нашей задачей, помимо охраны Макашова, остается задача охраны двух лестничных входов на этаж.
- Так что сегодня спать не придется, - закончил он. Это известие Василия огорчило: ведь все ночи, и в поездах, и прошлую, он не досыпал, и сейчас очень хотелось спать.
- Оружие распределяем так, - продолжал Женя, - один автомат забрал сам Макашов, его будут сопровождать Андрюша и Салават. Один автомат им. Один автомат у меня и по одному у старших на обоих постах на лестничных входах. Солдаты разместились в зале на 14-м этаже, но эту ночь, согласно их пожеланию, охраняют наш этаж вместе с нами. Поэтому по шесть солдат размещаются на каждый пост и четверо ведут патрулирование по этажу самостоятельно, наблюдая за всеми дверями и докладывая обо всех подозрительных явлениях мне или старшему по посту.
По первому посту старшим Женя назначил Василия, помощником - Славика Бороду*
Итак, в его распоряжении оказалось шестеро молодых ребят в солдатской форме с эмблемами строительных войск, из них - два сержанта и четверо рядовых. У всех у них через месяц "дембель"...
Так получилось в Васиной жизни, что, помимо службы солдатом в авиации, его призывали еще, как инженера на два года в строительные войска офицером. Оттуда он пришел старшим лейтенантом, потом на гражданке получил звание капитана запаса. Уже на гражданке, когда он работал прорабом, судьба опять свела его с военными. В его бригаде, помимо гражданских, был взвод военных строителей, поэтому эти солдаты ему были близки и понятны.
Он попросил сержанта дать команду построиться в одну шеренгу и подошёл к ним. Они тихо стояли, вопросительно глядя на него. Уже стало совсем темно; по углам в горшочках стояли свечи, и их мерцание как-то зловеще подчеркивало надвигающуюся через тьму неизвестность. Борода был сзади Василия, а солдаты стояли перед ним, добровольно доверив свои души им, совсем незнакомым и чужим людям.
- Мальчики, - сказал он тихо, не зная сам, почему так тихо он говорит, как бы опасаясь, что там, на улице за толстыми стенами его могут услышать. Но в установившейся тишине, его голос, даже ему, казался очень громким, каким-то металлическим и ледяным, от которого самому становилось не по себе.
- Вы все по своим годам годитесь мне в сыновья, и я вам хочу сказать, что эта ночь в вашей, только начавшейся, жизни может оказаться последней... А жизнь у человека одна. Еще не поздно передумать, вас никто не держит, никому вы не обязаны. Кто желает, может спуститься вниз и возвратиться назад в свою часть. Получит в наказание самое большее - это "энное" количество дней на гауптвахте, а через месяц - все уже дома. Ребята стояли и молча смотрели на него. Пауза затянулась. Затем один из них тоже тихо сказал:
- С нами уже многие говорили на эту тему. Мы решили для себя до конца стоять за правду.
- Тогда всё, у меня к вам вопросов нет, - сказал Василий. - У вас ко мне вопросы имеются?
- Когда нам выдадут оружие? - спросил сержант.
- Оружия не выдадут, его просто нет. В вашу задачу входит продолжение обороны входов этажа моим автоматом, в случае гибели нас с Бородой, - ответил он.
Ребят его известие ошеломило. Некоторое время они стояли в оцепенении, тараща на него глаза. Опять создалась пауза, длинная пауза, необычайная тишина, и только зловещее потрескивание свечей.
- Поэтому я еще раз возвращаюсь к предыдущему разговору и прошу еще раз подумать. Двери пока еще открыты, и дорога назад для вас свободна, - тихо продолжал он.
После этого удалился в свой кабинет вместе с Бородой, оставив солдат одних. Некоторое время они сидели в кабинете, потом пришел сержант и сказал:
- Что нам выполнять? Приказывай, командир!
Борода предложил поснимать с полов в коридоре ковры, поскатывать их и заложить ими хотя бы нижнюю часть стеклянных перегородок на лестничной площадке, тем самым в какой-то мере защитить себя от пуль в случае атаки с лестницы.
Василий отдал указание, и бойцы, разбившись на две группы, отдирали прибитые гвоздями к паркету ковры. Вошел Женя, за ним Макашов и Андрюша, все с автоматами. На голове у генерала был черный берет со звездой Союза офицеров. Он осмотрел эти приготовления. Василь подошел к нему и высказал свое мнение, что "Альфа" могла очень просто проникнуть заранее как этим днем, так и раньше в любой из кабинетов и может очень неожиданно явиться оттуда. Поэтому предложил взломать все замки в дверях и сделать досмотр каждого кабинета, а мебель одновременно использовать для баррикадирования всех входов. Генерал после услышанного не на шутку рассердился и стал кричать на него:
- Вам дай волю - вы весь дом перевернете! Затем, обращаясь к Жене, начал выговаривать ему:
- Имейте в виду, товарищ капитан третьего ранга. Это все кабинеты депутатов, и они неприкосновенны. Входить туда самовольно никто не имеет права, тем более что-то там брать. Вы за это несете персональную ответственность! После этого строго посмотрел на Василия и удалился к выходу на лестничную площадку, за ним - Андрюша. Женя подошел к Василию:
- Вечно ты влезешь со своими предложениями. Значит, так. Двери,конечно,всех кабинетов мы не блокируем, поэтому за ними необходимо тщательно наблюдать. После передал им два карманных фонаря и последовал за Макашовым.
Подошел один из солдат и позвал показать, обнаруженный им, черный ход с винтовой лестницей. Начали все вместе соображать, что с ним делать. Потом с четырнадцатого этажа принесли два пустых ящика от противогазов и стулья. Вход забаррикадировали в промежутках между двумя дверями. Затем оказалось, что двери грузового лифта также могут использовать для проникновения, да и все четыре двери обычных лифтов вызывали опасение. Чем попало начали закрывать их. Хорошо, что в коридоре еще почему-то стояли листы ДВП. Их тоже стали использовать. Двери в боковые коридоры, как и двери на лестничную площадку, блокировали обычными стульями, заткнув их ножки в ручки дверей.
Трех солдат Василий распределил ответственными непосредственно у каждого такого запора, и они постоянно сидели в углу, по необходимости открывая запоры входившим и выходившим. При этом один из них оповещал Василия. Тот становился наготове поодаль с автоматом, а солдат открывал двери.
Итак, с трех сторон они были забаррикадированы. Единственная дверь, ведущая через лифтовую площадку в другую дверь параллельного коридора, была открыта. Но там несли дежурство Баркашовцы, охраняя боковую дверь коридора, где находился кабинет Министра обороны.
Через некоторое время вышел и сам Ачалов в сопровождении четырех человек, как Вася понял, охраны, но без автоматов. Они прошли вниз.
Вышел отставник - офицер в гражданской одежде, который сидел в их кабинете. Он осмотрел всю подготовку к обороне и посоветовал распределить между собой, стоящие уже без ящиков, (ящики использовали для баррикад) огнетушители чтобы применить их в качестве оружия при нападении. Его предложение, в равной степени, как у Василия, так и у солдат энтузиазма не вызвало. У солдат единственное, что оставалось из оружия, - это крупный складной нож.
Василий на всякий случай дал указание размотать шланги двух пожарных гидрантов. Струя воды в них, думал он, если есть вода, посильнее, чем в огнетушителях, хотя брызгаться водой в нападающих - тоже несерьезно. Это понимали и солдаты, они сидели кучкой, как утята, на паркетном полу, опершись на скрученные ими в тюки ковровые дорожки, и молчали. Зловещая тишина опять охватила весь сумрак коридора.
Хождение всё и везде прекратилось, и только мигали отблески пламени свечей, потрескивая и придавая и так напряженной обстановке еще большую тревогу ожидания развязки неизвестности надвигающихся событий.
- Как же это мы вдруг так, без оружия? - обратился к Василию один из них.
- Ничего не поделаешь, внизу вообще у большинства камни и арматура. Да, собственно, в данной ситуации оружие - это не самое главное. Если они высадят "Альфу", то ваше дело обнаружить их прежде, чем они смогут вырубить меня. А их отряд будет не настолько многочислен, и вся их тактика - в бесшумном снятии постов.
Если же они применят танки, как было в Чили, и авиацию, то основная масса, в частности вы, должна перейти во внутренний коридор, а на позициях с оружием будут единицы, а именно: мы с Бородой, чтобы нести меньше потерь, - объяснил он им свое понимание обстановки.
- Неужели они могут пустить в ход танки и авиацию против безоружных в большинстве людей? - опять робко спросил кто-то.
- Вы же знаете сами, как они врут на каждом шагу. А когда во главе политики нечестные люди, для них цель оправдывает средства. Они сейчас загнаны в угол, народ, сами знаете, весь за нас. С каждым днем все больше прибывает защитников из всех регионов. Время работает на нас, так что они пойдут на все, применят все, но вначале, конечно, попробуют "Альфу". И опять, главное - нам не подпустить их к себе, иначе передавят, как цыплят в курятнике. - Конечно, еще хотя бы пару гранат, - с сожалением подумал про себя Василий.
Опять наступила тишина. Борода ушел в кабинет. Солдатики тихо сидели. Так же трещали свечи, время шло мучительно долго. Вдруг один из солдат, высокий, худощавый, поднялся и, ничего никому не говоря, начал ходить взад и вперед, крутя в руках палку, которую он, видимо, оставил себе, баррикадируя входы. Вернее, он делал с нею упражнения, но делал он эти упражнения как-то размашисто, махая палкой и чуть не задевая ею Василия. Тот приказал ему прекратить, но он продолжал ходить из угла в угол. Тогда он более настойчиво окрикнул его. Тот остановился в противоположном от сидевших солдат углу.
Василий подошел к нему вплотную и тут только понял его действия. Его всего трясло, и он, чтобы об этом никто не догадался, делал эти движения. Василь отошел - он опять с новой силой, примерно, как в японских фильмах, начал вертеть вокруг себя палку.
Что-то нужно было предпринимать в этой ситуации, но что? Вызвать бы врача, но где? Васины мысли летели одна за другой, но ничего придумать не мог. И тут он вспомнил: когда-то отец ему рассказывал, что на войне им перед вражеской атакой давали по стопке водки.
Как-то вдруг сразу непроизвольно все мысли его остановились на отце. Отец у него был 1925 года рождения и еще моложе этих парней принял на себя всю тяжесть испытания войной.
Сразу после выпускного бала Коршевской средней школы всех мальчиков-однокашников ждал призывной пункт города Боброва. И свои "европейские университеты" он проходил в солдатской гимнастёрке: был трижды ранен, контужен, всю послевоенную жизнь болел, нося в своем теле осколки, и умер, так и не дождавшись своей льготной пенсии.
Ещё, будучи на передовой, (разведчик-корректировщик миномётного подразделения) он, в убитых своих врагах, сумел рассмотреть, таких же, как и он сам, своих жизнерадостных ровесников. И потом, даже, уже на "гражданке", он не мог смириться с тем, что они могли быть убиты им и во всём винил только войну, как какое-то большое, одушевлённое зло. Патологически ненавидел её, и разговаривать о тех судьбоносных военных днях его жизни ни с кем, и даже с Василием, не любил.
А рассказчик он был хороший и любил рассказывать о проделках своих школьных друзей. Когда Вася спрашивал о дальнейшей судьбе героев его сюжетов. Он, с грустью, отвечал:
-Войной побило.
Да, именно так. Ни немцы, ни какие-то,там ,фашисты, а именно- войной.
Географию его ВУЗов Василь изучал по его боевым медалям: "За взятие Будапешта", "За взятие Вены". Но, как отец и не старался забыть о войне, она сама периодически напоминала о себе: то в виде "заблудившегося" через годы ордена, которого торжественно вручали ему в Доме культуры, то в виде начавшего, вдруг, после стольких лет, "блудить" по кровеносным артериям осколка, которого врачи извлекали посредством операционного вмешательства.
Василий так ясно представил лицо отца, этого толстого, лысого неудачника, чем-то напоминавшего артиста Леонова. Таким он был в последние годы и таким он запомнился: по-детски беспредельно добродушным к окружающим и до невозможности с примитивной простотой характера, в противоположность Васиной матушки - по характеру не уступавшей маме И.С.Тургенева.
- Ради чего же воевал отец, спасая от истребления тех, кто, оставаясь верным своим религиозным догмам, растолкает потом всех остальных на пути ко всем общественно-политическим вершинам, чтобы изнутри подгрызть и развалить страну, которая ценой жизни своих детей, защитила их? Почему его сын, уже сейчас, с оружием в руках, должен защищать законно избранную законодательную власть от тех, за кого его отец пролил столько крови? Почему нам, всем были под запретом мемуары нашего главного врага - А.Гитлера, из которых ясны причины, побудившие его начать войну с нашим государством?
Славик Борода*- Славик - москвич с небольшой бородкой, за которую и получил соответствующую кличку.
Глава VI
Прервав свои мысли, Василий быстро пошел в кабинет, вызвал оттуда Саню с Бородой. Бороду послал к солдатам, а Сане напомнил, что он говорил про вино, что принес из дома с продуктами. Тот сказал, что спрятал вино где-то в шкафу электрощита. Они пошли по темному коридору искать шкаф, нашли, открыли, но там было пусто.
- Кто-то выследил, - оправдывался Саня, но Вася просил искать лучше. И вскоре, найдя другой шкаф, обнаружили вино там. Саня понес вино в кабинет, Василь подошел к солдатам, тот с палкой, согнувшись, сидел поодаль от остальных.
- Мужики, есть вино! Кто желает по полстакана? Прошу по два человека в кабинет - обратился к ним Василий.
К его удивлению, желающих оказалось только двое - сержант и этот с палкой. Саня открыл грибы с луком. Когда Василий начал наливать солдатам, отставник, сидевший с ними, стал ему выговаривать:
- Разве можно такое солдатам? Но он все же налил им обоим. Они выпили, заедая грибами. За открытой дверью, в коридоре, стояли двое молодых ребят - Баркашат, не без интереса, наблюдая за его угощениями. Он выпил также, закусил грибами с луком и вышел опять на свой пост.
Солдаты были на своих местах. Все было по-прежнему. Тот солдатик, видимо, вином сбил свой озноб и спокойно, тихо переговаривался с другими. Прошло совсем мало времени, когда с дверей внутреннего коридора с фонариками вошло несколько человек. Осветив их, Василий увидел небольшого роста подполковника в окружении шести человек сопровождающих. Из них уже знакомый ему Баркашовец и человека два из охраны Ачалова, все с автоматами, как и у него.
Подполковник деловито рассматривал баррикады у каждой двери лифта. После все вошли к ним в коридор, стали рассматривать укрепление дверей. Затем подполковник спросил у Василия:
- Кто вы? Василий ответил, что он капитан Пентюхин из охраны Макашова. Подполковник, должно быть, уловил запах спиртного, исходящий от него, и протянул многозначительно:
- У-у, это непорядок, такое не годится. Кто вас поставил здесь?
- Мой командир, - ответил Василий.
- А где он сам? - спросил он опять. Женя ушел, но куда - не сказал. И эта ситуация была довольно бестолковой, и вовсе даже не потому, что вино подействовало на Василия совсем в худшую сторону из-за усталости и плохого сна прошлой ночи: он и без того не знал, что делать и что говорить. Видя, что тот замешкался, подполковник продолжал:
- Как фамилия вашего командира?
Василий некоторое время думал, что ему ответить. Потом сказал:
- А почему вы меня допрашиваете и кто вы?
- Я ответственный за оборону этажа, - ответил он. Василий сказал, что у них ответственный их командир и что его, подполковника, ему никто не представлял. Такой ответ его озадачил, он немного постоял, потом прошел, осмотрел весь забаррикадированный вестибюль и ушел вместе со всеми назад через лифтовую площадку во второй коридор. Вася почти следом за ними вошел в свой кабинет и хорошенько заел вино грибами с луком, думая о своей дурацкой ситуации.
Затем вышел в коридор, потом на свой пост. Но следом за ним из темноты слышались шаги и мерцали лучи фонарей, опять вышел подполковник, в том же окружении и решительно направился к Василию, светя ему в лицо фонарем. Эти "маневры" Василию не понравились, он, щелкнув предохранителем, решительно окликнул:
- Стой! Кто идет? и направил ствол автомата в ту сторону. Подполковник остановился в замешательстве, но Баркашовцы, явно уверенные, что никто стрелять не будет, твердым шагом приближались, выкрикивая на ходу:
- Опусти ствол!!
Василий не знал, был ли кто в такой ситуации, глупее не придумаешь. С одной стороны, ты фактически на боевом дежурстве, с заряженным автоматом и посторонних по всем военным законам допускать не должен. Но с другой стороны - на все сто процентов уверен, что это вовсе не враги, а такие же, как и ты, добровольцы с другого отряда и с другими задачами обороны этого же этажа, и стрелять, конечно, ни в кого из них он не собирался.
Его солдаты вообще недоуменно наблюдали за этой сценой. Видя, что его обступают плотным кольцом, Василий решил не обострять обстановку и опустил ствол автомата вниз. Но подполковник, возбуждаясь по нарастающей и принимая его добрый жест за слабость, закричал:
- Обезоружить его!
На Василия навалились сразу все: кто схватил за автомат, кто за руки, кто за ноги, кто за шею, хотя необходимости в этом совсем не было: он вовсе не собирался оказывать сопротивление.
Его протащили мимо их кабинета дальше по коридору и затащили в актовый зал, как Василий понял, место дислокации Баркашовцев. В зале рядами стояли скамейки. На сцене был стол со стоящими в стеклянных банках зажжёнными свечами. Обыскали, забрали документы и посадили на одну из скамеек. Высокий здоровяк, видимо, их старший, посадил кого-то сзади и грозным басом скомандовал:
- При попытке к бегству вырубать!
Да, ситуация была не из приятных, уныние наводила сама эта обстановка со свечами на столе, темнотой вокруг и ожиданием предстоящего штурма. А тут еще форма одежды этих русских парней в камуфляже, со свастикой на рукаве.
Разумом понимаешь, что это такие же нормальные парни, как и ты, но глаза смотрят, мысли текут мрачные, как вся эта обстановка. Ведь все мы были воспитаны на итогах прошедшей войны, и человек со свастикой в нашем понятии адекватен лютому врагу. Вся эта сцена невольно ассоциировалась с кадрами из советских фильмов, когда наши люди попадали в застенки гестапо.
Молодой, с остроносым лицом парень, сидевший за столом, осмотрел Васины документы и вернул ему их назад. Вошел тот подполковник, по-видимому, он переговорил с солдатами, потому что был в некотором замешательстве в правильности своих действий. Прежних вопросов задавать он не стал, а как бы с сожалением спросил:
- Что же это вы сюда пьянствовать пришли?
- Ну, конечно, ведь места больше нет, - съязвил ему в ответ Василь. Его ответ смутил его еще больше.
- А ну, проверь его, - сказал он тому остроносому. Парень подошел к Василю вплотную и потребовал дыхнуть на него. Василь набрал побольше воздуха и выпустил в лицо парню. Он весь съежился, лицо сделало неприятную мину. Но, видимо, ничего не понял и сказал:
- Еще! Василий еще проделал это упражнение. Парень опять весь съежился и выпалил, обращаясь непонятно к кому, к нему или ко всем остальным:
-Луком закусывает! Этот ответ также не устраивал подполковника, тем более, что кроме остальных, за этой сценой наблюдал еще один молодой, круглолицый офицер ВДВ. Подполковник взял с подноса стакан, вытер его и предложил Василию также дыхнуть в него. Тот выполнил и эту процедуру. Подполковник понюхал стакан, затем поставил его на место и начал думать.
Василий, видя его таким смущённым, стал доказывать ему, что все, мол, как видишь, прояснилось, что он вовсе не шпион и поэтому предлагает восстановить статус-кво, то есть повернуть время событий часом назад и не смешить молодых солдат своими выступлениями, тем более, что в любую минуту можно ожидать нападение настоящих врагов, а он, как боевая единица, вне дела.
Конечно, подполковник вовсе не хотелось оставаться ошибающимся перед своими подчиненными, но в то же время он понимал, что в другом случае ему необходимо будет оправдывать свои действия перед Макашовым.
Он колебался, хотя глупый конфликт был ни к чему, но ему, как офицеру, совершенно не нравилось и беспардонное обращение к нему на "ты" со стороны офицера ниже по званию.
Но Васю его звезды ничем не обязывали, и он его, как и всех в этой ситуации, считал на равных. Тем более что он ему был совершенно незнаком. Так они стояли, слушая потрескивание свечей, оба колеблясь в своих мыслях.
Но тут в открытых дверях появились два молодых Баркашовца, те, что видели, как Василий наливал вино солдатам, за ними стояли те же солдаты. Тут уже он понял, что его дурацкое положение еще усугубилось и теперь подполковник не вернет ему автомат, это точно.
Молодые люди позвали подполковника, он вышел. По одному входили и выходили Баркашовцы. Входящие будили лежащих между рядами скамеек, ложились спать вместо них, те уходили. Василя сзади уже никто не охранял, только впереди за столом, обставленным свечами, сидел дежурный. Он предложил, чтобы, Вася, не теряя времени, ложился между рядов да вздремнул, а "утро вечера мудренее".
Но сон у него улетучился, мысли его неслись быстро, вся напряженная обстановка, ожидание штурма - все у него отошло на задний план, он был под арестом, даже в случае штурма. - Как все глупо! Как все глупо.
Из открытой двери в коридоре ясно слышался голос подполковника:
- Говорите только правду! Сколько он вам наливал? Он заставлял вас пить?
Василий лет десять - пятнадцать практически был равнодушен к спиртному, в отличие от его бурных студенческих лет. Для него это уже был пройденный этап, он давно сделал вывод, что "заливать глаза"- это просто маскировать слабость своего характера от окружающих, а пьянка - это удел плебеев и шутов. - И так глупо, так глупо...
- Что он вам говорил? - неслись из темноты дверей вопросы подполковника.
- Так и говорил, что танки будут стрелять? И авиацию применят?
Настроение у Василия упало совсем до последнего минимума. Мысли его уже не бегали, ему стало все равно. Он просто сидел и думал:
- Вечно все у него в жизни не так, как у людей. Ведь ни с кем из других такой глупости не случилось, а именно с ним. Все остальные выполняют свой долг совести и чести, несут службу по охране тех, кому народ доверил представлять свои права в самых высших инстанциях власти. Они защищают совесть и честь народа, готовые безропотно отдать жизнь за правое дело. А он сидит здесь в роли какого-то арестанта - штрафника.
Ему стало так обидно за себя и даже жалко. Он невольно в мыслях вернулся на много лет назад в свое далекое детство, когда он, как А.В.Суворов, рос худым и слабым мальчиком, которого постоянно обижали старшие ребята.
Правда, природная воля в дальнейшем переходном возрасте целеустремленными упражнениями позволила ему изменить его физический облик, и его потом, уже, мягко говоря, никто не обижал.
Но сейчас он сравнивал себя с тем ребенком, который, спрятавшись, чтобы никто не видел, плакал, рассматривая в карманное зеркальце большой лиловый во весь глаз синяк. Как-то невольно, он так ясно, ощутил то душевное состояние "врагов народа", заклеймёнными своими боевыми товарищами, родными и близкими.
Вдруг неожиданно, к его удивлению и, как он, грешным делом успел подумать, к радости, в комнату ввели Володю. Он также был разоружен, и вид его хоть и был спокойный, но озабоченный. Его посадили впереди Василия, но тот быстро пересел с ним рядом. Подполковник конечно "перегибает палку", разоружив второй их пост.
Василий воспрянул духом и пытался выяснить у Володи, за что его разоружили, но он не хотел говорить ни с кем и, когда Вася ему предложил передохнуть, он тут же согласился. Они улеглись на полу между рядами стульев. Время было уже к рассвету. Прошло часа полтора. Вскоре он услышал оживленную ходьбу и голоса, проснувшись, увидел, что уже рассвело. Володя тоже поднялся.
В комнату заглянул Женя и позвал их. Они вошли в кабинет напротив, Женя передал им от того же Баркашовца автоматы и сказал, как ни в чем не бывало:
-Пошли! Они пришли в свой кабинет, там уже все собрались. Пришел Макашов. Почти все высказывали свое возмущение действиями в отношении наших постов. Но Женя на этот счет рассудил очень просто:
- В армии есть две категории людей: первая- это те, кто работают, вторая – те, кто демонстрируют свою "работу" на выполненной другими работе. Подполковник- это вторая категория. Макашов пошутил и зашел в свой кабинет.
-Ну, а вообще, - сказал Женя, глядя на Василия, - ты вчера, к тому же, за-бу-бо-нил!.. - Всех предупреждаю первый и последний раз, - многозначительно протянул он, затем продолжил. - Так, теперь зовите солдат.
Василий пошел к Баркашовцам. Солдаты стояли в две шеренги в коридоре. Он подошёл к ним и сказал сержанту, что их зовет командир, но тот явно с пренебрежением ответил, что у них сейчас есть другой командир. Пришлось возвратиться назад. Женя сам побежал за ними. Через некоторое время он вернулся с тем подполковником и оба зашли к Макашову.
От Макашова Женя вышел не в духе. Сначала он закатил пространную речь о серьезности положения, которое всем было ясно, как день, и без него. Закончил он тем, что в силу обстоятельств все должны добровольно сделать выбор: или перейти на взаимоотношения в рамках воинской дисциплины, или здесь никого никто не держит, а кто изъявляет желание высказать свое мнение - будьте добры.
- Я желаю, - сказал Володя.
- Да, пожалуйста, - ответил Женя.
- Значит так,- начал Володя. - Мне такая обстановка здесь не нравится. Я пришел сюда защищать закон, а не выслуживаться, поэтому прошу принять мой автомат. Я буду лучше внизу, с камнями стоять насмерть, чем здесь, не понятно перед кем быть обязанным, - отчеканил Володя.
Да, Володя, этот немногословный москвич, с первых дней был у "Белого". Что касается нашего коллектива, он сразу смог завоевать себе среди ребят авторитет порядочного человека, в честности слов которого никто не сомневался. Васино самолюбие тоже было задето, но уходить он вовсе не собирался просто потому, что о нём могут подумать, что он струсил.
- Так, кто еще? - спросил Женя.
- Я тоже уйду, - сказал Саня. - Я никаких претензий не имею. Но сам понимаю, что я не на своем месте. Я человек невоенный даже по натуре и чувствую, что здесь от меня пользы не будет. Я лучше буду там, внизу, в числе живых заграждений.
- Ясно. Кто еще? - продолжал Женя. Все остальные молчали. Он со скрытым удовольствием глянул на Василия. Тот понимал, что в целом он с доверием относился к нему и не хотел бы, чтобы он ушел.
- Хорошо, - сказал Женя, обращаясь к уходящим. - Я вас хочу от имени всех нас поблагодарить за бескорыстную помощь в охране парламента. Спасибо, что пришли и были с нами. Желаем вам всего самого наилучшего. Женя пожал им руки. Все остальные тоже стали с ними прощаться. Саня оставил им целую сумку провианта, набор разовых импортных бритв. Потом попросили их подыскать вместо себя сюда военных людей. Саня сказал, что это он сделает в первую очередь, сразу же, как спустятся вниз.
Глава VII
Женя привел солдат. Троих из добровольцев поставил на посты. Остальным предложил отдыхать. Василий попал в отдыхающие и, так как за эти дни порядочно оброс, взял свечку, мыло и станок - Санин подарок, пошел в умывальник бриться. Там уже кто-то брился. Вася стал рядом, поставил на умывальник свечку. Его соседом, к Васиному удивлению, оказался сам министр обороны Ачалов, также в трико и опять без охраны. Васина свечка осветила зеркало с другой стороны, и он сказал:
- О, теперь вообще замечательно! Побрившись, он ушел. Василий еще долго продолжал скоблиться с непривычки, так как все время он пользовался электробритвой, а сейчас она лежала в сумке без дела. После пошел в столовую. В столовую он шел всегда с удовольствием и вовсе даже не из-за предстоящей трапезы, а потому, что туда приходили довольно знаменитые личности из числа депутатов. Встреча с ними оставляла свои впечатления. И он не ошибся.
Очередь за ними заняли человек пять депутатов, среди них Зюганов. Василий пытался всмотреться в его широкое волевое лицо. Но тот глянул на него вскользь холодным осуждающим взглядом и отвернулся, беседуя с одним из пришедших. Видимо, он сразу определял, кто коммунист до конца своих дней, а кто нет.
Конечно, по большому счету, он прав. Всякий уважающий себя человек должен быть верен своим идеалам, в особенности, если много лет им служил. Поэтому наш украинский Черновил, хоть и считал Василий его своим идейным врагом, заслуживает, даже и как враг, уважение, в отличие от всякого рода перевертышей типа кравчуков, шиварнадзе, шушкевичей и прочих. И позор для любого народа, если ими правят перевертыши.
Что касается таких, как Ельцин, Яковлев, Бурбулис им подобные, то они, просто скрывались в тот период под обличием коммунистов и умышленно делали компромат существующему режиму и всему коммунистическому движению, чтобы второй раз после революции 1917 года сделать новую революцию. И национальные богатства, конфискованные у князей и потомков национальных героев в ту революцию, уже в эту революцию 1990 года передать людям "избранного Богом народа".
Только если в семнадцатом шли под лозунгом за светлое будущее коммунизма, против капитализма и царизма, то сейчас, наоборот - за светлое будущее капитализма, против коммунизма. Все честные коммунисты свято верят, что они, борясь за идеи марксизма, борются за социальную справедливость.
Но сама идея коммунизма как идея социальной справедливости была создана искусственно и поэтому легко уязвима, а значит, опасна как для государственного строя, так и для общества. И не безызвестно, что наш великодушный Русский народ согласился с идеей социальной справедливости братства народов в ущерб, прежде всего себе.
Более того, ради равенства и справедливости для всех народов он отдал на алтарь жертвоприношения все самое дорогое и святое, что создавал веками. Ради идеи он отдал на растерзание инородцам своего законного царя вместе с его семьей, отдал все богатство страны и, самое главное, ради блага всех отказался от самого святого - своей веры.
Широта души нашего народа позволила раздарить себя ради блага других. Он смиренно соглашался с разрушением святынь, уничтожением элиты нашего общества. Он радушно принимал всех изгнанников, защищал их ценой громадных жертв, отдавал им лучший кусок - и все ради идеи социальной справедливости, равенства и братства.
Но те, кто просил наш народ принять эту идею, не остались верны этой идее. Они совсем не отказались от своей веры. Наоборот - под видом борьбы с опиумом народа не только не уничтожили, но и усилили базу своей веры, создали подпольную, хорошо законспирированную эшелонированную структуру масонства, которая превратилась в чудовищную, мощную, отлаженную машину государства в государстве. Не только вакантные места, но и все ключевые посты управления государственной структурой были надежно "схвачены".
И когда созрела обстановка для очередного развала нашего государства, то оплевать идею государства социальной справедливости не составляло большого труда, так как она самими же ими была искусственно создана.
И, глядя на Зюганова, он с жалостью вспоминал тех немногих его знакомых, очень порядочных людей, настоящих коммунистов, готовых лечь под танки за идею социальной справедливости, но обреченных в догмах марксизма. Ведь те Гайдары и прочие "перестроившиеся" потомки тех, которые в свое время убедили народ на борьбу с буржуями, имеют богатый опыт и легко убедят народ, что вина во всех грехах мирских лежит на "коммуняках" в лице оставшихся верными идее красного знамени.
И Василий, безгранично уважая людей, оставшихся верными идее, но в то же время, сознательно выстрадав, не разделял их марксистских убеждений и только в одном принципе, без всяких марксистских догм считал себя в одном строю с коммунистами. Этот принцип выражен словами дорогого его сердцу человека Владимира Семеновича Высоцкого: "Если Родина в опасности - значит, всем идти на фронт!"
Видимо, смысл принципа витязей древней Руси имел такое же значение. - Этот принцип и у витязей современной Руси - возрождающегося казачества, идеи которого он сознательно воспринимал больше, чем другие, видя, как молодой красивый казак-приднестровец, в отличие от своего соседа по столу, такого же молодого офицера-добровольца, на удивление всем, перед тем, как приступить к завтраку, по русскому обычаю, медленно, широким жестом, перекрестился.
Василий познакомился с тем казаком в первый день, когда ждал своих внизу на лестничной площадке. Небольшого роста житель г. Тирасполя в погонах старшего лейтенанта и нашивками о ранениях, с первых дней нападения Молдовы на Приднестровье, вступил добровольцем в ряды, создававшегося под пулями агрессоров, казачества.
Сделал это он потому, что понял в те страшные дни: - Только организация, идеологической основой которой является вера предков, может защитить свой народ. И он не ошибся.
А той осенью 1918 года, прадеды этого приднестровца ,сменив веру своих предков на веру в"светлое будущее рабочих и крестьян",на бронепоезде "Стальная черепаха"отбыли из родного Тирасполя в Воронежский край защищать Советскую власть.
До последнего снаряда и патрона приднестровцы защищали, милый Васиному сердцу, посёлок Таловая от атаки казачьей конницы армии генерала Краснова. А когда снаряды закончились, дали пары, чтобы на полном ходу пустить свой боевой состав со всем экипажем через, разобранный белогвардейцами путь, под откос. Плен они предпочли страшной, но геройской смерти.
Не суждено было им знать, что все богатства, которые они отвоевали в 1917 году у помещиков и фабрикантов для трудового народа, в 1990 годах незаметно станут собственностью кучки ловких дельцов.
Глава VIII
Когда Василий пришел назад, его ждали две новости: во-первых, все перебазировались в новый кабинет. Саловат сказал, что он договорился с кем-то, чтоб нам уступили один из пустующих кабинетов комиссии по делам женщин. Макашов с удовольствием согласился перейти туда, так как кабинет был удобен тем, что находился в торце здания, там, где сходились в полукруг оба коридора. Кабинет имел просторную приемную. Да и вид из окна был не во двор, а прямо на гостиницу "Украина".
Второй новостью было то, что взамен выбывших к ним пришли двое, в которых Василий не без радости признал земляков с Украины. С ними он познакомился в первый день внизу на площади. Один из них, Николай, был моложе его, другой, Олег, - старше. ( Оба 3 октября ранены в Останкино, Олег - тяжело) Оба из Киева.
Всей группой быстро перетащили ящик с автоматами, сумки, кто, с чем приехал. Пришел Макашов, принес пачку чая, варенье, предложил позавтракать, но с чаем они "пролетели", так как электричества не было. И поэтому все достали сухие пайки из своих нехитрых саквояжей и то, что еще оставалось из дома. Пока они все это готовили, Альберт Михайлович попросил станок и пошел бриться. Вскоре он пришел чисто выбритый, поблагодарил за бритву и сел с ними.
Василий за компанию продлил свой завтрак, а за едой опять невпопад влез со своими предложениями. Он предложил достать цемента и делать что-то вроде дотов в оконных проёмах, применяя как арматуру и листовое железо, так и просто кирпич и даже мешки с песком. Но генерал, дав высказаться ему, немножко помолчав, потом сказал, что неслучайно все нетабельное оружие, что было у казаков, сдано в соответствии с указом Генерального прокурора Степанкова.
И поэтому еще раз повторяет, что армия дала слово соблюдать нейтралитет, а он, как генерал-полковник, официально доводит до их сведения: своих обещаний армия никогда, ни при каких обстоятельствах нарушить не может. Иначе это будет позором для офицерской чести мирового значения, и до этого армейцы никогда не опустятся, кто бы на это их ни толкал. Что касается народа, он, сами видите, на нашей стороне. И единственное, что нам угрожает, это неожиданный рывок отряда спецназа.
- И еще,- подумав, сказал он, - всякие разговоры о возможности применения против нас танков - надо пресекать.
Все, безусловно, поняли, что Альберт Михайлович очень деликатно отчитал Василия, как бы не зная, от кого идут эти разговоры, но делали вид, что все нормально.
- Ну, да ладно, - снисходительно сказал генерал и ушёл.
Вскоре в кабинет Макашова пришли еще два пожилых генерала, которые постоянно были то с ним, то вместо него, принимая посетителей. Кто они - Василию было даже неинтересно, у него возникли свои проблемы: хоть его злоключения прошедшей ночи и закончились благополучно, но это было только внешне. Он заметил, что даже солдаты, которые стояли за дверью во время его дежурства в приемной, и те стали относиться к нему как-то не так, а негласная роль провокатора с его разговорами о танковых атаках на Белый дом тенью летала над ним.
И, несмотря на то, что он снова сидел на входе, на втором посту лестничного вестибюля, со своим же автоматом. А тот грузный мужчина, с бледным большим лицом, из личной охраны Министра обороны, который вместе с другими обезоруживал его, извинялся перед ним сейчас (как бы с радостью видя, что тот свой). Он долго жал ему руку, говоря: "Пойми, все далеко не просто сейчас".
Все равно, дневальный, Васин помощник по посту, из его солдат, стоя напротив, глядел куда-то мимо него. Должно быть, подполковник провел с солдатами большую разъяснительную работу, заклеймив Василия, как пьяницу и к тому же паникера.
Эта обстановка не придавала ему настроения. И когда из стеклянных дверей площадки перед ним появилась молодая, очень обаятельная иностранная корреспондентка с магнитофоном и саквояжем и попросила пропустить ее в Министерство обороны, чтобы взять интервью для демократической западной прессы он, явно превышая свои полномочия, вместо того, чтобы послать дневального доложить в приемную, совсем недружелюбно сказал:
- Никаких интервью, министр занят.
Женщина медленно, с красивым акцентом подбирая слова, стала ему объяснять, что такая секретность вовсе не в их пользу и что она вынуждена, будет писать о том, что они здесь вынашивают и тщательно скрывают свои милитаристские намерения, а две-три минуты встречи с министром обороны разрядили бы обстановку.
- Все равно. Вы покажете, как обычно, не то, что есть, а то что Вам нужнее, - ответил Василий.
Она некоторое время стояла, поджав нижнюю губу, затем вдруг неожиданно попыталась юркнуть у него под руками в дверь, но Василий успел задержать её. Женщина дружелюбно заулыбалась и начала опять просить пропустить ее. Он не менее дружелюбно отказывал ей; она перестала улыбаться и, поджав губы, осуждающе смотрела на него, окончательно осознав его бескомпромиссность. Он также стоял напротив, холодно глядя на нее. Ему было немного совестно, что "срывает" свое нехорошее настроение на этой симпатичной иностранке, тем более, что последнее время по некоторым западных радиостанциях проскакивали довольно часто неодиозные передачи, а его двоякое отношение к ним в данный момент было на стороне плюса.
Эта амплитуда оценки у него постоянно колеблется в зависимости от процента правдивости этих "независимых передач". Причем, отношение это сложилось у него еще много лет назад, потому что, как ни странно, но одним из предметов его "хобби" с самого подросткового периода было прослушивание и анализ иностранных радиопередач.
У него в доме был маленький, но технически неплохой для того времени радиоприемник "Рекорд-61", и он до глубокой ночи увлеченно слушал все передачи. Сверял между собой явно противоположные трактовки одних и тех же событий Запада и ТАСС, выводил среднее, отмечая очередное событие на громадной географической карте Мира, которую он приспособил над своей кроватью вместо ковра. Его увлечения вначале пугали отца: он начал беспокоиться, что Василь станет ярым антисоветчиком. И только то, что это все же помогало Васе в изучении общественных предметов (к примеру, географию он знал, не открывая учебников), отец не прибегал к решительным мерам.
Вначале Василий, в душе и на самом деле, не стал верить ничего и нечему советскому. Но по мере дальнейшего его духовного созревания, применяя свой метод анализа, он все же понял, что все эти "голоса" работают далеко не ради правды на Земле. И более того, со временем, уже без труда, можно было определить, что большинство из этих голосов небеспристрастны, и даже немецкие станции, по большому счету, работают на Израиль. И уже тогда он понял, что большинство стран Мира бесшумно оккупированы изнутри.
Но в целом вся западная пресса сейчас ему была далеко не чужда и, глядя на ее представителя, он не испытывал неприязни, хотя восторга тоже, в добавок к его настоящим настроениям. Он уже собрался послать дневального в приемную МО, но женщина вдруг демонстративно резко повернулась и ушла.
Василий опять уселся на свой стул, продолжая нести службу, безучастно поглядывая на Баркашовцев, постоянно выбегающих покурить на лестничную площадку. Некоторые удивленно смотрели на него, видя вновь с автоматом, а один коренастый парень пытался даже заговорить с ним, спросил как бы извиняясь:
- Ну, ты на нас не обижаешься? В ответ он съязвил ему, сказав, что на бестолковых вообще не обижается. Парень смутился и ушел. Вообще обижаться ему на них ни к чему, нормальные ребята, готовые безропотно сложить свои буйные головы за правое дело, а что касается личных обид, то нужно быть выше их. И, конечно, партия Русского национального единства - это пока единственное, на что еще можно надеяться в серьезной схватке с оккупационным режимом.
Но дело в другом. Если они выстоят и победят как единственная сила, что тогда? Смогут ли они пожертвовать своей победой ради общего блага людей всех национальностей нашей Родины?
Не получится ли так, как в той притче, убивая дракона, сами, не превратятся ли в дракона? Это вопрос его мучил еще задолго до этих дней! Полгода назад, приехав в Москву, Василий обходил много патриотических организаций, считая долгом любого гражданина в тяжелое для Родины время быть участником политического движения, имел беседу и с Баркашовцами.
Он понимал, что русский национализм возник не искусственно, а стихийно как средство защиты от чудовищных форм проявления национализма других народов, подогреваемых прорабами перестройки.
Без сомнения, русских не любят очень многие, прежде всего за их величие. Но величие Руси Великой не надумано и не искусственное творение. Это фактор исторический, вышедший из глубины веков и умноженный трудом многих поколений. И величие Руси - это не ранг политики нашего государства: Свойственное русским беспредельное великодушие всегда превышало его величие.
Может, в этом и трагедия русского народа. Только великодушие к другим народам в ущерб своего национального достоинства, позволило оседлать себя неправедной политической властью.
Конечно, терпение народа временами заканчивалось, а гнев всего великого всегда был велик и страшен.
Любой грамотный человек, конечно, знает, что свастика на рукавах Баркашовцев - это вовсе не фашистский знак, а знак гнева с православной иконы. И Василий не хотел, чтобы этот гнев был по-русски великий. Как сделать так, чтобы благородные воины в порыве великого гнева не превратились в палачей, пусть даже врагов народа.
Ведь война списывает все, и "ярость благородная" при потере родных и близких перерастает в ярость звериную. История нашего народа в большой мере написана кровью несчастных, испытавших нечеловеческие муки в застенках обеих сторон баррикад гражданской войны.
Поэтому, проводя ночь пленником у Баркашовцев, всматриваясь в их суровые не по их вине лица, он задавал себе один и тот же вопрос:
- Если бы на его месте был не он, а настоящий враг, скажем, боевик из "Бейтара", - молодежной еврейской военизированной организации, которая активно принимала участие в конфликте на стороне Ельцина? Конечно, он враг и подонок. Логика такова, что все враги - подонки. А после того, как люди из охраны Ельцина вчера изуверски избили Терехова - председателя Союза офицеров, смогли бы они, с захваченным пленным обращаться в полной мере в соответствии с конвенцией международного права? Ответа на этот вопрос Василий дать себе не мог.
Поэтому, хотя в этот тяжелый для Родины момент он был готов вместе с ними отдать жизнь за общее дело, их радикальная теория для него оставалась, не понята.
И в своих мыслях он опять останавливался на наших истоках - на православии. Да, конечно, история знает, что и православные казаки зверствовали, но это уже не правило, а исключение, это грех, отступление от теории православия: "милость к падшим прояви".
Мысли его прервали двое, идущих с лестничной площадки. Один - небольшого роста, в черной кожанке и черных очках, средних лет мужчина, другой - молодой, кудрявый и долговязый, еще совсем мальчуган. По всему видно, тоже корреспонденты.
Василий с недружелюбным видом встал и пошел им навстречу, в плане своей выбранной "доктрины" заранее оповещая, что уделить время им никто не сможет. Но мальчишка, по-детски радостно улыбаясь, с каким-то многозначительным восторгом, глядя через плечо первого, оповещал Василя:
- Это же Лимонов! Ли – мо - нов...! Первый достал удостоверение и показал. "Эдуард Лимонов", - прочитал Василий. Затем тот снял черные очки, обнажив худое, остроносое и бледное лицо. Он смотрел в упор холодным, пронзительным взглядом. Да, это был он, Лимонов. Василий пристально всматривался в его лицо, пытаясь хоть как-то понять внутренний мир этого известного писателя - эмигранта, гражданина Франции российского происхождения. Ему в нем непонятно было все, прежде всего его литературное лицо, и его политическое лицо тоже.
Василь послал дневального за, дежурившим на первом посту, Андрюшей, потому, что читал статью Лимонова в его "ЛИМОНКЕ" про случай недавнего ареста Андрюши властями. Лимонов увидел Андрея, обрадовался ему, как старому знакомому, и они пошли, разговаривая, по коридору, к первому посту.
Глава IХ
Васины два часа на посту прошли. Его сменили, и он ушел к себе, в приемную Макашова. Некоторое время сидел с "мужиками", обсуждая последние новости, которые, к сожалению, не предвещали изменений к лучшему, за исключением той, что "Альфа" отказалась выполнить приказ о штурме Дома Советов прошлой ночью.
Потом пришла женщина - депутат, представитель комиссии по женским вопросам и устроила всем им скандал за то, что они перешли сюда без согласования с нею. Скандал она закатила "добрый" и продолжительный, и Василий не стал дослушивать её, ушел от греха подальше в столовую, надеясь там пообщаться с более интересными личностями.
Но на этот раз никого из знаменитостей не встретил. А первыми, кого он повстречал там, были земляки с Украины (он с ними познакомился вчера), жители Харькова: мальчишка, по годам чуть старше его сына, и с ним такая же девчонка. Парень, по-детски радостно улыбаясь, доложил, что их приняли в число личной охраны исполняющего обязанности президента- Руцкого.
- Да, могучая охрана, - подумал Василий не без иронии. Стоя в очереди, он опять размышлял о Руцком.
Как президент, он многих устраивал в переходный период.Но политика - дело, конечно, политиков, они приходят и уходят, а вот, отстоять право закона - это святая обязанность каждого гражданина, и поэтому эти совсем еще дети, но граждане своего Отечества сейчас там, где нужнее всего.
И они это понимают. Как это и хорошо понимают те замаскированные иуды, которые сумели расколоть славянский мир и уже на "полную врубили" машину своей пропаганды в "освободившихся от Российского ига" республиках.
Чтобы уже следующее поколение, никогда не могли разделять идеи славянского единства, а люто ненавидела Российскую империю и обязанность гражданина понимали в борьбе за "идеалы западной демократии" против стран изгоев, террористов и прочих "негодяев" которые осуждают агрессивную политику Израиля.
Пришли и Женя с Андреем, убежав также от гнева женщины. Всю длинную очередь они с Андреем проговорили на этот раз с незнакомыми для них депутатами. Василий отчаянно доказывал свое понимание "нулевого варианта" как очередного маневра команды Ельцина и призывал их, ни в коем случае, не соглашаться. Когда они шли назад, повстречались с большой группой военных, которых возглавлял сам Министр обороны. - Пошли с нами! - на ходу сказал Ачалов, обращаясь к Жене. Женя велел Василию с Андреем идти к себе и присоединился к военным.
У Василия было свободное время. Он спустился вниз: там ,на трибуне второго этажа увидел Ачалова, тех военных среди них Женю. Генерал выступал перед народом, вся площадь радостно гудела, приветствуя министра обороны; шли съмки первого канала телевидения. Потом этим же вечером Женю смотрела вся аудитория первого канала "Останкино".
После обеда Василий опять дежурил на том же посту. Дневальный у него был другой - рядовой Моисеев, парень по-деревенски простой, видно он близко воспринимал к сердцу все происходящее и, сидя на стуле напротив, сокрушался о происшедшем в ту ночь:
- Как все неорганизованно! Вас арестовали, а нам говорят: "Если вдруг начнется, бросайте все и бегите во внутренний коридор". А другие говорят: "Вы не вздумайте во время тревоги приближаться к нам, всех положим на месте..." Затем он ушел обедать, его сменил другой - высокий и худой парень. Должно быть, он покидал свою часть спешно и теперь нес наряд в "повседневке", с затертой пилоткой без звездочки. Приветствуя проходящих офицеров, он постоянно вставал.
Но офицеров было много, и Василь дал ему указание приветствовать вставанием только генералов: они проходили нечасто, и он, в знак уважения к высоким званиям, вменил и себе этот ритуал. Правда, они просили, чтобы те сидели, но сознание гражданского уважения все же не позволяло ему беспечно сидеть, когда мимо проходил военный министр или его замы.
С лестничной площадки появился очередной представитель западной прессы, молодой коренастый парень небольшого роста с магнитофоном. Он попросил пропустить его к Ачалову, но министр недавно ушел куда-то вниз. Да и дел сейчас у него хватало по горло и без корреспондентов, поэтому Василь сказал, что приведёт его зама.
Недалеко по коридору была комната Союза офицеров. Оставив вместо себя дневального, он зашел к офицерам. Те сидели, курили, обсуждая последние события. Он объяснил им, что, по его мнению, не мешало бы воспринять на себя часть атаки прессы на Министерство обороны. Офицеры согласились с его предложением и для этой миссии выбрали самого представительного на внешний вид офицера.
Это был небольшого роста, но внушительной полноты морской офицер с представительным лицом. И, если бы не его погоны капитана второго ранга, он внешне легко мог бы сойти за адмирала. Офицер оказался вдобавок еще и на редкость очень корректным и политически эрудированным человеком - парень остался очень довольным, прощаясь с ним.
Офицер ушел, парень собрался тоже, но тут вошел с площадки Макашов - парень буквально "поймал" его у входа. - Один только вопрос, только один! - твердил он, приставив микрофон к лицу генерала. Зная, что Макашову сейчас совсем не до этого и что он вообще не любитель интервью, Василий старался как-то втиснуться между ними, и, когда корреспондент начал задавать вопросы, он громко отсчитывал ему в микрофон: "Это уже второй вопрос! Это третий вопрос!" и т.д. Закончив запись интервью, парень, недовольный им, ушел не попрощавшись.
Что же касается того морского офицера*, то он уже потом основательно вошел в свою роль и постоянно выступал перед кинокамерой, а его лицо как личного представителя Министра обороны обошло телеэкраны всего мира.
Василий продолжал нести дежурство. Еще несколько раз приходили корреспонденты различных пресс, он опять ходил за тем же офицером. Но появление очередных представителей, среди которых он сразу узнал Сашу, его обрадовало. Да, это был Саша Невзоров. Его он пропустит всегда и везде, чего бы ему это ни стоило. Он демонстративно отошел от входа. Сашино лицо осветилось его неповторимой улыбкой, и он, переложив кинокамеру, протянул свою руку. Василь сжал ее изо всех сил, удерживая, как можно дольше и улыбаясь во все лицо в ответ...
морского офицера*- после "взятия" Белого дома, был заколот холодным оружием.
Дежурство его приближалось к концу, и он уже с большим сожалением думал о той обаятельной представительнице прессы, которую необоснованно обделил, по сравнению с тем парнем. И ждал, что она вот-вот появится опять, и уже решил, что проведёт ее сам к Макашову. Но ее не было.
Вместо нее появилась другая представительница прекрасного пола, молодая женщина, лет двадцати пяти, может, чуть старше. Небольшого роста, худенькая, с немаленьким острым носом и темными конопушками по лицу, она не была столь обаятельна, как та, но, как и любая женщина, имела что-то свое, по-своему привлекательное.
Правда, ее грубый голос и не по возрасту подпорченные зубы - признак большой детской любви к шоколаду - несколько старили ее, но эти недостатки она компенсировала изысканностью манер и броскостью туалета. На ней были высокие сапоги и длинный свитер почти до них. На всю длину свитера висели бусы в стиле ручной работы под дерево или камень. Все это дополняли модная куртка и саквояж корреспондента. Весь вид ее выражал уверенность в себе и смелость.
Василий подумал, что она тоже "импортная", но она сказала, что ее зовут Лена и представляет газету "Московский коммунист", что она уже побывала везде, где ей надо было, и теперь пришла отметить в приемной пропуск, но там кого-то не было, и поэтому осталась подождать. Пока она ожидала, Василий попросил сделать для него несколько одолжений - она с удовольствием согласилась.
Во-первых, он попросил её позвонить в редакцию газеты "Русский Вестник", куда написал уже месяца два назад гневное письмо, в котором осуждал статью какого-то писаки, призывавшего патриотическое движение отказаться от разоблачения международной мафии в лице жидомасонства и направить все силы на борьбу с "коммуняками". Это был явно засланный провокатор, работающий на основную цель врагов русского народа - стравить правых и левых и тем самым отвлечь от борьбы с основным злом. Его письмо в газете не напечатали, хотя газета и считается патриотической. Поэтому он просил Лену выяснить судьбу его письма.
Во-вторых, он хотел, чтобы кто-нибудь из мужчин ее редакции позвонил ему домой и сказал жене, что он в Москве устроился на временную работу в кооперативе и что будет нескоро. При желании он мог бы вырваться сам на переговорный пункт. Но мысли о том, что сегодня он будет звонить семье и говорить, что у него все нормально, а завтра может быть убитым, сдерживали его.
Он понимал, что жена догадывалась, зачем он так неожиданно уехал в Москву, и решил не давать обнадеживающих звонков. Пусть медленно свыкаются с мыслью, что не исключен самый худший случай. Так, он думал, будет лучше и для них и для него: при каждом воспоминании о доме у него щемило сердце. Там, где-то за много верст от него, остались дорогие ему люди и просто знакомые, которые сейчас в полиэтиленовых мешках тащат с полей виноград, во множестве оставшийся не убранным в этом году из-за недостатка горючего.
Этих людей вовсе не интересует, что где-то кого-то сгоняют с родных мест, убивают. Они сейчас делают вино и не только вино, но и "делают" деньги, и не просто деньги, но и большие деньги.
Устроили это смутное время так, чтобы отвлечь людей, не дать задуматься, дать возможность хватать. Хватать надурника в одном месте, чтобы не отвлекались на крик тех, которых убивают в другом конце. Чтобы люди не знали, а точнее не хотели знать причины геноцида против наших народов, чтобы не смогли объединиться против общей беды. Пока горе далеко обошло наш край, все остальное ерунда, пусть оно есть, лишь бы у нас не было. Но чужое горе не обойдет, так не бывает, оно все равно придет и отомстит за наше равнодушие, если не нам, то нашим детям, внукам.
И потому его место здесь. Пусть погибнет он, уже проживший лучшие свои годы, чем после будут гибнуть юные, может, совсем безгрешные сердца. И самому звонить домой не нужно: там совсем другой мир. Нужно оставаться в этом измерении места и времени, которое он сам сознательно избрал для себя.
Лена уже все сделала и вышла назад. Он дал ей свой адрес и номер домашнего телефона. У нее взял телефон редакции, чтобы когда-нибудь позвонить ей и узнать о доме. Она сказала, чтобы звонил не стесняясь, загадочно поулыбалась, показав ему свои зубы, и скрылась за дверями, помахав напоследок своей ручкой.
В то время, он, конечно, не знал, что никакой такой редакции нет и что это просто шпионка, хорошо делающая свое дело. Но тогда он был доволен, т.к. думал, что через посторонних лиц его родные узнают, что он жив и здоров, и радостные воспоминания о доме перекликались с его мыслями.
Глава Х
Он сменился и спустился вниз подышать воздухом, посмотреть на площадь, заполненную защитниками. Среди вновь прибывших увидел людей в странной черной форме, наподобие формы морских офицеров царской армии. Молодой добродушный человек объяснил ему, приветливо улыбаясь, что они прибыли с Дальнего Востока, где возродили традиции добровольческого Корниловского полка.
Поднялся, не спеша, на свой 13-ый. В приемной Борода, он успел побывать дома и делился впечатлениями от ванны, домашнего обеда и прочей домашней прелести. Потом рассказал, что по телевизору видел в числе окружения Ачалова нашего Женю.
- Теперь он, конечно, засвечен, - с сожалением в голосе говорил Борода. Это было смешно слышать. Ведь наверняка даже из этого высотного "Интуриста", что напротив, в их окно наведен луч прослушивания, и все их речи аккуратно переписываются на пленку. И вообще - давно они все уже засвечены и пересвечены.
- Закрой штору, - сказал ему Василь с усмешкой. - Все меньше людей будет разделять твои сожаления. Никто, конечно, ее закрывать не стал, потому, что свечку зажигать было еще рано.
Пришел Макашов.
- Ребята, мне бы пару часов вздремнуть, так что ко мне, пожалуйста, никого. И еще я, кажется, простыл основательно, а лекарство кончается, поэтому попрошу что-нибудь принести из санчасти - сказал он и пошел к себе.
Потом появился Женя, на минуту он зашел к нему, затем вышел и сказал Василию сходить в санчасть, принеси лекарство Макашову и получить на всех в медсанчасти индивидуальные медицинские пакеты.
Василий спустился вниз, получил всего пять индивидуальных медкомплектов, больше не было. Из лекарств дали не все, что нужно было для генерала. Оказывается, это лекарство было в единственном экземпляре и его берегли, так как оно применимо как средство защиты при газовой атаке. Потом он зашел в столовую, поужинал. Когда он пришёл, Женя сказал, чтобы тот сменил на посту Андрея.
Все разошлись, Василий остался дежурить непосредственно на дверях, в приемной. Собственно, его служба свелась к тому, чтобы просто говорить посетителям, что генерала нет. И хотя высокий офицер в очках из окружения Ачалова предупредил его очень серьезно, что Альберт Михайлович уже много ночей на ногах и силы его не безграничны, поэтому ему нужно как можно больше дать поспать, не прошло и полутора часов, как генерал вышел из кабинета.
Василий отдал ему лист бумаги с номерами телефонов, который принес дежурный из Союза офицеров. Это были номера телефона в Минске, там собралась не одна сотня добровольцев, готовых приехать и которые почему-то ждали "Добро" на приезд от Макашова. Но Альберт Михайлович равнодушно прочитал записку и сказал, что никуда звонить не нужно.
Василия это взбесило, он не выдержал и, потеряв всякую субординацию, возмущенно стал выговаривать ему, что хуже не будет, если защитников Белого дома станет больше на сотни три добровольцев. Генерал, как-то сникший, выслушал Василия и, печально улыбнувшись, сказал с сожалением:
- Людей и так хватает, этих не знаем, как обеспечить питанием, но главное в том, что оружия нет, ведь "обложили" кругом. Он вздохнул и пошел в кабинет.
Васино возмущение кипело. Он ходил из угла в угол, мысли его также кипели:
- Как нет оружия? Да, ему говорили, что оружие ,защитников Ельцина в августе 91-го ,из Белого дома заранее вывезли с учетом прогноза событий.
-Но ты же генерал-полковник! - возмущался он - Боевой генерал, ответственный за защиту Белого дома, а надеется только на то, что люди Ельцина проявят порядочность и не станут стрелять по скоплению гражданского люда. Мышление наивного ребенка, да и только.
К Макашову зашли его генералы...
- О чем там еще можно совещаться, когда людей нечем вооружить? - с досадой думал он. Его мысли прервал дневальный, стоящий на дверях, доложив об очередных посетителях. Василий сказал:
- Пусть в приемную войдет один.
Вошел мужчина, и сообщил, что их пятнадцать человек приехало с Алтая:
- Столько суток они тряслись в вагоне, что и сейчас рябит в глазах, но, слава Богу, добрались, все нормально, - отдышавшись, сказал он. После добавил к сказанному, что все хотят на самый передовой участок. Василий зашел к Макашову, доложил.
Генерал вышел к приехавшему сам и опять, к Васиному возмущению, начал говорить этому человеку, что здесь уже не принимают прибывшие группы, а им необходимо брать постановление Верховного Совета и ехать назад разъяснять нашу политику на местах.
Василий вспомнил, как сам двое суток на перекладных добирался сюда. Конечно, может, эти люди теперь останутся живыми и здоровыми, в отличие от тех, кто здесь. Но сейчас их было по - человечески жалко: приехать издалека сюда, чтобы развернуться и уехать назад...
Стемнело. По коридорам расставили зажженные свечи. Теперь, когда кто-то приближался, дневальный солдат - из Васиных прежних бойцов - окликал и выходил ему навстречу, Василий же держал наготове автомат, стоя в дверном проеме. Переговорив с пришедшим, дневальный подходил и сообщал о нем Василию, он, в свою очередь, докладывал о посетителях Макашову.
Сейчас, ожидая приема, напротив него у двери сидел бородатый казак. Разговорились. Оказывается, он казачий священник. Был с казаками в Абхазии, сам в боях не участвовал, но абхазские муллы приговорили его к расстрелу за то, что он около десятка абхазцев - мусульман принял в христианскую веру.
- Как это так? - спрашивал Василий.
- А так, очень просто, - отвечал он. - Перед атакой обращался ко всем, что, может, кто-то внутренне чувствует, что его вера - не его вера и что-то в жизни у него не так, как должно быть. Говорил, чтобы хорошенько обдумали и, кто хочет принять христианство, - приходил. И приходили, и принимали. За это их муллы и приговорили меня к расстрелу.
- Как же так? Ведь Вы сами спасали абхазцев от геноцида, а Вас к расстрелу? - не понимая, переспрашивал Василий.
- О дорогой, всем мы нужны, - отвечал священник, - пока их нужно спасать, а так они, как и большинство, не любят нас, русских, и в другой раз готовы перестрелять всех.
Потом Васины мысли ушли куда-то глубоко в прошлое. Перед ним возникли образы тех благородных гусар, эскадрон которых честно сложил свои головы в неравной схватке с турками, спасая от геноцида грузин. Ведь пройдет время, и все забудется, как и те гусары.
А кто даст гарантию, что в будущем не выползут на поверхность политики новые различного вида Старовойтовы и не представят русский народ как оккупантов и убийц, как это было в Грузии? Кто даст гарантию, что не получат нож в спину наши потомки в Абхазии, как получали мы в Грузии?
Да, конечно, в то время турки без труда могли бы вырезать всех грузин, и тогда сама эта нация канула бы в вечность, как гунны и сотни других народов, а Турция граничила бы с Россией, но не в ущерб России. Почему? Во-первых, Россия была бы в могучем союзе с Турцией, а потомство благородных гусар дало бы России не одного Ломоносова, и Россия, может, не растратив силы на войну с Турцией, была бы могучим государством, и Аляску не было бы необходимости продавать.
Ну, а если и была бы рядом враждебная Турция, то не враждебнее сегодняшней Грузии. История не раз доказывала, что великодушие русского народа оплачивалось ему великим предательством.
Священник пошел к Макашову, Василий вышел в коридор, разговорился с казаком, который был с ним. Он рассказывал, что полсотни казаков с пистолетами и обрезами просились позавчера к Альберту Михайловичу, но он отказался почему-то от них. Непонятно...
С внутреннего коридора показался свет фонарика, и дневальный пошел навстречу. Возвратился с Васиным старым знакомым подполковником. Он был с таким же, как и у него, десантным автоматом. Рассмотрев в свете мерцающих свечей Василия с автоматом, явно с недовольством сказал, что идет к Макашову. Тот ответил, что генерал-полковник занят. Подполковник измерил его недовольным взглядом и ушел.
Потом пришел Женя. Он сказал Василию, что можно идти отдыхать. Вышел Макашов. Он был в своем черном берете, со звездой Союза офицеров. Женя передал ему Васин автомат, и генерал в сопровождении Андрюши удалился.
Салават договорился с каким-то депутатом о ночлеге для них в кабинете, который находился рядом. Депутат оставил им ключ, Василий и двое его земляков - киевлян улеглись с "большим комфортом" на полу у шкафа, подложив себе под головы сумки с противогазами. Пол в этом кабинете был теплый, и Василий позволил себе снять с себя свитер, чтобы положить его тоже под голову. Устроившись, таким образом, выкинув из головы все дурное, и эту ночь он уже проспал, как "белый человек", почти, как в кровати.
Глава X
Проснулся он утром от шума, вернее, оттого, что может создать женщина, когда она очень возмущена. Оказывается, Салават не настолько или, может, не с тем, с кем надо, договорился о кабинете для генерала. Один меньший, по- видимому, личный кабинет той женщины, они с подачи Салавата передали под кабинет Макашову, а зал заседания, что напротив, был свободен, и вчера она там несколько раз собирала какие-то заседания, не забывая каждый раз, проходя мимо них, высказывать свои бурные возмущения.
Войдя в приемную, Василь увидел ту женщину-депутата, видимо, председателя комиссии по работе с женщинами. Перед женщиной стоял Макашов, и она, как мальчишку, отчитывала его за самовольно занятый кабинет. Кричала, что заняли кабинет беззащитной женщины, хотя в Доме Советов масса кабинетов других различных депутатских групп и комиссий.
Альберт Михайлович, ошарашенный еще и этой, свалившейся на его голову, проблемой, пытался что-то ей говорить, потом, неожиданно сорвавшись, начал также громко кричать ей в ответ. Затем вбежал в кабинет и захлопнул за собой дверь. Женя стал ей доказывать, что генерал уже много ночей не спит и что, мы обещаем найти для него другой кабинет, пусть она только успокоится. Но та продолжала возмущаться, что заняли не чей-то кабинет, а беззащитной женщины.
В приемной с Васиным автоматом дежурил его земляк. Потом Женя привел еще одного мужчину. Мужчина был его лет, статен собой. С красивым, широким, но с правильными чертами и небольшими усами лицом. Приехал он откуда-то с Волги. Кадровый офицер, но в запасе.
-"Славик", - представился он, протягивая поочерёдно руку всем стоящим. В ответ ему сообщили, что у них, именно здесь, Славиков, как собак нерезаных, и он будет уже третьим. После он рассказал, что их приехало пятеро боевых друзей по службе, что он "прорвался" сюда, через кордоны милиции, пока один, а ребята остановились в Москве у родственников и что сегодня он пойдет за ними. Василий сказал, что ему повезло - назад не отправили, как многих других.
Но тут в разговор вмешался Женя. Он, как бы шутя, начал издали, что вот, мол, собрались у нас уже три Славика, причем два автоматы имеют, а стрелять не умеют, а тот, кто хорошо стреляет, автомата не имеет.
- И вообще, - сказал он, - я считаю, что мы все останемся здесь, в этом штате, но нам и без оружия работы хватит. Гражданские должны отдать оружие военным. Это логично: ведь я вижу кто, как держит автомат. Да и для дела будет лучше, если автомат будет у профессионала. Поэтому предлагаю гражданским передать оружие по описи. Женя замолчал, создалась как бы минутная пауза, все молчали. Василий понимал, что инициатива Жени, хотя она и правильна, исходит не от него.
- Значит так, - начал Василий, прервав паузу, - товарищ майор... Это "майор" он говорил сознательно, как сухопутный офицер, переводя морские звания к местным условиям.
- Во-первых, хотя я и был на сборах уже давненько, но стрелял там на "отлично". Что касается передачи моего автомата в другие руки?.. На время дежурств - это Ваше дело. Что же касается передачи моего оружия по описи, будьте добры,- официальный приказ, и я буду знать, что я здесь не нужен! Добровольной передачи оружия, не знаю, как другие, я не сделаю! Женя смутился, на некоторое время задумался, затем сказал:
- Ладно, потом будет видно. Сейчас несем службу по очереди, как и несли.
Этот день прошел, как и вчерашний. Дежурств, правда, у Василия, в этот раз было меньше. Но последнее закончилось поздно вечером. Когда уже совсем стемнело, все свободные от дежурства сидели у окна в своей приемной, любуясь панорамой ночной красавицы Москвы. Пол часа назад они вдвоём с Андрюшей, будучи, после дежурства, на ужине никого не встретили из знаменитостей, как интересных собеседников.
Но зато они сумели уговорить двух обаятельных особ из штата работниц столовой, после окончания их работы, продолжить беседу и ужин при свечах, пока их строгий командир, не обнаружил и не конфисковал вторую бутылку вина из, оставленных Саней, домашних запасов.
Вася, не без удовольствия, ожидая конец рабочей смены в столовой, продолжал очарованно смотреть на, украшенную ночными огнями, столицу.
Он любил этот город. Да и как можно не любить такую красавицу. Но он любил её по-своему, так как любил своё родное село Новая Чигла, которое было основано, согласно исторических первоисточников, в 1740 году (первоначальное название: "Чиголка") выходцами из Московии.
Васины предки основались на песчаном берегу лесной красавицы речки с татарским названием Чигла, чтобы встать форпостом на пути набегов крымских и ногайских татар через южную пограничную черту государства Российского, которая с конца XVII века проходила по реке Битюг.
Для Василия Москва была прародиной его предков и может, поэтому он, как никто другой, особенно трепетно относился к историческим местам столицы.
Василий уже хотел сверить с Андрюшей свои часы, как из темноты коридора появился Женя и сказал, что для него с Бородой будет сегодня ночью спецзадание в городе. Василь сначала воспринял это с огорчением. Он почему-то и ожидал, что с "праздничным ужином при свечах" ему, как всегда, не повезёт, но потом подумал:
- Хоть по Москве пройдусь, а здесь сидеть, уже, порядком надоело.
Часть II


Глава I
Они поступили в распоряжение молодого подполковника-афганца. Его звали Саша. Спустившись вниз, перешли площадь и вошли в спортзал. Весь он был забит добровольцами, много было там и Баркашовцев со своими свастиками на рукавах камуфляжной формы, среди них встретил того лысоватого, участвовавшего в его аресте. Он удивленно пялил на Василия глаза.
При выходе через патрули назад в город никто никого не задерживал, и вскоре они уже, поймав ночное такси, катили по городу. Подъехав к ж.д. вокзалу, зашли в зал ожидания. Баркашовцы вернулись. Рассматривая расписание поездов, увидели, что приехали не на тот вокзал. Добрались до другого. Саня опять смотрит расписание поездов и объясняет задание:
- К нам едет старший курс военного училища, они будут все одеты в полевую камуфляжную форму. Наша задача - встретить их и препроводить в "Дом".
Весь остаток ночи они встречали поезда и электрички, но курсантов все не было. Утром вдобавок потерялся и Борода. Решили ждать до полудня. Теперь даже и по очереди уже не бегали на вокзал греться, а стояли на площадке платформы перед зданием вокзала, там, где потерялся Борода, в надежде, что он здесь их и найдет. Но его все не было. Они терялись в догадках, но тот не появлялся. Курсантов тоже не было, хотя, по словам Саши, они вчера звонили, что выезжают.
- Значит, их тормознули в пути, - думал Василь. - Да и не удивительно: такое количество военных не могли не засечь. Не дождавшись, они спустились в метро и поехали назад. Вышли на станции метро "Баррикадная". Саня сказал, что зайдет к Стерлигову. Они вошли в красивое здание со шпилем. Саня зашел в кабину лифта и уехал наверх, а Василь остался ждать. Здесь в огромном коридоре, видимо, вахтер, очень пожилая, но, как он понял из ее речей, очень политизированная женщина обсуждала с молодым хорошо одетым парнем обстановку в Москве.
У Василия вовсе не было желания составлять им компанию собеседников, но женщина так беспардонно лгала парню про "бандитов" из Белого дома, что он не мог не вмешаться в их защиту. Парень посмотрел на него осуждающе и высокомерно заявил:
- Всей этой забастовкой в защиту Белого Дома занимаются бездельники и лентяи! Мне лично просто этим некогда заниматься, я делаю деньги. У меня каждый день занят, я каждый день делаю деньги! Парень еще раз гордо глянул на него и исчез в дверях лифта. Вася хорошо рассмотрел его лицо, оно у него было простое, он бы сказал даже больше, чем простое: круглое, полное, с толстыми губами - лицо русского обывателя.
- Милый ты мой предприниматель, - думал он, - твои чаяния мне знакомы... Он и сам мотался то в Польшу, то в Румынию, то в Москву, то в "глубинку". И есть масса способов, чтобы, не особенно напрягаясь, делать деньги. Но со временем ты поймешь, что это все "мышиная возня на мешке пшеницы", потому, что дали свободу легко обогатиться, чтобы отвлечь народ от политики, а потом поставить всех, куда нужно.
И как бы ты ни крутился, хотя ты, конечно, и вспухнешь большой шишкой на уровне жизни незадачливых своих сограждан, даже по-своему будешь жить богато, ты никогда не станешь крупным землевладельцем или фабрикантом по примеру, скажем, русских помещиков прошлого века, какой бы закон о земле ни принимали.
Потому, что это уже вопрос политический. И тебе никогда не дадут честным предпринимательством перешагнуть отведенную тебе грань позволенного, какой бы ты гений ни был. Все сферы серьезного бизнеса давно уже распределены и поделены.
Правда, есть некоторые "субъекты", которые владеют не одним банком и "большим делом", но заработали они это не тем, что смогли перебросить в Россию, в качестве сырья, южноафриканские алмазы или по дешевке кувейтскую нефть. Нет, как раз наоборот, это подаренные им сребреники за разграбление своей Отчизны.
Мысли его прервала та женщина, которая подошла к нему вплотную и начала объяснять, что все защитники Белого дома куплены чеченцами Хасбулатова и что им платят большие деньги для создания хаоса, чтобы свергнуть Ельцина и установить в Москве господство чеченской мафии. Василий эти доводы легко отмел, приведя ей весомые аргументы. Она, как бы спохватившись и отступив на шаг, внимательно всматривалась в него. Изучив его, таким образом, видимо поняла, что сделала ошибку, по привычке принимая всех за обывателей, и что тактика обычной обработки здесь не приемлема.
Тогда она стала деликатно, издали рассказывать о роли чисто русского человека Ельцина в возрождении Великой России и о чаяниях коммуно-фашистов захватить власть и уничтожить демократию. Когда же Василий ей ответил, что этот "очень чисто русский человек" сделал "обрубок" из некогда Великой России не без учета интересов демократов с идеями "Великого Израиля", женщина посмотрела на него уже совсем по-другому.
По-видимому, тот перешел границу дозволенного, затронув неприкосновенную тему. Она уничтожающе глядела на него. В ее глазах он был безнадежно неисправимым человеком, со своим сложившимся мнением, не поддающимся идеологической обработке, а значит - врагом, подлежащим уничтожению.
Глядя на эту женщину, Василий невольно вспомнил последнюю жену Сахарова. Да, конечно, проводить работу с людьми они умеют не в пример православным. Особенно это он понял, живя в городе Горьком, во 2-х Щербинках через дорогу от девятиэтажки, где жил академик Сахаров. Там он часто видел Сахарова с Боннэр и пытался понять, как академик, технически умный человек, женился на последней профуре, оставив нормальную семью.
Но тогда, видя их вместе и слушая академика, стал больше и больше замечать, что тот, говоря, даже с небольшой кучкой людей (а он это делал часто), все время посматривал на нее, как бы сверяя верность сказанного. Тогда Василий понял, что она имела на него магическую силу удава на кролика, и он говорит ее устами.
И только уже потом стало известно, что это не просто, бывшая много раз замужем, женщина - это "Юдифь" нашего времени, которая шла по лестнице рангов своих мужей к человеку - обладателю мирового имени и одновременно слабого характера. А после неоднократных встреч с ними, ему стало понятно, что она на кого-то работала.
Мысли его прервала та женщина-вахтерша, которая громко кашлянула и, как хорошая артистка, сменив выражение лица, сделав его добродушным, сказала, что политика её не интересует, что у нее и так дел по горло.
Конечно, он для нее остался врагом, но врагом не досягаемым в этот момент. И, надо полагать, что и она его враг, враг его государства, человек, как и многие другие такие, которые смогли подточить изнутри и разрушить некогда могучее славянское братство. Но, что характерно, юридически она всегда была обычной, неприкосновенной личностью нашего общества, и в то же время, затаившись, она всегда боролась за развал этого общества.
Она и тысячи ей подобных, живут, как нормальные люди, и только когда они пересекут границу для жизни на "земле обетованной", тогда показывают свой звериный оскал сионизма. Ну, а здесь в стране, где наши отцы ценой своей крови спасли их от истребления, они не вызывали у Василия никогда никакой неприязни, даже наоборот.
Из лифта вышла группа людей, среди них Саша и генерал Стерлигов в гражданском. На улице шел дождь, всей группой пошли, обходя лужи, в сторону Белого дома; прохожие приветствовали Стерлигова, называя его народным героем.
У нарядов милиции, охранявших подходы к "Дому", стояли кучки людей в надежде каким-то образом прорваться. Стерлигов подходил к старшим нарядов, прося, чтобы его пропустили, но те говорили, что сегодня у них особый приказ и все предупреждены персонально, что будут жестоко наказаны в случае нарушения.
Когда они пошли назад, шли мимо церкви. К ним подошла женщина и сказала, что сегодня опять, как позавчера, батюшка будет делать крестный ход.
Это известие Василия обрадовало. В тот раз собралась вокруг батюшки огромная толпа людей, которая в дальнейшем по ходу превратилась в колонну.
Колонна ходила по периметру вдоль патрулей и в одном из участков прорвала кордоны. Люди устремились к Белому дому.
Они с Сашей оставили Стерлигова, и пошли на центральную аллею, ведущую к фасаду здания Белого дома.
- Плохо, что дождь, народа придет меньше,- думал Василий. Но люди шли и шли, многие были с зонтиками. Вскоре подошли и стали троллейбусы. Женщины-вожатые сказали, что они объявили забастовку. Это было кстати; Василий уже порядочно продрог, и туфли промокли. Он сел на сидение в троллейбусе. Потом в троллейбус начали сносить еду для защитников "Белого". Василий сказал, что тоже из "Дома", и мальчишки с девчонками школьного возраста с удовольствием угощали его содержимым своих сумок.
Глава II
Дождь усиливался, но народ продолжал собираться на площади. И вскоре Василий увидел, что вся площадь покрыта зонтами.
.
На маленький автобус, стоящий перед аллеей, забрался Алкснис и еще несколько выступающих - автобус вмиг превратился в трибуну. Василий вышел и стал под сплошную крышу зонтов. Ораторы менялись один за другим. Несмотря на дождь, все внимательно слушали, он тоже старался не пропустить ни одного слова, глядя на трибуну, но какая-то женщина со счастливой улыбкой, как бы отвлекала всех стоящих вокруг, подходила к группам людей и говорила:
- Вы обратили внимание? Посмотрите вокруг! Что это - совпадение? Вы заметили? Нет ни одного некрасивого лица. Вокруг все только красивые лица, обратите внимание!- Все невольно глядели вокруг и улыбались.
Народ продолжал валить, и вскоре все подходящие к площади улицы были заполнены. Счетчики не без радости сообщали через трибуны, что количество людей приближается к ста тысячам.
Это известие всех воодушевило, люди стали делать коридор через всю площадь и организовывать женщин для передачи пищи защитникам Белого дома, не придав особого значения, что к ним стекаются цепочкой вдоль решетки забора дополнительные подразделения в бронежилетах, армейских касках, с металлическими щитами и дубинками в руках.
Впереди шедшие офицеры, просили людей дать им дорогу, и народ расступался, привыкший к передвижению милиции к местам их службы по блокаде Дома Советов. У Василия возникла мысль пробраться быстрее других к "Белому" по образовавшейся живой аллее. И он стал передвигаться совместно с военными.
Пройдя до самого кордона военных патрулей, Василий увидел, что они проводят какие-то маневры по перестановке своих рядов.
Неожиданно вдруг живая цепь щитов стала напирать на демонстрантов, одновременно со всех сторон. Все крепкие молодые люди с обратной стороны уперлись в щиты.
Они топтались пока на месте, сдерживая натиск, но военные, проводя маневры то в одном, то в другом месте, делая ударные натиски, кое-где прорвали ряды обороны и обходили их сзади.
Василий и ещё человек пятнадцать, держа такую оборону в одном месте, оказались окруженными. Ораторы, что ещё были на крыше автобуса, просили солдат не применять силу против своих сограждан.
Молодые люди продолжали держаться, но их постепенно сдавливали в одно место.
Вдруг рядом с собой в парне, отчаянно сдерживающем натиск, Василий узнал Володю, того, что ушел от них из Белого дома. Он обрадовался и закричал:
- Володя, привет! Тот тоже обрадовался ему, и они, упираясь в щиты, несколько минут обменивались приветствиями. Потом потеряли друг друга.
Давить их стали сильнее, и Василий уже видел, как с автобуса стягивали выступавших. Видно было, как подходили свежие силы военных. Давление усиливалось и усиливалось.
Впереди наступавшие пять рядов были из молодых солдат, видимо, первогодок. Они испуганно таращили глаза; собственно, практически не давили, а только старались сомкнуть посильнее стенку из щитов. Сзади же офицеры давили на солдат, при этом делая маневры давления то в одной, то в другой стороне. По краям, сзади, стояли военные с автоматами.
Василий попробовал вклиниться между солдатами и под давлением обеих сторон оттеснил одного из солдатиков в толпу демонстрантов. Он вовсе не сопротивлялся и шел, куда его теснили. Если бы у демонстрантов было сколько-нибудь человек организованных, то они бы, может, смогли разорвать и потеснить цепи наступающих. Но те сами же, видя, что солдатик оторвался далеко к ним в толпу, расступаясь, провожали его назад, говоря:
- Иди к своим.
Демонстрантов продолжали вытеснять. Василий не заметил, как уже стало темнеть. Женщины умоляли солдат не применять силу. Солдаты слушали и молчали.
Вскоре Василий и некоторые из сопротивляющихся оказались посреди большой лужи, как бы уже в глубоком тылу военных цепей, которые перестроились по-новому. К ним подходило несколько здоровых ребят, офицеров с дубинками, хватали по одному и вытаскивали за пределы цепей. Народ медленно, но уверенно вытесняли с площади.
Страсти накалялись. Метрах в тридцати от себя Василий увидел, как вышедшая "свиньей" из цепи молодых солдат группа офицеров начала бить дубинками Алксниса. (В этот день Алкснису пробили голову и сломали ключицу)
Люди закричали, ринулись вперед, на некоторое время смяли первые ряды, но на них обрушился град дубинок с других рядов, упали сразу две женщины, они оказались в гуще наступающих военных и кричали, поднимаясь и выходя из толпы. Василий стал через лужу в метре от остановившейся цепи щитов.
- Чем-то надо помочь Алкснису, - думал он, и действия его опережали мысли. Увидев, как один из солдат начал размахивать дубинкой выше щитов, он метнулся к нему через лужу, одним махом двумя руками поймал дубинку и изо всех сил дернул за нее в надежде вырвать. Однако дубинка крепко была обмотана шнурком за руку солдата. Солдат, выдернутый из цепи, вместе с дубинкой плюхнулся в лужу. А Василий, в свою очередь, не зная, что ему делать самому, тащил его к себе по луже. Из цепи опешивших солдат к нему пробирались офицеры.
Он хотел уже оставить того солдатика, но подоспевшие сбоку военные ударили ему по ногам, он упал на бок, прикрывая голову руками. Его "прогнали" несколькими ударами, потом схватили за руки и подняли. Первая мысль:
- Сейчас будет "добавка"!
Но его просто вели, не трогая. И тут он увидел, что на них направлен луч света от телекамеры.
- Значит, глаза прессы освободили его от "дополнительной пайки",- подумал он опять. Офицеры несколько раз пытались через толпу достать до камеры дубинками, но репортеры, надо думать, уже знавшие такие ситуации, ловко уходили, и удары дубинок приходились на какую-то удачную добавку впереди объектива телекамеры.
Тем не менее, военные, попавшие в луч света от телекамер, резко меняли свою тактику действий. Его вывели в сторону большого кинотеатра, завели за цепи и неожиданно для него самого - отпустили.
Он вышел на возвышенное место перед входом в кинотеатр (что-то типа летнего фойе с колоннами), здесь несколько зевак наблюдали побоище. Уже достаточно стемнело, но фонари освещали происходящее. Молодая мать, пришедшая на площадь с ребенком в коляске, видимо никогда не думала о том, что может случиться.
Но там шла уже настоящая бойня, а она оказалась метрах в пяти от своего ребенка в коляске. Рванувшись на демонстрантов, отряд военных сзади не мог видеть впереди коляску и давил на передних. Падая через коляску с ребенком, передние не могли, конечно, остановить, давивших на них, задних. Женщина, оторванная от коляски толпой, дико кричала, рвалась пробраться между ними. Военные, приняв ее за ярую демонстрантку, что есть мочи, лупили дубинками, женщина падала, но через минуту вскакивала и с остервенением и визгом кидалась снова на них, ее опять сбивали с ног.
Лучи света от телекамер, репортеры которых примостились на фонарях и деревьях или были в толпе, высоко держа свои камеры на различных технических устройствах, устремились в одно место и несколько гражданских одновременно с женщиной добрались до коляски.
С высоты хорошо было видно, как войска умело проводили маневры, то, заменяя целые подразделения, то бросая в бой на отдельные участки новые силы.Народ оттеснили уже далеко. Прямо посреди проспекта, из приехавшей черной "Волги" вышли гражданские, руководя всем происходящим.
Василий спустился по ступенькам, подошел к оцеплениям.Женщины совестили военных, но они стояли, как мумии, в полной экипировке, равнодушно пропуская мимо ушей все разговоры.
В унисон женщинам он тоже высказал свои мысли вслух, глядя на пожилого грузного человека в погонах рядового:
- Интересно, в каком офицерском звании этот молодой боец? "Боец" эту реплику сразу услышал, внимательно посмотрел на него и кивком головы указал, чтобы тот отошел.
Собственно, Василий задерживаться и не собирался. По параллельной улице он шел опять туда, куда оттеснили людей, вступившим в неравное противостояние с отмобилизованными, обученными и до зубов экипированными спецотрядами. Вскоре он опять оказался у своих.

Люди натащили всякой всячины и сделали через улицу баррикады. Но этой "всячины" было немного, а подоспевшие войска вывели молодых бойцов, которые быстро разбирали эти баррикады. Колонны демонстрантов были разделены на отдельные группы и вытеснены в различные переулки. Тут на проспекте осталась, как максимум, десятая часть демонстрантов.
Люди стояли и молча смотрели через головы военных, как там, в квартале от них, большую часть народа таранили, вклиниваясь и разбивая на мелкие группы, подразделения ОМОНа. Закрытые плотными рядами высоких щитов, они издали напоминали какие-то мифические машины, врезавшиеся в толпу людей, разрезая ее на части и тесня в нужные направления.

Здесь также людей продолжали теснить: Через разобранные проходы в баррикадах, войска шли к рядам демонстрантов. Те, упираясь в щиты, несколько минут удерживали натиск, затем в одном из мест военные расталкивали их, метров десять-двадцать двигали всех противостоящих, затем проводили передислокацию и, отдохнув, снова всех теснили.
Василий уже перестал сдерживать напирающие щиты, так как понял, что силы не равны и занятие это пользы не приносит, когда увидел Славика того, что приехал к ним недавно с Волги. Он также был в числе противостоящих. Василь подошел к нему, с ним еще было человека четыре, как он сказал, те, что с ним приехали и которых, он пошел вчера встречать.
Офицеры поняли, что эта часть людей, уже, "выдохлась" и стала вполне управляемая. Поэтому они выбрали тактику спокойного оттеснения всех по проспекту с интервалами, для передышки и перегруппировки, тем более что было много телекамер различных агентств, снимавших это. Военные старались, чтобы в съемках они выглядели благочестивыми блюстителями порядка, а если и применяли дубинки, то били незаметно по ногам, как бы нечаянно.
Как Василий понял, среди митингующих, были тоже их люди. Так, один пожилой мужчина в очках ходил и присматривался, а затем вмешивался со своими особыми мнениями, обрывая женщин, которые особенно яростно стыдили офицеров. Когда Василий вступился за женщин, он начал кричать на него, что мол, это провокатор, который стравливает народ с военными. Василий тогда предложил ему отойти и разобраться, кто из них провокатор. Но он быстро ушел под защиту офицера, а офицер стал возмущаться Васиным поведением.
Народ продолжал, время от времени, сдерживать наступавших, затем, под натиском, люди отступали, и некоторое время все шли назад, при этом громко скандируя что-то типа:
"Ельцин - вор! Ельцин - вор! Суд ему и приговор!!!" или "Да здравствует власть Совета народных депутатов! Ура!" и т.д. Наступавшим, конечно, было не до их скандирования. Они молча, с равнодушием, стояли, глядя, как те, повернувшись, отходили от них на несколько шагов по проспекту, скандируя свои сочиненные здесь же лозунги. Правда, когда демонстранты громко скандировали Васину цитату: - Ачалов! Министр обороны! - они как-то поеживались, видимо задумываясь над неизвестностью исхода событий. Люди уже не пытались сдерживать напирающую стену щитов.
И тут даже в это трагическое для народа время (может и кощунственно про это вспоминать) сложился островок комической ситуации: Народ как бы перестроился в праздничную демонстрацию, скандируя лозунги. Василий и несколько человек наиболее активных демонстрантов, смогли регулировать это движение, останавливая колонну при остановке военных, которые постоянно перегруппировывались. Вся эта колонна, казалось, удвоилась замыкавшими их военными и Василий, обращаясь ко всем, громко выкрикивал:
- Граждане, обратите внимание: к нашей демонстрации присоединился отряд милиции особого назначения! Люди смеялись. Среди офицеров, не ожидавших оказаться в таком положении, также показались смущенные улыбки. Московские обыватели, повысыпавшие в столь уже не раннее время на балконы от раскалывающего тишину: "Ельцин - вор! Ельцин - вор!" - с удивлением смотрели на эту демонстрацию с "примкнувшими" военными. Демонстрация медленно двигалась по проспекту.
Но все же настало время исходного момента плана рассеивания и ликвидации очага народного негодования. Людей оттеснили ко входу в метро. За солдатами подъехали автобусы. Перед входом на каких-то каменных сооружениях стихийно возник митинг с ораторами, но их тут же начали стаскивать. Один из ораторов успел крикнуть:
- Сбор завтра у метро "Баррикадная". Всех загнали во вход метро. Здесь, конечно, можно было выждать, когда, автобусы увезут солдат. Но неорганизованная группа демонстрантов, поспешила выйти из метро и пошла назад, мимо сидевших в автобусах военных. И грузный полковник милиции торопился вывести омоновцев из автобусов.
Один из них выскочил, в ярости, с дубинкой и погнался за молодым парнем, но, не очень свободно чувствуя себя в бронежилете, тут же поскользнулся на свежеухоженном газоне и лицом по самую каску зарылся в липком черноземе. Окрестность огласилась хохотом.
Но войска снова выстроились в боевые порядки, применяя активно дубинки, позагоняли всех опять в метро и некоторое время оставались на входе. Демонстранты также вынуждены были ждать.
Какие-то люди, видимо организаторы митинга, подходили к каждому благодаря за выполнение своего гражданского долга и приглашали всех на митинг завтра в 17.00.на "Баррикадной".

Глава III

Итак, уже на лестнице эскалатора Василий вспомнил, что эту ночь, в отличие от предыдущей, не сомкнул глаз, и тут же решил "рвануть" к одному из своих одноклассников, чтобы завтра со свежими силами прорваться к "Белому". У него почти полкласса школьных друзей жили в Москве. Наверное, все помнят, как в семидесятые расстраивалась Столица, и многие смогли сориентироваться: в те времена квартиру в Москве можно было получить намного быстрее, чем на дальних стройках Сибири.
Сидя в вагоне метро, он вспоминал, как в первые послешкольные годы еще долго держался в кругах сверстников его авторитет, и земляки с восторгом встречали на вокзале каждое Васино посещение Москвы, которое, как правило, заканчивалось дружескими пирушками. Но время шло, люди росли, менялись и становились авторитетными начальниками с кабинетами, где столы уставлены телефонами, со служебными машинами, секретарями в коротеньких юбках, прочими атрибутами служебного благополучия и, конечно, с тем неповторимым, чисто московским акцентом разговора. Они становились коренными москвичами.
Василий, зная их, как говорят, "с горшка" и, видя всех их насквозь, сразу улавливал, как смакует человек свое пришедшее превосходство над тем, дружбой с которым в свое время так дорожил, а теперь простым провинциалом, ничего не значащим в этом столичном конгломерате взаимоотношений между людьми. Поэтому с годами он постепенно вычеркивал не только адреса своих былых "корешей", но и сами образы и персонажи из своей памяти.
И когда сегодня Василий видел на площади сто тысяч, а не миллион москвичей, он вовсе не осуждал столицу понимая, что коренных москвичей, элиту русского народа, уничтожили еще в той гражданской. А заселившие Москву на их местах, в лучшем случае,- простые советские обыватели, такие же, как и его знакомые, одноклассники. Степень патриотизма своих соотечественников с Магнитки, Кузбасса или Уренгоя они ассоциируют только с наличием колбасы в ближайшем магазине.
Поэтому они, конечно, очень возмущены наличием ,нарушающих их покой, каких-то там их соотечественников-беженцев из всех концов необъятной, да которые еще и хотят иметь право на столицу чуть ли не наравне с ними, у кого уже есть и прописка и даже квартира в Москве. - Безобразие, да и только! -такие разговоры он с грустью слышал от москвичей-современных жителей древней прародины его предков.
Но сейчас он ехал к тому, с кем проучился 10 лет в Таловской средней школе № 51. Живет он неблизко (нужно добираться на электричке до станции Зеленый бор), но его адрес остался невычеркнутым из Васиной записной книжки. Может, потому, что у того не было детей, и для него остались более свежи, в памяти, времена безоблачных школьных лет. Или, может, потому, что он не стал большим начальником, а простоту его характера не изменили эти два десятка лет.
Василий оставался для него желанным гостем. Он это чувствовал в каждом телефонном разговоре с ним, и его квартира всегда, даже в наши несладкие времена, была для него желанным пристанищем со щедро накрытым столом.
Но простота его характера позволила ему просто воспринимать все в этом мире, профессиональные "сирены" нашего "Тель-а-Видения" легко смогли убедить его в том, что во всех наших бедах виноваты проклятые "коммуняки". И он всей душой патриота ненавидел их и был за Ельцина.
Василий знал его с детства и на его примере легко осмысливал, как происходило стравливание брата на брата в те времена. Ведь, живи он в 1917 году, его легко было бы убедить, что виноваты во всех грехах буржуи во главе с царем. И в то время он шел бы на "Кронштадтский лед" за идеи тех же "коммуняк".
Тем не менее, несмотря на их идейные расхождения, память дружбы школьных лет оставалась у него выше политики. И Василий также верил, что если случится, скажем, уличный конфликт, его товарищ, не задумываясь, подставит свою голову за него, как было у них не раз четверть века тому назад. Потому он никогда не пытался его переубеждать.
Они с ним оставались друзьями, будучи, фактически, идейными врагами. В жизни бывает, к сожалению, а может, на то она и жизнь, обратное - иногда идейные братья в мирских жизненных переделках бывают, в лучшем случае, равнодушны друг к другу.
- В первую очередь нырну в ванну, - думал Василий. Он вспомнил про свой внешний вид, сидя, уже, в электричке на Фрязино. Его брюки и куртка были в грязи, но не настолько, как он ожидал, вспоминая, как его "приласкали" бравые ребята из ОМОНа. - В ванну в два часа ночи? Это не очень удобно даже в доме друга. Может, тогда с утра? А немытым ,уже столько дней, да в чистую постель? Нет, конечно, сначала в ванну, в ванну и только в ванну. Его мысли стали сладостными от радости предстоящей встречи с человеком, который ему бескорыстно рад, от предстоящего удовольствия принятия ванны и чарки на столе угощения.
- Значит, так: полчаса ванна, нет, это удовольствие продлить до сорока пяти минут, затем 15 минут на ужин и - спать. В три часа завалюсь, в семь - подъем. Четыре часа сна по этим обстоятельствам - больше, чем неплохо. И опять к "Белому", к своим. Сегодня ночью штурма не будет: много сил у них ушло на штурм демонстрантов. Это был первый шаг, проба сил, не самая удачная, хотя поставленная ими задача - разогнать народ - выполнена.
Надо дать омоновцам отдохнуть, проанализировать все, передислоцироваться. Ведь штурмовать хоть и плохо вооруженных защитников "Дома" - это не то, что гонять женщин дубинками.
Армия вне политики, это заявил сам Грачев, да и, наверное, как ни проводи реформы, но заменить весь контингент русских офицеров на идиотов, способных стрелять в свой народ, - задача для исполнения маловероятная. Что касается личной охраны Ельцина, они не вступят в честный открытый бой.
- А вдруг все-таки Ельцин пойдет "ва-банк"? Время работает против него, а я буду спать в чистой постели. А там Андрюша с Женей готовятся к бою и ждут, что он придёт в самый ответственный момент. Мысли его остановились на Салавате*: "Почему Василий всегда подозревал, что тот заслан с другого лагеря баррикад? А вдруг и, правда? " - Да нет, - отгонял он плохие мысли, - омоновцы измотаны сегодняшней потасовкой с народом физически и морально, чтобы идти на штурм "Белого".
У него начала болеть поврежденная нога, он снял туфли, свернулся поудобнее на скамейке:
- Полежу, отдохну пару остановок: ведь ехать еще муторно долго. ...
Его кто-то теребил за коленку. Открыв глаза, он увидел двух молодых милиционеров. Электричка стояла, никого в вагоне не было. Они потребовали документы, затем обыскали его.
- Куда едешь? - спросил один.
- До Зеленого Бора, - ответил Василь.
- Уже проехал, это конечная - Фрязино, - сказал тот.
Досады его не было конца, но делать нечего. Он бы с удовольствием остался переночевать в этом вагоне, но ребята в форме для того и здесь, чтобы очистить вагон от посторонних, и на Васин вопрос, далеко ли отсюда Зеленый Бор, ответили: - "Да нет, километров пять". - Километров пять - это, как минимум, еще час потери личного времени, - с сожалением думал он.
Салават*- представитель "солнечной Якутии" с атлетической фигурой, в группе он выполнял функции зам. по тылу.
Глава IV
Выйдя из тёплого вагона, Василий попал в какую-то сумасшедшую стихию, так неожиданно, разбушевавшейся природы. Сначала у него, вообще, перехватило дух: сверху большими хлопьями валил мокрый снег, который в большинстве своем таял, и вся земля была покрыта лужами и снегом, неистовый ветер рвал и метал макушки деревьев.
Куда идти он не знал, спросить тоже было не у кого. Пройдя метров двести, уперся в ворота какого-то предприятия. Вернулся назад, перешел через полотно и пошел по асфальтовой дороге вдоль железнодорожного полотна.
Вода ручьями журчала через дорогу. В душе он хвалил сейчас себя за то, что взял с собой в Москву теплый свитер. В паре с курткой он ему сейчас был очень кстати. Правда, плохо, что не взял с собой головной убор.
-Так тебе и надо! - корил себя Василий. - Женихаться в Москву приехал?
Что касается обуви, то его туфли мгновенно промокли, но это заставляло его перейти на быстрый шаг, переходящий иногда в короткие перебежки. В этом он видел определенный плюс для себя, так как думал, что убьёт сразу двух зайцев: во-первых, согреется в быстром передвижении, во-вторых, быстрее преодолею эти пять километров.
Он уже преодолел, достаточно большое расстояние, но станции Зелёный Бор еще не было. По-видимому, при такой плохой погоде ему показалось, что прошел много. Вскоре дорога далеко отошла от полотна, но он думал, что для него это не имеет значения, так как впереди уже видно множество огней поселка Лесные Поляны, где живет его товарищ.
- Поздновато, но ничего... Главное сейчас - в ванну, хорошенько согреться.
Но дорога вывела его к воротам какого-то склада. Ясно, что это был не поселок Лесные Поляны, так как не было видно нигде высотного здание элеватора комбикормового завода.
Он взял резко вправо по лесной дороге, шел долго мимо больших дачных домов, стоящих отдельными хуторами на определенном расстоянии друг от друга. Дорога, по которой он шел, превратилась непонятно во что. Голова его прямо-таки окаменела, и он совершенно перестал ощущать холод своих мокрых волос. О ногах вообще перестал думать, шел по щиколотку в липкой массе мимо появляющихся из темноты, а, точнее, из серого марева, деревянных строений.
Выйди сейчас кто-либо из этих дач - мог бы элементарно принять его за вора - потрошителя этих лесных усадеб. Но сплошь нигде не было ни огонька, ни человечка. Какое-то время он шёл, думая почему-то о несостоявшемся "ужине при свечах". Потом в мыслях не раз вспомнил схему движения электрички "Москва-Фрязино", которую смотрел на вокзале, и теперь догадался, что от станции Зеленый Бор до Фрязино не одна остановка и, конечно, не пять километров.
Выйдя к высоковольтным линиям электропередач, пошёл под ними вдоль проводов вправо, чтобы выйти к полотну "железки", при этом постоянно пытался вспомнить, когда в жизни своей он еще мог наблюдать такую неожиданно свалившуюся на его голову погоду. Нет, конечно, погода за его сорок с лишним лет была и похлещи. Но это такие дни в году, о которых в народе говорят:
-"В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выпускает".
А сейчас в легкой экипировке он шёл под симфонию неистового ветра в проводах, в хоре небывалого треска и гудения электрических разрядов, исходящих от самих проводов.
Но он вовсе и не думал бранить погоду, скорее наоборот, все худшие мысли о погоде выбросил из головы и думал о том, что идёт он по лучшим местам отдыха москвичей, а в это самое время, может, идет полным ходом штурм Белого дома.
Идёт он, живой и здоровый, мимо дачных поселков, закрывая лицо рукой от напора ветра, а в это время те ребята задыхаются от дыма пожара.
По нему ручьями течет небесная вода, а они истекают кровью своих ран.
Да и он, пока еще живой, в отличие от других. И пусть, даже, на один день, но он уже прожил больше! И разве он не самый счастливый по сравнению с другими человек? И при чем здесь погода? Какая ерунда. Он живой и идёт по благодатным местам столицы, местам, которые цветут всей своей прелестью загородного леса в солнечные летние дни. Местам, куда безусые коварные юнцы заманивают своих милых сверстниц, местам, где свершаются великие таинства природы, дающие начало появлению новых людей на нашей грешной земле...
И он был счастлив этими мыслями и совсем не роптал на свою судьбу, но, вглядываяcь в этот какой-то непонятно-страшный серый небосвод, почему-то вдруг все чаще стал ловить себя на мысли, что в него кто-то внимательно всматривается и ждет, что вот-вот сейчас он заропщет, чтобы раздавить его по-земному жестоко.
Его всё больше и больше почему-то давила эта мысль. Одновременно он стал чувствовать нарастающую боль в области сердца.
Он остановился и прижал руку к груди. Под рукой, в боковом кармане куртки, нащупал свернутые листы и вспомнил, что сюда он положил молитвы, которые ему оставили монашки, приходившие благословить их всех во время его дежурства на втором посту.
Они назывались: "Молитва о спасении державы Российской и утолении в ней раздоров и настроений" и вторая - "Молитва Св. Иоанна Кронштадтского".
В наше перестроечное время он неоднозначно относился к религиозным деятелям. Ясно, что наши далекие предки приняли православие для сплочения славянских племен. Это, конечно, хорошо понимают и враги славян. Потому для закрепления раскола наших народов не жалеют средств на то, чтобы растащить православную веру по национальным квартирам, чтобы потом, по примеру современных мусульман, различными провокациями легко и просто стравливать народы и внутри православия.
Но это все только пожелания от лукавого, хотя в жизни они проводятся до удивления дьявольски легко и быстро. А в православных писаниях говорится четко, что весь мир отступит перед неправдой, и только православие восточного народа выстоит и победит.
Но если в Глебе Якунине для него была только одна загадка: в каком он звании офицера службы "Моссад", то в патpиаpхе Алексии II он не мог понять, почему тот в открытую не скажет людям, что нашим народом правит иуда, который привёл православную Русь на Голгофу?
Но монашкам он поверил и из уважения к ним молитвы взял.
А сейчас, именно в этот момент, глядя поверх черных верхушек деревьев на серый небосвод, Василий загадал желание. Желание непростое, обусловленное его действиями, но сформулировал это желание он однозначно четко:
- Если следующей ночью прорвусь в Белый дом, значит, принесу с собой его защитникам победу!
Он стоял, задрав голову, всматриваясь в серое марево неба. В его сознаниии отчаянно повторялась одна и та же мысль его желания.
Ветер вроде бы на какое-то время стих, или ему так показалось, но снег валил отчаянно, белыми хлопьями.
Желание его мысленно повторялось несколько раз, и оно перешло в мольбу.
Холода он совсем не чувствовал, как бы слившись в одно целое со всей природой, что окружала его.
Он смотрел вверх, и ему всё больше казалось, что до конца каждого своего нерва он ощущал, как кто-то невидимый, властный смотрит на него в упор. Его рука была не то на сердце, не то на кармане с молитвами. Он уже судорожно повторял вслух свое загаданное желание. На какие-то мгновения его состояние находилось в чем-то среднем между сном и отрешенностью.
Вдруг его сознание поразило что-то неожиданное и непонятное!
Тайну этого явления он для себя разгадать, видимо, уже никогда не сможет.
Или это была игра природы, выраженная в разрядах молнии, или это деяние рук человеческих, или это могло возникнуть в тот момент в его воображении - сейчас можно только гадать.
Но тогда весь небосвод осветился каким-то не поземному ярким светом, при этом звука он никакого не слышал.
Василий очнулся от своего состояния и зашагал дальше. Пройдя некоторое расстояние, услышал журчание воды. То тающий снег полноводным ручьем пенился вдоль возникшей из белой пелены такой же белой высокой горки на его пути. Подойдя ближе, он рассмотрел, это было полотно железной дороги.
Перепрыгнув через ручей, он затем с помощью всех четырех конечностей взобрался наверх полотна. Отдышавшись, помыл руки тающим снегом и зашагал вдоль рельсов. Сначала идти было совсем удобно, сбоку рельсов по щебенке, так как полотно было широкое. Потом пришлось шагать по шпалам, меняя темп, то быстро семеня ногами по каждой, то размашисто переставляя ноги через одну. Но все равно, идти по полотну было на много удобнее, чем по размокшей лесной грунтовке.
Вскоре впереди показалась голубая звезда семафора. Этот свет поднял ему настроение и придал силы. Он зашагал быстрее. В такт шагам невольно душу заполняли слова и мелодия песни "Светит незнакомая звезда".
Ему вспомнились огни Приволжского аэродрома г.Астрахани. Там он солдатом служил срочную службу. Пришедшая в тот мир популярная песня Анны Герман для него тогда по-своему была особенно дорога, связав невидимой нитью с той, которая разделила свой жизненный путь с ним. Прожили они с ней эти годы семейного бытия неплохо, дав жизнь в этом мире, еще двоим человекам, и он был любим ею.
Плохо, что жена тяжело больна после травмы позвоночника, и уже много лет не в силах поднять ведра воды, но надежда всему здесь - дети. Старшему уже 16, значит, дотянут, если что. Ведь живут без отцов многие. Конечно, вдруг хоронить меня, во что это станет? Если погибнуть, но победа будет за нами - здесь проще, помогут. А если задавят? В Москве, видимо, и похоронить не дадут, да и она захочет ли? А везти к себе по нашим ценам? Да, помимо душевной травмы, он своей смертью основательно разорит семью и материально. Хорошо тому, у кого нет никого и терять нечего.
Василий поначалу думал, что число защитников "Дома" заполнят различные беженцы, бездомные и другие свободные от всего люди. Так нет, как раз обиженных судьбой не было, а пришли нормальные, порядочные люди, рискуя не только своей жизнью, но и плодами своего многолетнего труда - нормальным человеческим благополучием родных и близких.
Впереди показались огни станции, и вскоре Василий уже был на платформе.
"Детская" - прочитал он. Идти дальше уже не было сил, да и неизвестно, сколько еще туда километров. Из расписания видно, что до ближайшей утренней электрички больше 2-х часов. За посадкой виднелись силуэты пятиэтажек, добрался до ближайшего подъезда. На его радость, батареи были горячие
. Без шума, чтобы не потревожить сон жильцов, взял перед дверями пару ковриков и положил перед батареей, снял обувь и носки. Затем положил туфли на трубу, сам прислонился к батарее и ощутил всем телом тепло домашнего уюта, который покинул несколько дней назад. Вместе с ощущением тепла пришла и усталость.
Он вспомнил, что уже вторую ночь не спал, не считая сна в электричке. Несколько раз глаза его смыкались, но спать стоя он пока не научился и постоянно, как мог, отгонял наступавшую дремоту.
Прошло около часа. В гулкой тишине подъезда он услышал щелчки выключателей и утреннюю суету в ближайшей квартире. Кто-то собирался на работу. Он тоже стал собираться. Носки, конечно, до конца не высохли, но все равно уже было легче. Обулся, так же крадучись, положил коврики на место и вышел.
Погода не стала лучше, разве порывы ветра были слабее; подморозило, и снег валил не так густо.
Через некоторое время он уже сидел в вагоне первой электрички. Там узнал, что вокруг "Дома" все спокойно. Как теперь лучше поступить? Возникшее ночью световое явление воодушевляло его, как ничто. Он обязан прорваться к своим, и сделает это любой ценой! Но как это сделать? Может, днем? Надо пробовать. Если не получится, то, конечно, ночью. Но надо хоть немного отдохнуть, хотя бы пару часов. И почему пару? Нет. Высплюсь до обеда и со свежими силами в путь. Только так! Решено!
А вот и станция Зеленый Бор. Снежок, прихваченный морозцем, уже не таял, как ночью. Василий "на всех парах" спешил к дому товарища. Но, свернув раньше, в надежде пройти прямее, заблудился и с полчаса плутал, ругая себя, по переулкам, потом вернулся назад, пошел по знакомой дороге и только тогда, хоть опять не сразу, с помощью ранних прохожих нашел заветный дом. Было без малого 6 часов утра. С одной стороны, даже неплохо, так как не надо никого будить. Пусть товарищ с женой идут на работу, а я после ванны вздремну до обеда.
- Очень даже неплохо! - не без удовольствия думал он.
Глава V
Третий раз жмёт на кнопку звонка, четко зная, что в шесть часов хозяин квартиры всегда уже на ногах. Но к двери никто не подходит!? Начали мелькать неприятные мысли: вдруг ушли уже на работу. Но с той стороны дверей послышалось шарканье ног и шуршание ключа в дверном замке. Василий с облегчением вздохнул, предвкушая появление заспанного, удивленного и радостного лица корешка детства.
Но вместо него на Васю не менее удивленно, но без признаков всякой радости, смотрело заспанное лицо молодого человека. Некоторое время они оба недоуменно смотрели друг на друга. Потом Василь выпалил:
- Шуклин, не знаете, где живет?
- Здесь, - ответил парень, - но они сейчас у тещи в Воронеже и приедут через недельку. Потом парень сказал, что он их дальний родственник, и они его попросили пожить здесь на время их отлучки. Для Васиного положения эта информация звучала почти как приговор. Мысли его опять неслись стремительно, обгоняя друг друга. Он с ужасом представил, как тот вежливо извинится и закроет перед его носом дверь.
Тут Василий собрался с мыслями и начал, неожиданно для самого себя, аргументированно ему объяснять, что он товарищ детства хозяина этой квартиры, что ездит к нему постоянно и что сейчас, приехал издалека, поэтому есть необходимость помыться с дороги и привести себя в порядок. Парень в нерешительности мялся, стоя у двери, потом сказал:
- Ладно, заходите.
В прихожей он понял, что сомнения парня были не без оснований, увидев в зеркале свое заросшее и уставшее лицо с болезненно-блестящими глазами. От парня узнал, что он сейчас безработный, так как попал под сокращение всего штата, работал до этого в охране Белого дома.
- На- до же, - подумал Василий и не без иронии оповестил ему, что по воле обстоятельств он сейчас временно занял его вакансию на общественных началах. Парень все понял.
Далее была ванна!.. О, это была не просто ванна!.. Даже трудно описать, какие он испытывал удовольствия после долгожданного исполнения этого обычного земного желания. Это было сравнимо, может, разве только с долгожданной встречей с желанной женщиной или еще с какими-нибудь прелестями нашей грешной жизни. Мысли все его, как и тело, расслабились и текли медленно и расплывчато.
Он для себя уже окончательно решил, что после ванны обязательно поспит на диване, в зале, как минимум три-четыре часа. В любом случае надо постирать белье, которое должно высохнуть, а это часа четыре, не меньше, значит, и успеет отдохнуть. Постирав белье, он развесил его тут же на трубах, а сам, не спеша, нежась в ванне, сбривал товарищиным станком длинную щетину.
Но со своими радужными мыслями он расстался очень быстро и просто, после того, как постучал тот парень и сообщил ему, что он его задерживает, так как тому куда-то надо к восьми часам. От неожиданности Василий просто опешил и продолжая ещё некоторое время сидеть в тёплой ванне, вообще не знал, что делать. Но потом понял, что просить у парня ключ и оставаться без него здесь - это уже больше, чем непорядочность, а народная поговорка:"Хорошего по-немножку"-существует не зря и на тот момент она была,как никогда кстати.
Он извинился и сказал, что уже выбегает. Плавки, майку и носки, отжав, надел на себя, все равно высохнут. Рубашку же завернул в газету отдельным пакетом, а свитер надел прямо на майку.
На улице ветер стал заметно тише, но Василию от этого легче не стало. Ему показалось, что после тёплого подъезда его с головой окунули в прорубь. Холод сначала объял его, с мокрыми волосами, голову, затем все мокрое на нём. Создалось впечатление, что его одежда не из хлопка, а из металла, и мурашки охватили все тело.
Парень предупредил, что электричкой сегодня с их станции не уедешь и надо проехать до станции Болошево автобусом. Автобуса долго не было. Вася, совсем не от радости, приплясывал, ожидая его, передергиваясь всем телом, от последнего волоса на голове до мизинца на ногах при каждом порыве ветра. Наконец автобус прибыл, и путь его лежал уже в сторону заветной цели, где его ждали свои, куда он обязан пробраться, чего бы ему это не стоило!
Глава VI
На станции толпился народ. Движение поездов на Москву в тот ден задерживалось. В ожидании электрички, Василий познакомился с молодым парнем в кожанке и значком со свастикой. Узнал, что он в партии РНЕ и тоже едет на митинг, который состоится в пять часов на "Баррикадной". Часа через три появилась первая электричка, битком забитая людьми; парень втиснулся туда. Василий - не смог. Но через полчаса на следующей ехал и он, с радостью сознавая, что все ближе и ближе движется к цели. На вокзале ощутил, что белье на нём высохло и уже совсем нехолодно. Теперь, в туалете он позволил себе надеть и рубашку, которая на нём, без сомнения, вскоре высохнет.
Сначала позвонил Лене в редакцию в надежде узнать весточку о доме. Но оказалось, такой редакции вовсе нет. Василий все понял... Затем сделал несколько попыток приблизиться к "Белому". Они закончились также безуспешно.
В пять часов опять приехал на "Баррикадную". Снова шел дождь, но митинг уже начался. Людей сегодня было немного, но площадь постепенно заполнялась. На трибуне ораторы сменяли друг друга. Постоянно проходили распространители духовной литературы Жириновского. Василий спросил у одного из них:
- Почему ваших нет в "Белом"? В ответ тот сказал, что в большинстве все там. Это явно была неправда, Василь знал это на сто процентов и он поделился своим недоумением с пожилым человеком, который стоял рядом.
- Не верь ему! - ответил он. - Те, кто проталкивали к власти Ельцина, под видом оппозиционных лидеров патриотических движений держат своих людей как запасной вариант, чтобы, сменив флаг, оставить власть за собой. Василий вспомнил ту женщину из города Очакова, сын которой, поверив пропаганде Жириновского, в патриотическом порыве, уехал помогать ему. И через некоторое время она получила весть о гибели сына при несчастном случае.
Потом тот пожилой человек рассказал, что настоящие патриоты пытались показать истинное лицо этого провокатора, основная задача которого, под видом патриота, как можно больше переманить к себе патриотически-настроенную молодёжь, чтобы отвлечь молодых людей от настоящих патриотических дел. И при современном раскладе средств информации, со своей задачей он всегда успешно справлялся.
Вдруг их беседу прервал какой-то шум и переполох в толпе. Это где-то с переулка несколько групп молодых парней начали кидать в толпу митингующих камни. С трибуны выступающие призывали людей не поддаваться на провокации. Но уже несколько молодых человек побежали преследовать тех.
В это же время из переулка вышли и построились отряды военных, и убегающие попрятались за живую стену щитов.
Военные (опять непонятно: милиция или армейцы?) двумя лавинами с двух сторон начали теснить митингующих. Народ практически не сопротивлялся, и вскоре всех загнали в метро.
Василий понял, что с общей народной массой к Белому дому ему не прорваться, и поэтому решил посвятить полностью все время решению этой проблемы в одиночку. Вскоре он уже был у первых кордонов милиции. Подходя, то к одним, то к другим постам, пытался опять хоть как-то углубиться, но все было бесполезно. Тогда он решил, что без помощи местных жителей ему не пройти. Начал подходить то к одной, то к другой кучке молодых ребят, расспрашивая различные варианты возможности проникновения ближе к "Дому".
Один мальчик лет пятнадцати, очень интеллигентный, в очках и с дипломатом, с удовольствием вызвался помочь ему. Первое, что они сделали - это миновали первую цепь, скользя через какой-то двор по грязному пригорку. Но, пройдя метров сто, уперлись во второй кордон. Долго объясняли, что живут вон там, но забыли паспорта. Парнишку пропустили, поскольку он всем своим видом не представлял никакой опасности, Василия - нет.
Погода заметно улучшилась. Василий зашел во двор на пригорок и смотрел, как через первую цепь проходила группа мужчин, человек семь. Пока они шли ко второму кордону, он успел переговорить с одним из них. Оказывается, они представляли стачкомы заводов и им разрешили "углубиться", так как заводы находятся в предзабастовочном состоянии и люди нуждаются в информации, которая должна успокоить их и убедить отменить забастовку.
Когда эту группу пополнила группа из двух офицеров милиции и двух гражданских, Василий легко вписался в эту компанию. Непринужденно беседуя с милиционером во время движения всей делегации, создал впечатление для представителей от заводов, что он из группы сопровождения. Сопровождающие же предполагали, что он из числа представителей стачкома и очень вежливо старались объяснить ему, что там, в Белом доме собрались одни только фашисты. Он же по ходу от заставы к заставе продолжал задавать вопросы старшим патрульным.
Количество оцеплений превзошло все ожидаемые предположения. За каждым углом, через каждые пятьдесят-сто метров стояли посты милиции в бронежилетах, в касках, прикрытые отдельными отрядами, с автоматами.
Они подошли к каким-то гаражам; сопровождающие сказали, что дальше ни их, ни нас никто не пропустит, так как там начинается зона потенциальных террористических действий со стороны фашиствующих элементов из Белого дома. Потом они сказали, что назад всех свободно пропускают, и покинули их.
Представители стачкомов стояли, обсуждая увиденное. Василий тоже стоял, дожидался своего нового друга, которого после досмотра пропускали через посты и который ,все время, двигался за ними. Подойдя, он кивнул Василию головой, и тот пошел за ним.
Они перешли проезд, и пошли дальше. Но шли уже как бы и не углубляясь и не уходя за посты по какому-то проезжему кольцу, между двух кордонов. Милиция, очевидно, принимая во внимание, что если они здесь, то пропустили их сюда не без основания, не останавливала их. Но Василий понимал, что это все пока они не попытаются проникнуть через следующий пост, а следующий кордон отличался от других большим количеством постовых с автоматами. Это говорило о том, что днем здесь уже пройти не получится.
Не зная, что делать, они продолжали неспеша брести вдоль, стоящих по обеим сторонам улицы, постов. Им попадались группы других гражданских, видимо жителей ближайших домов. Это придавало Василию и его попутчику дополнительное алиби. Они подошли к большому кинотеатру. Во вчерашней суматохе Василий не очень запомнил, но, кажется, это был тот самый кинотеатр с летним большим вестибюлем, из которого вчера наблюдал массовое избиение.
- Значит, уже совсем близко до "Белого". Кинотеатр, да к тому же работающий - это был шанс и еще какой, даже отличный! Последний сеанс заканчивается, когда уже темно, а тут - на тебе, впридачу, мужчина еще и билеты предлагает на улице.
Его спутник в кино идти отказался, сказав, что его родители будут беспокоиться. Но он постарается, если сможет, от них украдкой выйти и придет к окончанию сеанса. Василий от его помощи категорически отказался, сказав, что у него к тому времени будет помощник.
Парень отозвал его в сторону и достал из своего школьного дипломата резиновую дубинку и очень досконально объяснял, что это его работа и хотя эта вещь меньше по размерам, но обладает большой силой удара. Он сам лично проводил расчеты и сам делал все по науке. Далее сказал, что он её дарит ему.
Василий горячо поблагодарил его, но от подарка отказался, сказав, что с дубинкой его "тормознут" наверняка, после по-мужски пожал ему руку, и парнишка ушел.
Билет в кинотеатр для него был и пропуском через цепь постов вокруг кинотеатра.

Имея время до сеанса, и прохаживаясь вдоль постов, которые его свободно пропускали по этому "документу", он внимательно рассматривал забор из металлической ограды, за которой была зона усиленной охраны.
Глава
Перешагнув порог шикарного, просторного фойе оригинального исполнения, он попал в другой мир, сказочный мир искусства и красивой жизни. Этот контраст особенно был усилен обстановкой за стенами этого здания. Даже своя штатная охрана - молодые, сильные парни в черной униформе с белой рубашкой и черными галстуками, которые ходили по просторному фойе с портативными рациями, не омрачали праздничной обстановки. Наличие буфетов с неплохим ассортиментом и количество молодых, красиво одетых людей обоего пола будоражило Васину память и придавало вкус прелести беззаботной жизни этого мира.
Его место оказалось в первых рядах зала. Время уже подошло к началу сеанса, но фильм не начинался. Оказывается, как он выяснил, у соседей-молодых милых девушек, что еще будет предварительное выступление артистов и все ждут Олега Табакова. Вначале выступали незнакомые Васе артисты, затем появился и сам Табаков.
Он сразу свободно начал общаться с публикой, рассказывая, как он "открыл" молодого выпускника Саратовского училища Миронова, героя главной роли этого фильма - тезки знаменитого Миронова. Потом упомянул о политике, за которой тогда ходить было не надо дальше стен этого кинотеатра. Далее начал говорить о роли всех в политике и артистов в частности. Он небезосновательно, стал рассказывать о том, что если кто-то думает, что политику делают политики, то они глубоко ошибаются... Политику делают люди искусства-артисты. И то, что этот вместительный зал, заполнен полностью сейчас, когда политики призывают народ идти на баррикады, только подтверждает его слова. Не без гордости излагал Табаков.
В Васином сознании к большинству категорий артистов сложилось уже свое собственное мнение. И он, хотя и внимательно всматривался в лицо этого избранника человеческой судьбы, кумира многих поколений поклонников кино, слушал его с явным равнодушием. В его глазах он был очень маленьким человечком, достигшим высоких вершин, как и многие, преданностью делу, но не искусству, а делу того клана, который с первых дней семнадцатого осознал, что "из всех искусств для нас важнейшим является кино".
Клан, который ревниво охранял этот великий капитал интеллекта от неугодных ему людей, который много поколений для этой цели ставил только своих министров и других ответственных лиц над этим видом искусства, как, впрочем, и над другими. Тому клану, который обрел великую силу: и материальную, и духовную.
Эта сила легко может сделать из самой заурядной посредственности кумира всех и вся, может уничтожить любого человека с беспредельным талантом, если он не продажен и отказывается служить им. Конечно, и Табаков, и такие же другие - большие интеллекты с даром речи.
Но самородков по матушке России тысячи, да дорога им на пьедестал вершины своих талантов под строгим контролем. А если они придут в известность снизу, завоевав сердца своих сограждан, "минуя контрольные посты", то подлежат детальной обработке. Только прирученным, им позволено творить, как Булату Окуджаве и другим. Но, если они безнадежно не поддаются дрессировке, то их ждет судьба Есенина, Дина Рида, Талькова и других.
Потому Васино отношение ко всему происходящему здесь позволяло, помимо "объекта внимания", созерцать и его почитателей. Здесь все было, конечно, однозначно. Его милые соседки были как бы во сне, в шоке. Они слушали все, затаив дыхание; Василий невольно залюбовался их непосредственными, полудетскими личиками с блестящими глазенками и приоткрытыми устами.
Они не сводили глаз с этого "бога кино", все их мысли и вся их душа были в нем, в этом великом и недосягаемом пришельце из театрального мира. Мира, в который они влюблены всем сердцем, каждой молекулой своего тела, своей искренней юношеской наивностью. Их стоит только поманить пальцем, и они полетят, не задумываясь, на крыльях своей мечты, отдадут все ради великого, прекрасного мира искусства.
Сколько их таких прошло, сколько судеб раскололось о несбывшиеся мечты, прежде, чем они осознали своё рабское предназначение в этом купленном мире! Кто-то скажет:
- Какие мелочи жизни все это, когда уже целые детские интернаты из Питера были проданы за границу как живые игрушки для богатых дядь. Когда при этой власти, наше государство стало "страна - где так свободно дышит педофил!". Где малолетние мальчики покупаются как щенки. А использование девочек-малолеток, конечно, это мелочь, и идет это как доплата услужливым знаменитостям. А, говорят, что искусство вне политики!
Как раз, наоборот, через искусство всегда шла обработка обывателя, и не случайно жанр эстрадного юмора ревниво удерживался в одних руках - это тоже могучее оружие. Вся эта армия незаметно, но доходчиво, проводит агитацию в обычное время.
А в решающий момент политики, скажем, перед выборами, все они выходят из укрытия: запоют, запляшут и захохочут в нужном направлении. И не только Жванецкие, Шифрины, Хазановы и прочие "осетины"*, но и более скрытые, вроде бы независимые личности.
После Табакова вышел Миронов - парень лет двадцати пяти. Он что-то тоже рассказывал, заканчивая каждый сюжет выполнением своеобразного трюка по созданию на лице по-деревенски простой до глуповатости улыбки, показывая всем видом, что именно эта непосредственная улыбка дала ему прямую дорогу на широкие экраны кино.
Затем начался сам фильм. Сюжет фильма сводился опять к одной и той же модной сейчас теме: как тяжко жить евреям в России. Мораль сей басни надо, конечно, понимать так: все русские должны каяться перед евреями.
Медленно выходя в толпе зрителей из зала, он думал над темой фильма. Еврейский вопрос существует и вовсе не потому, что в фильме есть доля правды. Василий вырос в рабочем поселке Таловая, в Воронежской области. И этот поселок, помимо русских и украинских, имеет в окружении и еврейские села. Да, да, именно, с еврейскими по вере селами.
Он глубоко сомневался в семитском происхождении этих евреев, так как они имеют чисто русские черты лица, включая рыжих, как апельсин на снегу, и типичных блондинов. Видимо, в какие-то времена "старины глубокой" для одного из русских племен обстоятельства сложились так, что они вынуждены были принять иудейскую веру. Поэтому у него на родине в рабочем поселке, среди его ровесников, достаточно было и евреев.
Но когда в "разборках уличной политики" сходились две толпы подростков из противоположных кварталов поселка. И начиналось выяснение отношений с применением колов, штакетин и других подручных средств, да так, что "чертям было тошно на том свете", никому в голову не приходила мысль считать, сколько евреев или хохлов в одном и противоположном лагерях. Просто тогда не делили людей по национальностям.
И потому у него сознательно сложилось свое мнение, и он с большим уважением относился к тем редким настоящим евреям, которые не скрывали ни своей национальности, ни своего образа жизни, ни образа мышления. Это честные люди, и живут они, к сожалению, под двумя прессами.
Во-первых, на них давят сами сионисты, повсеместно раздувая антисемитизм, чтобы включить всех на борьбу за идеи великого Израиля, в ущерб той стране, где их родили и выкормили.
Во-вторых, они находятся под давлением той глупой части русского обывателя, который к великому удовольствию "отцов сиона" третирует этих евреев, заставляя их также озлобляться и пополнять армию скрытых борцов за идею мирового господства "избранного Богом народа", пусть даже не разделяя эту идею.
И тогда Василий с удивлением рассматривал того молодого лысеющего еврея по фамилии Ширанский, который приезжал к ним в район агитировать евреев делать исход на "исконную Родину". И потянулись тогда евреи поодиночке и семьями на" землю обетованную", но этот процесс был вовсе не массовый. И возвращались они назад, и говорили, что жизнь на "земле обетованной" далеко не лучше, чем у них.
И он, как и все тогда, не мог представить, что еще будет создан в его стране небывалый хаос и невыносимые условия для самих евреев, чтобы побудить их к массовому исходу. И это сделано для того, чтобы искусственным путем изменить генофонд в библейской столице мира всего - городе Иерусалиме и тем подготовить базу общественного мнения для переноса столицы Израиля туда, что будет очередным шагом к идее господства над всем миром "избранного Богом народа". И делают они это медленно, но уверенно и тихо, без шума.
Правда, операцию по тайному захвату мятежного ядерщика в Париже и тайный вывоз его в Израиль или абордаж подводной лодки с ядерными компонентами на борту просто утаить невозможно. То все остальное, включая ,убийство неугодного президента Джона Кеннеди и проталкивание в президенты и сенаторы своих людей во всех странах мира, покрыто мраком железной дисциплины, системы конспирации, корни которой уходят в глубину более чем двухтысячелетней истории.
Но в России еврейский вопрос есть и он опять в том, что сами евреи не желают жить в созданном ими же обществе равноправия всех наций и народов. Этот вопрос преследует нас, русских, везде. Только за что? Может, за то, что русские дают приют всем изгнанникам у себя дома, став после изгоями в своем доме? А может, нет? Может, из-за великой цены, которую заплатили мы, русские, спасая евреев? И ради чего?
Но это уже прошлое, а вопрос есть и как его решать сейчас? Славяне все равно объединятся, так было во все века, но по какой структуре строить государство? Конечно, самое простое - по штатам. Но опять пустит корни еврейское лобби, и опять еврейский вопрос всплывет снова. Изгнать всех евреев? Но это несправедливо не только по человеческим нормам, но может, даже и по историческим. Ведь была Хазарская общность народов с иудейской верой.
Видимо, будущим политикам при разработке концепции регионального самоуправления не следует исключать и возможность создания Еврейской автономии на исторической основе как неотъемлемое целое истории Руси Великой. Там евреи будут защищены, как коренное население, со всей атрибутикой, а Русь будет защищена от пятой колонны в лице сионистского лобби.
Но опять, кто может дать гарантию, что новообразованная федерация позволит создать модель, скажем, по швейцарскому образцу или хотя бы создаст климат дружбы народов по образу бывшего Союза и в то же время даст безграничные возможности для развития одной общности народа во благо всего государства? Кто даст гарантии, исключающие уже случившийся развал государства по известному сценарию? Вопросы, вопросы, вопросы...
Вопросы его приобрели совсем другой смысл, когда он оказался у выхода из театра. В проемы окон изнутри глядела темнота, но время было еще не позднее. Василий подошел к вахтеру, молодому мужчине, сидевшему за столиком у входа, узнал у него, что он дежурит всю ночь. Начал ему объяснять, что ему надо к "Белому", и попросил оставить его с ним на пару часов в театре после закрытия. Вахтер не согласился, и другого выбора у него уже не было.
"осетины"* - Хазанов в графе – национальность, своего советского паспорта, записал: осетин.
Глава VIII
Улица встретила его мелким моросящим дождем. Он прямиком устремился к забору из железной изгороди. Поодаль услышал ругань и шум, это патрули за шиворот выкинули с предела "своей зоны" какого-то парнишку небольшого роста. Но парень был настроен по-боевому и, идя от них, демонстративно извещал, что он все равно пройдет. Патрульные, в свою очередь, кричали ему:
- Пройдешь, но только не здесь! Такая постановка вопроса развеселила Василия. Он поймал за рукав шедшего парнишку и объяснил ему, что их пути совпадают. Тот протянул Василию руку, и они познакомились. Это был "рубаха-парень" лет 18-20.
- Щас все сделаем, - сказал он. - Давай, приподнимай проволоку! И тут же полез через изгородь. Василия это смутило, ведь рядом посты. Но тот уже звал его с другой стороны забора. На улице к этому месту шел патруль, и раздумывать было некогда. Он полез следом. Вверху была еще и колючая проволока и, как парень ни поднимал ее, Василь все же зацепился, его куртка затрещала.
- Ой, куртка, куртка, - повторял он, почему-то вдруг в этот момент больше всего, думая о том, что жена очень огорчится порванной куртке. Но парень уже в полусогнутом состоянии спешил от куста к дереву и далее в коридорах тени деревьев в каких-то десяти метрах от патрулей, гревшихся у костров. Василий, как заяц, рванул за ним, и вскоре они были уже на свету, перед забором церковного двора. Пожаловался парню, что порвал куртку, тот осмотрел его сзади и сказал:
- Ерунда, почти не видно. Отправляясь в Москву, Василий надел только что купленную куртку. Сначала хотел ехать во всем старом - все может случиться, но потом решил: если что - то и помереть надо в нормальной человеческой одежде. Парень, не церемонясь, перемахнул через забор, он за ним следом. Во дворе в тени дворовой постройки они столкнулись с кучкой ребят лет 15-17. Те начали на них цыкать, мол, тише. С ними вместе стали ждать возвращения разведки из двух человек, которых они послали вперед.
Василий с надеждой и внутренним удовлетворением смотрел на кресты куполов и думал:
- Это хороший знак, что на пути оказалась церковь, значит, пройду! Он опять, глядя на кресты, стал повторять свое вчерашнее заклинание.
Пришла разведка, сказали, что сплошь посты. Посовещавшись, решили продолжать передвижение. Каменный забор был покрыт сверху железными листами, которые издавали от неосторожного шага громкий звук. Вдобавок листы были покрашены не то смолой, не то краской, и все карабкались на забор с опаской вымазаться. Пройдя по нему, ребята прыгали вниз с приличной высоты. У Василия год назад была большая травма ноги - и прыгать он не мог. Попросив парня, он стал на его плечо, руками ухватился за ветки и с этой уже высоты прыгнул на здоровую ногу.
Всей "бригадой" они оказались во дворе детского садика и притаились в тени беседки. Послав разведку, тихо сидели. Поблизости от них то здесь, то там проходили патрули. Когда они шли проверять беседку, все гуськом перебегали вдоль забора в тень кустов.
Из разговоров ребят узнал, что они в большинстве своем школьники, идут на защиту Дома Советов и надеются, что им выдадут оружие. Василий сказал, кто он и что в "Доме" оружия не хватает даже для боевых офицеров. Ребята очень огорчились. Он им посоветовал возвращаться назад - те наотрез отказались. Пришедшая разведка доложила, что все перекрыто "мертво".
Все продолжали отсиживаться. По улицам время от времени гудели броневики. Неожиданно из одного из них послышались выстрелы.

Машину видно не было, но выстрелы, вначале редкие, затем все чаще и чаще, раздавались по ходу удаления машины. Гадали, что бы это могло быть? Потом решили, что палят холостыми, отпугивая таких, как они.
Василий продолжал убеждать мальчиков вернуться. Они категорически отказывались, но, видя количество постов на пути здесь, решили отойти назад и попробовать пройти еще где-нибудь. Это его устраивало с той стороны, что большую группу могут быстрее обнаружить. Ребята, вместе с тем парнем, гремя листами железа на заборе, перелезали назад в церковный двор, а он остался один. Сидя за беседкой, продолжал наблюдать движение патрулей. Вдруг увидел патруль с собакой. Хотя накрапывающий дождь отбивал запахи, появление этого четвероногого друга его совсем не радовало. Постепенно, на корточках, перебежками он обследовал дворик.
Ребята ему сказали, что самое удобное время для прохода - время смены постов, часа в четыре утра; ему до этого времени надо было где-то ждать. Он выбрал себе место внизу лестничного входа в подвал самого здания садика. Здесь были навалены какие-то доски, плакаты. На случай, если будут светить фонарем, загородил себя кусками картона и, усевшись на ступентку, стал ждать. Сидел долго, во всяком случае, ему так казалось, так как свои часы забыл вовремя завести, они стали, и время для него стало вместе с ними.
Иногда слышались быстрые шаги совсем близко, видимо, патруля. Иногда раздавался треск на заборе и шепот со стороны беседки - очевидно, новые группы пробирались к "Дому". Выглядывая из своего укрытия, он анализировал все движение во дворе и вокруг. И вот движение вокруг стихло. По его меркам прошло много времени, он подумал, что настал решительный момент для броска, вышел из укрытия и решил обойти садик по неосвещенной стороне фасада здания. Выйдя за угол, метрах в пяти от себя наткнулся на милицейскую машину, из которой слышались голоса. Опять забежал за угол и, низко пригибаясь, "рванул" к беседке. Оглядевшись, некоторое время ждал появления патруля, но его не заметили. Тогда, учитывая неудачный опыт, мелкими перебежками с остановками начал пробираться в другую сторону, к старому зданию из красного кирпича, где остались только проёмы вместо окон и дверей. Патрули, что были там, куда-то переместились.
Вскоре он ходил по этажам этого дома. Здание было в стадии ремонта, и он очень хорошо был укрыт, видя многое вокруг из проёмов окон второго этажа. В какой-то момент заметил, что улица, ярко освещенная фонарями, на некоторое время осталась без патрулей. Быстро перейдя ее и попав на теневую сторону, устремился по обмостке вдоль стен домов. Попавшийся патруль на освещенной улице легко пропустил мимо, отсидевшись в тени кустов. Но, пройдя до конца улицы, опять уперся в сплошные кордоны. Везде горели костры, везде стояли люди в касках, с оружием. Тогда он решил проанализировать дальнейший план, отсидевшись еще некоторое время в укрытии.
Пройдя немного назад, вошел в подъезд дома, поднялся на второй этаж. Лестничная площадка была большая и очень удобная для его ситуации. Это был пятиэтажный дом старой постройки. В свое время, должно быть, это было современное здание, так как имелся лифт - чудо техники того времени. Сейчас он больше напоминал музейный экспонат - достижение первых ударных пятилеток.
Стоя перед окном площадки, Василий прорабатывал различные варианты дальнейших действий, ведь он уже был, по-видимому, недалеко от "Белого". Но мысли его прервались неожиданным скрежетом дверей и топотом сапог. Глядя в проем лестничных маршей, он наблюдал, как площадка первого этажа наполняется солдатами.
Это была не милиция, но и не общие войска, так как были они не в общевойсковых, а в закрытых касках, бронежилетах и камуфляже, отличающемся от общевойскового. Автоматы у них были не те "поливалки" ближнего боя, что были у добровольцев из Белого дома, а настоящие армейские: с длинными стволами, с большими гасителями на конце и деревянными прикладами. Какое-то время Василий не без сожаления думал о защитниках "Белого": - Им бы такое оружие, хотя бы стволов сто, пару противотанковых ружей, пару противовоздушных - и никакая сила не сломит волю народа отстоять справедливость.
Но по мере того, как площадка заполнялась касками, мысли его все больше мрачнели. Он уже ясно представлял душевное состояние краснодонцев или других подпольщиков в подобной ситуации. Хотя сравнения в данном случае не могло быть: тут под камуфляжем обычные русские мальчишки. Женись он чуть раньше и останься на родине, в Воронеже, вполне реально среди этих чужих в мрачной мышиного цвета форме солдат с видом оккупантов был бы и его сын. А может и есть? "Пути Господни неисповедимы"...
Все идет к тому, что, может, вскоре его сын, которого через пару лет призовут в армию самостийной Украины, будет вынужден стрелять в детей его родного брата - офицера, который служит в Томске. Идет медленная, но уверенная работа по стравливанию двух народов.
Нет, даже не народов (это нас искусственно сделали сначала разными народами, а затем и разными государствами), а двух ветвей одного и того же народа, некогда шедшего под одним знаменем своего отца князя Игоря. Но история Руси повторится, как было много раз: народы соединятся в одно целое, и не важно даже, кто кого победит,- Россия Украину или наоборот. Жалко только, что опять, как в те века, это произойдет через кровь и страдания славян. Но, видимо, так построен мир - в крови и муках рождается истина.
Солдаты расселись внизу на ступеньках лестницы, положив, как какое-то обычное орудие труда, свое грозное боевое оружие себе на колени. Сначала молчали, затем стали разговаривать. Некоторые стали кататься на лифте.
Каждый раз, когда кабина лифта поднималась мимо Василия, он почему-то не исключал возможности быть замеченным из проплывавшей вверх кабины. В его карманах оставались некоторые листовоки из прессы Белого дома. В данный момент это предмет большого внимания со стороны ОМОНа, и он начал методично рвать их на мелкие кусочки. Но и кусочки некуда было спрятать: и всякий раз, когда крыша кабины лифта приближалась к нему, понемногу бросал обрывки через сетку лифта на нее, опасаясь в то же время, что обрывки полетят вниз и их там заметят. Но все обошлось. Из всех листовок он оставил только маленький обрывок с телефоном, что дала "корреспондентка".
Время от времени внизу хлопали двери, и подъезд пополнялся еще двумя-тремя солдатами. Первый пролет лестницы был заполнен, и двое уже уселись на втором в каких-то 3-4 метрах ниже от него, за кабиной лифта. Неприятное ощущение не покидало Василия, хотя и было ясно, что лампочка внизу только усиливала сумрак его укрытия, и его не было видно.
Из разговора солдат понял, что до "съема" им еще больше часа. Значит, сведения о смене основных постов на рассвете подтверждались полностью, нужно только выждать, когда они уйдут и, воспользоваться моментом. Мысли его опять вернулись к прошлому ночному видению. Он думал только о том, что обязан прорваться, и прорвётся обязательно. Вспоминая свои ночные злоключения, он радовался, что не простудился и не заболел.
Но видимо, экстремальные условия вызывают в организме человека какие-то защитные свойства, заложенные ему еще с древних времен дикого образа жизни человечества. И хотя из-за промокшей обуви весь он тогда промерз насквозь, у него совсем не было насморка; его настоящее положение, исключающее всякое чихание и кашель, как смертельно опасное явление, по-видимому, работало на полное подавление организмом этих признаков болезни. Правда, или все это сопровождалось бурной внутренней реакцией организма, или он просто что-то простудил из своих внутренних органов, но сам ощущал, что у него изо рта прет перегаром еще хуже, чем после великого похмелья. И в это время он, как никогда, мечтал о зубной пасте "Поморин".
Как Василий понял, Солдаты, не задумывались над ситуацией политического момента истории нашего многострадального государства и тянули свой срок обыденной солдатской жизни. Как бы в подтверждение его наблюдений, здоровый боец, очевидно, "дед" с правами командира, по-своему стал подвергать наказанию провинившегося "салагу": молодой боец снимал и надевал каску, стоявший рядом "дед" методично отсчитывал количество этого "тренажа".
Василия почему-то вдруг удивило не обращение с молодым (это было в войсках всегда), но сам вид наказания. У них, в карантине, помнится, когда дембеля "зверствовали", приходилось всем взводом, в качестве вечернего моциона, принимать многократный сон-тренаж. Что касается упражнений с касками, то, видимо, это монополия определенного рода войск: у них в авиации, собственно, и касок-то не было.
Затем, "дед" оставил солдата и начал кататься в лифте. Из наблюдений Василий понял, что здесь, кроме обученных старослужащих, есть большая часть "желторотых", и, будь с ним те парни, которые остались в "Доме", - человека три с их десантными "игрушками", они легко бы разоружили всех.
Но обстоятельства были прямо противоположные, и он с тревогой наблюдал, как тот же дембель, накатавшись, поднимался к нему на площадку. Василий присел в углу, тот прошел в метре от него к окну. Долго всматривался на улицу, затем повернулся, его взгляд пробежал по площадке, включая угол с Василием. Но его долгий просмотр на улицу с ночными фонарями, а потом беглый взгляд в темный угол, пусть и рядом, не дал возможности рассмотреть в темном комочке сидящего человека. Он прошел сначала вверх по лестнице, затем пошел назад вниз.
Василий с облегчением вздохнул. Сам факт, что его не заметили, опять напомнил ему ночное видение, и он с радостью слушал, как солдаты докладывали по рации о готовности к "снятию".
В окна пробивался рассвет. Солдаты суетились внизу, сознавая, что очередной наряд позади. Василий также радовался вместе с ними, что все так хорошо получилось, поглядывая на них сверху вниз.
Но тот солдат, наверно, от безделья, а может, общество молодых его не удовлетворяло, начал медленно подниматься снова вверх. Василий присел опять в углу, но сейчас уже было намного светлее, и по мере того, как шаги его приближались, Васины мысли становились все мрачнее. Зайдя за угол шахты лифта, он сразу уперся взглядом в него, от удивления взмахнул руками и как-то икнул, видимо, желая что-то сказать, но не подобрал слов и продолжал таращить глаза, ничего не понимая.
Василий медленно поднимался. Хотя его внутреннее состояние было, по правде говоря, далеко не лучшим, чем у этого солдата, но его вид не мог не вызвать улыбку на Васином лице. И он довольно дружелюбно промолвил:
- С добрым утром! Солдат опять взмахнул руками, одновременно икнув в ответ, и стал спускаться по ступенькам.
- Там шпион! - объявил он, спускаясь. Солдаты приняли это за розыгрыш и начали в ответ отшучиваться. Каково же было их удивление, когда он "нарисовался" собственной персоной, заранее предупреждая всех:
- "Я не вор, я не шпион"... Но солдаты ответили, что им "чисто до лампочки", шпион он или нет. А на Васино предложение, в подтверждение этих слов, обыскать его, сказали, что у них автоматы и он для них опасности не представляет.
Тот солдат удивлённно спрашивал:
- Откуда ты взялся? Я десять минут назад проверял - никого не было.
Это обстоятельство очень увеличивало Васины шансы:
- Вон из той квартиры, от подруги вышел. Вижу вы тут сидите, думаю, дай лучше пережду, когда уйдете: так будет лучше для всех.
Его объяснение развеселило и расположило солдат к нему. Эта одиссея к подруге, как он понял,их интересовала больше чем история всех сорока лет его жизни вместе взятых.
Они, дружелюбно улыбаясь, начали расспрашивать:
- Ну, как подруга?
Василий понял настроение солдат и не скупился в красноречии, рассказывая о визите к гостеприимной москвичке. Один солдат поднялся к нему близко и объявил всем, что от него несет, как из пивной бочки. Потом спросил, много ли тот выпил. Это обстоятельство удваивало его алиби. Он сразу вошел в роль, сделав на лице улыбку, как у того вчерашнего артиста-Миронова, при этом, здорово покачиваясь, "начал оправдываться", что выпил совсем "мало- мало"... Солдаты вообще были все в восторге!
Василь, глядя на них,развеселился ещё больше чем они. Но при вопросе, куда он сейчас пойдёт, он, учитывая, что не москвич, назвал вокзал, потом ещё бопьше запутался в своих объяснениях. Солдаты поняли, что он что-то "заливает", и совсем разочаровались в нем. Обыскали. Спросили, за кого тот:
- за Ельцина или за Хасбулатова. Он ответил, что против обоих. Потом сообщили кому-то про него по рации и стали ждать.Василию другого тоже ничего не оставалось.Ожидая,он стал спрашивать у солдат:
- Мужики, неужели будете штурмовать Белый дом и стрелять в людей?
- А куда же мы денемся? Ведь мы солдаты, нам все равно, прикажут - и будем, - отвечали вразнобой они.
- К сожалению, это так, - уныло думал он.
Вскоре появился тот, кого они вызывали, видимо, их командир. Он повернулся к Васе спиной, натянул на лицо темную маску, затем подошел к нему, обыскал и начал задавать вопросы, внимательно рассматривая его документы. Даже через прорез черной маски по глазам было видно, что это тоже молодой человек, лет двадцати пяти.
Он отдал Василию документы и все вместе вышли на улицу, где подошли к посту милиции. Милиция, видимо, тоже заканчивала свой наряд. Старший поста указал солдатам на их транспорт. Один из солдат спросил у него:
- Что делать вот с этим? Указывая пальцем на Василия.
Но заканчивалось время наряда,а тут лишние хлопоты за счет своего личного времени. Кто служил, тот понимает ситуацию... Поэтому ответ старшего был неординарен:
- Дать пинка - и пусть катит!
- Ну-ну, - не соглашаясь с такой постановкой вопроса, протянул Василий, искоса поглядывая на керзовые ботинки солдат. Потом подошел вплотную к посту. Милиционеры отвернулись от него, как будто его и не было. Солдаты, спеша, заполняли машину.
Он попрощался с ними, подняв руку, и пошел назад, но свернул в первый же переулок налево и долго шел по полупустынной улице. Потом свернул опять налево и шел уже по параллельной улице в направлении "Белого".
Рассвет только начинался, и он не встречал пока никаких патрулей, но, опасаясь встретить машину со знакомыми солдатами, перелез через забор какого-то административного здания, затем опять шел по улице, потом через дворы других зданий.
Благополучный исход его подъездного пребывания воодушевил Василия, и мысль о том ночном видении торопила к цели.
Когда на улице появлялась милицейская машина, он прятался в подъездах и дворах. Многие посты были без постовых, и только угли костров говорили об их существовании. Обходя действующие посты, он медленно, но уверенно шел к цели. В некоторых дворах встречал утренних пешеходов из местных жителей и спрашивал, как лучше пройти к "Белому". Ему охотно рассказывали.
Вскоре сердце его забилось часто и радостно: как-то сразу в утреннем рассвете перед его взором ясно открылось здание дворца Дома Советов! Здание, казалось, было совсем близко. Опять вспомнилось ночное видение.
- Я прорвусь в этот дом обязательно!
Сердце билось часто-часто; хотелось лететь к зданию, бежать со всех ног! Угомонив свои эмоции, он собрался с мыслями и медленно, внимательно анализируя свой дальнейший путь, стал опять пробираться к цели.
Помимо постов этой стороны, он ясно видел костры и посты защитников "Дома". Они были близко! Очень близко! И "сгореть" перед самым входом? Так обидно!
На пути неширокая улица, но на ней броневики и много военных вокруг костров. Что делать? Идёт вверх вдоль них, по пешеходной дорожке. Слева тоже костры толко, что оставленных постов.
Впереди военные уже на его пути, сбоку броневик, перед ним костер и тоже военные. Через улицу огороженный высоким забором из металлических решеток участок какой-то организации, что-то вроде ПМК, там во дворе человек, видимо, сторож.
Сзади броневика быстро переходит улицу, на военных не смотрит и старается держаться по-деловому. Как ни в чем не бывало Василий, подхожу к калитке, негромко подзывает к себе сторожа. Тот неспеша подходит.
- Земляк, мне край надо в "Белый", - говорит ему.
Тот делает озабоченное лицо и отвечает, как бы с большой неохотой, что он еще сутки назад брал за проход по тысяче.
- А сейчас, - говорит, - ты же сам понимаешь, все усложнилось, не меньше трех.
У Васи остались последние две тысячи русских денег, остальные-карбованцы. Удивляясь самому себе, он начинает торговаться с тем за одну тысячу, убеждая его, что больше нет. Парень делает недовольный вид, долго думает потом говорит:
- Для Вас, как исключение, за полцены.
Открывает замок калитки - и Василий уже отгорожен от военных на улице высоким забором! Облегченно вздыхает, переводит дух.
- Значит, видение было не зря, победа будет за нами!!
Рассчитывается с парнем, тот подводит его к противоположному каменному забору.
- За забором через свалку - двор "Белого", - говорит он.
Васино сердце наполнилось радостью, он перелез через забор, попал на большой пустырь. Преодолевая препятствия из строительного мусора, быстро бежит, затем перемахивает через другой забор - "но, черт побери!"- это не двор "Белого", и здесь опять догорающие костры постов, и, если бы не это время, он попал бы, прямо, в объятия милиции.
Первое желание - вернуться и надавать тому сторожу. Но надо спешить. И вот он, судя по множеству спортивных снарядов, во дворе какого-то спортивного комплекса. Здесь уже ясно: забор "Белого" справа, совсем близко. До него надо пройти сначала прямо метров пятьдесят, потом по ступенькам вниз к забору - тоже метров пятьдесят. Но на таком же расстоянии к этой развилке, вниз по ступенькам, идет милиционер. Он хорошо видел, как Василь перемахнул через забор.
Думать некогда. Василий быстрым, но уверенным шагом идёт к этой развилке, не глядя на милиционера. Милиционер высокого роста, стройного офицерского телосложения, как ни странно, не в бронежилете и не в каске, а в осеннем плаще и фуражке. Замедлив шаг, он продолжает спускаться к пересечению их путей.
Кто знает, что думал в этот момент тот человек в милицейской форме, глядя на человека решительного вида, быстро идущего ему на пересечение? Или он, как и многие, с симпатией относился к защитникам "Белого", или его смутило уверенное движение человека с руками в карманах кожаной куртки (а пулю в живот никто не хочет).
Василий метрах в двадцати от него уже повернулся к нему спиной и быстро удалялся вниз к забору, ощущая всей спиной остроту его взгляда. Так же быстро вскочил на забор, создав некоторый переполох среди дежуривших защитников "Белого", и свалился в их объятия.
Глава IX
Первое, что пронеслось в его мыслях, - это ночное видение.
- Оно, конечно, было неспроста, видение вещее, ведь кто-то помогал ему в эту ночь пройти столько препятствий. Никогда в жизни ему так не везло, как в эту ночь. Значит, победа будет за нами! Значит, справедливость восторжествует!
Ура! Ура! Ура!..
Итак, он уже у своих, радости его нет предела. Но его появление, как он уже понял, было очень неожиданным и, к Васиному неудовольствию, его не провожают, а конвоируют, хотя и невооруженные молодые люди.
- Ну, наверное, и правильно.
Заходят все вместе в спортзал, затем в убещище ГО. Оно все было забито спящими на полу защитниками. Глядя на них, Василий вспомнил, что три ночи на ногах, и мысль о предстоящем сне отодвинула все остальное. Переступая через спящих, они прошли в одну из комнат, где рассматривали его документы, удивляясь, что он прошел через кордоны. Человек в гражданском, средних лет, сказал:
- Вчера прорвался один человек, и вот за эту ночь только вы смогли.
Его продолжали допрашивать, но он уже думал только об отдыхе.
Василий сказал, что он из личной охраны Макашова и что был на спецзадании. Мужчина неожиданно спросил, как звать Макашова. Этот вопрос для Васи был неожиданным, и он неуверенно ответил:
- Альберт Петрович.
На него недоверчиво посмотрели, и тот же мужчина возразил:
- Что-то вы своего личного начальника звать не знаете как?
Василий смутился, потом в замешательстве сказал:
- Альберт Михайлович. Я просто устал и в голове все кругом идет, а на проходной в списке-пропуске есть моя фамилия, если еще пропуска не поменяли.
Его провели к проходной. Список, хотя и просроченный по времени, еще не был уничтожен. Сопровождающие пожали ему руку, и он с радостью побежал наверх к своим.
Но на третьем этаже его "тормознули" дневальные с автоматами, сказав, что посторонним туда нельзя. Василий сказал, что он из охраны Макашова и что ему его надо найти. Дневальные сообщили, что кабинет заместителя министра обороны на этом этаже. И он радостно подумал - уже дома!
Его завели в холл, где сидел у входа дежурный с автоматом - его старый знакомый Баркашовец, тот лысоватый. Рядом сидел сержант из числа Васиных бойцов. Оба с удивлением смотрели на него.
- Откуда это вдруг? - спросил дежурный. - Ведь после того тебя наладили отсюда…
Его слова огорчили Василия, но он, не подавая вида, ответил ему:
- Меня никто вовсе отсюда не "налаживал".
- А что же Борода говорил тогда в спортзале, что вы уходите совсем? - продолжал он.
- Не знаю, кто что говорил, но мы были на спецзадании,- отвечал Василий.
- Знаю это спецзадание - смылся домой, наелся, напился, выспался с женой в самые решающие ночи, а теперь понял, что мы выстояли, прибежал назад,- констатировал дежурный.
Василий понимал: "дубов" везде хватает, и не стал бы перед ним оправдываться, но с ним был его солдат, который благодаря этому, так же думал про Василия, и поэтому он продолжал:
- А ты знаешь, что за всю эту ночь никто сюда не мог пройти. И только я один это смог сделать!
- А как же ты сумел? - смутившись, спросил тот.
- Уметь надо! - не без гордости, сказал Василь.
- А-а, ну, все понятно, - значительно протянул он.
Василию стало обидно за себя, за то, что он, как провинившийся школьник, оправдывается непонятно перед кем.
- Где наши? - спросил он у сержанта.
- Кто именно? - переспросил тот.
- Хотя бы Женя.
- Где-то в наряде, остальные спят, - ответил он.
Васе ужасно хотелось, несмотря на эту рань, увидеть кого-нибудь из ставших уже родными лиц его товарищей по оружию. Он рванулся в дверь - но дежурный преградил ему вход, сказав:
- Кто ты такой, чтобы я тебя пускал?
Василий в амбицию. В ответ тот направил на него автомат, передернул затвор и пригрозил:
- Отойди на пять шагов, иначе сейчас прошью!
- «Страна нуждается в героях...» - съязвил ему в ответ Василий и, отойдя, сел на стоящую поодаль скамью.
Его опять охватило уныние, но потом, совладав с чувствами, стал с удовольствием думать, что все худшее позади и видение его было все-таки вещее: он прошел, как и загадывал, и принес с собой победу. Не стоит спорить со всякими и обращать внимание на эти мелочи. Ему опять стало весело и смешно за себя, за свое примитивное поведение. Он перестал думать обо всем плохом, предвкушая встречу с его боевыми приятелями на этом коротком, как миг, но как никогда ответственном промежутке своей жизни.
Он совсем расслабился и тут опять вспомнил, что уже три ночи, не считая электрички, не спал. Теперь, уже не без удовольствия, думал, как приляжет часов на пять, а может, и на все семь. Будет здорово, если можно спокойно лечь и оставить на это время весь мир с его заботами, а самому беззаботно, ни о чём, не думая, отдаться во власть сладостного мира сна. А что в этом мире милее сна?
Он сидел на скамейке и был в это время по-своему счастлив: вот напротив него дежурит тот ... и пусть несет службу, а он с громадным удовольствием заляжет спать ему назло.
Его мысли прервал шум шагов из противоположного коридора. В дверях показался Макашов в своем боевом черном берете со звездой Союза офицеров. Его сопровождал Борода с автоматом через плечо.
- Ура, значит, и Борода прорвался, видно, про него мне говорили сегодня, молодец! - подумал он.
- Я вас приветствую, товарищ генерал-полковник! - радостно отчеканил Василий, вставая и протягивая ему руку. Генерал, с удивлением рассматривая его, явно без энтузиазма протянул ему свою. Тот подумал, что проявил беспардонство в обращении к заместителю министра обороны, сконфузился. Получилась некоторая молчаливая пауза. Но взгляд его с Макашова упал на стоящего сзади Бороду, радость опять заполнила его, и он, протягивая ему руку, с неменьшей радостью отчитал того:
- Борода, куда ты пропал на вокзале?
В ответ он так же чуждо, как и Макашов, протягивая ему руку, строго отчеканил:
- Это вы куда пропали? Я весь вокзал обыскал, вас не было!
Его слова для него были так неожиданны, что Василий первое время не знал, что сказать, только растерянно смотрел на него.
- Как мы пропали? Мы стояли на том же месте у платформы еще полдня, - упавшим голосом как бы оправдывался Василь.
- Не знаю, я тоже почти полдня был там, - отвечал Борода.
Альберт Михайлович все время стоял, молча, слушая их разговор, затем повернулся и зашагал в проходную дверь. Василий некоторое время стоял в растерянности, но, видя, что Борода тоже уходит, рванул вместе с ним, вслед за генералом, мимо дежурного, пока тот соображал, пропускать сейчас его или нет.
Он прошел по коридору, затем через просторный холл и остановился у дверей кабинета Макашова. Так как к нему уже вошло несколько человек и несколько осталось у дверей ожидать своей очереди, он тоже стал ждать. Уже стоя здесь и собравшись с мыслями, подумал, что зря сюда пришел и зря стоит. С Альбертом Михайловичем, непременно, надо объясниться по-хорошему. Но, прежде всего надо найти Женю, потом выспаться, а после все станет на свое место. Конечно, за такие дела Бороде в другое время и по ушам не мешало бы надавать. Но сейчас и Борода, и тот Баркашовец в этой непредсказуемой обстановке являются, по большому счету, его братьями по оружию и кто знает, как сложится судьба, может, лягут в одну братскую могилу.
Видимо Борода очень продрог тогда на вокзале, а может, просто очень захотелось рвануть домой, проведать родных. В общем, Бог ему судья.
Из кабинета Макашова вышел Дунаев и направился к себе, но у генерала еще было много посетителей. Василий стал прохаживаться перед дверями кабинета. В холле было достаточно много народа. Но это не помешало ему в другом конце увидеть своего старого знакомого, того подполковника. Он сидел за канцелярским столом, на плече у него висел автомат. Василий заметил, что он, переговариваясь с другими, время от времени поглядывал на него. Потом, громко сказал:
- Что-то здесь слишком много народа. Так, лишние, за дверь! - и показал на него пальцем.
- А почему это вдруг лишние? - возразил Василий.
- А я сказал - лишние, за дверь! - настойчиво повторил подполковник.
Потом спросил:
- Что вы тут делаете?
- Своих ищу.
- Кого своих? В каком вы подразделении?- продолжал допрашивать он.
- В личной охране Макашова, - отвечал Василий.
- Слишком до хрена охранников развелось, - фыркнул подполковник.
- Нечего делать! За дверь! Товарищ солдат, проводите его, - приказал он, обращаясь к стоящему на дверях дневальному - одному из Васиных бойцов.
Солдат подошел к Василию, и он вынужден был оказаться опять в первом холле, перед лестничной площадкой.
Дежурный стал его подначивать:
- Что, самолеты уже взлетают, и танки идут окружать "Дом"? Солдат рядом с ним радостно смеялся, глядя на Василия.
- Ничего смешного, - оправдывался тот. - В Чили были и самолеты, и танки; и здесь можно ожидать.
- Да нет, дорогой, - продолжал дежурный, - Белый дом уже защищен плотным кольцом народа, ничего здесь не будет, на народ никто не пойдет. И штурма не будет. Время ушло.
Василий, собственно, не возражал против этих аргументов.- Время ушло, значит, выстояли, ну и (как говорили наши предки) слава тебе, Господи! Все решилось цивилизованным путем, справедливость закона восторжествовала.
Он опять стал просить солдата, чтобы тот нашел ему кого-нибудь из своих. Солдат ушел, и через некоторое время вернулся с самим Макашовым.
Появление генерала смутило Василия: он солдата посылал вовсе не за ним и не знал, что ему сказать. Но Альберт Михайлович подошел сам к нему, не дожидаясь вопроса, сказал:
- А вы у меня в охране никогда и не были, кто вам сказал, что вы у меня в охране?
Это был не столько вопрос, сколько ответ на все Васины вопросы. И не будь его полусонное состояние, он бы отреагировал однозначно:
- Все ясно, вопросов нет! - и другого ответа быть не могло.
Он же, прервав мечты о семи часах сна, самопроизвольно, неожиданно для самого себя выпалил:
- Как не был? А где же я был?
Этот вопрос, видимо, озадачил и самого генерала. Он задумался, потом сказал:
- Ладно, придет капитан третьего ранга Штукатуров, тогда разберемся, - и ушел назад.
- Вот так оно будет лучше, - с удовлетворением подумал Василий. - А то полощете все утро мне мозги, начиная от рядового и до генерала, но никто не спросит, что я ел и где я спал.
А спать хотелось уже через все его возможности сопротивляться этому естественному желанию. Он сидел и через каждую минуту вздрагивал, ловя себя на том, что сваливается со скамейки. Но вот в коридоре послышались шаги, и в дверях показался... ну, конечно же, он - Женя. Он шел с автоматом за плечами в сопровождении двух их солдат.
- Штукатуров! Вольно! - вставая, радостно отчеканил ему Василий. Тот остановился от удивления, затем его и так круглое лицо стало совсем, как шар, расплывшись в улыбке.
- Ты прорвался? - спросил он.
- Конечно, - как будто другого и быть не могло, ответил тот. Они по-мужски обменялись рукопожатиями, и пошли опять внутрь здания.
- Спать хочешь? - спросил он.
- Не то слово - хочешь, - ответил Василь, - но я понял, что меня успели исключить из списка личного состава.
- Кто тебе сказал? - удивленно спросил Женя.
- Да все подряд, кому не лень, включая Макашова.
- Не верь никому, как ты у нас был, так и есть, - сказал он.
Женя завел его в кабинет (из ребят там были, только, киевляне: Олег и Николай, По номеру, Василий узнал у них свой автомат), затем показал на раскладушку с матрасом, стоящую в углу, и сказал:
- Чтобы до обеда был как огурчик!
Эта раскладушка для Василия была вроде какого-то великого приза, к которому он шел трое суток. Автомат ушел на второй план.
- Ладно, с автоматом потом разберемся, после сна, - думал он. И в то же время залечь в спячку куда лучше, когда все решено, все ясно без вопросов.
Женя как бы тоже понял его мысли и сказал:
- Ложись, все вопросы потом.
Он уже сделал, было, шаг к заветной раскладушке, но, подумав еще, сказал:
- Да нет, надо бы с Макашовым расставить все точки над i.
- Хорошо, - решил Женя. - Пойдем прямо сейчас.
Они пришли опять в тот же холл, Женя зашел к генералу, Василий стал ждать. Но время шло. Тот почему-то долго не выходил. И он стал прохаживаться, чем опять впал в немилость к тому же подполковнику.
Неизвестно, чем бы закончилось на этот раз их "собеседование", но тут вмешался мужчина из охраны Ачалова, который высказывал Василю свое сожаление по поводу ночного инцидента. И его участие разрядило конфликт.
После его позвали. За столом сидели Макашов, Женя и еще, какой-то незнакомый.
Ему предложили посидеть здесь же, продолжая решать что-то текущее. Василий сначала слушал их, затем начал опять "клевать" носом. Разговор от него отдалялся, он, постоянно встряхивая головой, жалел, что не остался отдохнуть до разговора. Перед его глазами маячила, как "призрак голубой мечты", та раскладушка...
Потом, как бы издали, услышал голос Альберта Михайловича:
- Ну что, расскажите, где вы были и что делали эти трое суток?
- Где был?.. - начал он. – Мы, со Славиком Бородой поступили в распоряжение подполковника - Саши, фамилии не знаю. Все трое приехали на вокзал.
- На какой вокзал? - спросил Макашов.
- На какой? - переспросил Василий. - На Казанский. Или нет, на Ярославский, - неуверенно сказал он.
Собственно, он совсем не ожидал такого вопроса, да и не старался вовсе запоминать, на каком из вокзалов они были вначале, на каком - потом. Для него, как иногороднего жителя, они были на одно лицо.
Он запнулся, получилась неприятная пауза, и опять пожалел, что не остался выспаться перед этими объяснениями.
- Ладно, при чем здесь вокзалы? Скорее бы закончить это собеседование - и спать, спать, спать... - думал он.
- В общем, я не помню названий, на каких были вокзалах, я не местный. Но были, сначала, на одном, затем, на другом, встречали курсантов, но их, так и не дождались. Потом, Славик Борода потерялся. Мы с Сашей возвратились, но все было перекрыто, а вечером попали в большую потасовку с ОМОНом, и Саню я потерял. Где он сейчас - не знаю. Только на вторую ночь я пробрался назад, причем за всю ночь только я один смог пройти сюда!
- Это я знаю, - подтвердил генерал и сделал паузу, внимательно рассматривая Васино удостоверение офицера.
Василий, уже почти ни о чем не думал, кроме предстоящего отдыха. Саня тоже когда-то все же прорвется. Он отчитается за порученное ему дело и за них обоих. Зачем ему не свои заботы? - решил Василий.
- Так, - протянул Макашов... - Значит, Бороду вы на вокзале потеряли, потом подполковника тоже потеряли... Прескверно вы выполнили задание, товарищ капитан-инженер запаса. Прошли ночью сюда? Как это? Разберемся. Но время прошло, и ваше оружие передано другому, да и дело даже не в этом. У меня просто нет штатной единицы для вас здесь. Поэтому я предлагаю вам отбыть в подразделение.
Василь, сначала ещё продолжая больше думать о раскладушке, не воспринимал речь генерал-полковника, до невозможности сонными глазами озирая то Макашова, то Женю, то третьего. Но потом сон вмиг слетел с него.
- Он же мне не верит... Мне не верят!.. - с ужасом подумал он. Ища поддержки, он впился взглядом в Женю. Тот, конечно, поддерживал его, но эта несвязная речь, похожая больше на детский лепет, чем на рапорт боевого офицера, смутила Евгения, и он сидел сконфуженный так же, как и Василий.
Василь весь напрягся, съежился и некоторое время думал, что же ему сказать такое в свое оправдание, но сказать было нечего. И ему стало все безразлично, он расслабился и равнодушно продолжал слушать речь заместителя министра обороны.
- Я вам пишу рекомендательное письмо к сотнику Морозову, - продолжал Макашов. Пойдете к нему заместителем по тылу, то есть кошевым атаманом. Помогайте ему решать вопросы с обувью и шинелями для его сотни: дело к зиме, а люди по-летнему одеты. В общем, поработаете там, а после мы вам подыщем штатную единицу здесь.
Он написал довольно большое письмо сотнику Морозову и отдал его Василию, продолжая рассказывать еще что-то. Но тот уже его не слушал: ком обиды подступил у него к горлу.
- Они мне не верят, не верят, - звенело у него в голове. Не дослушав, что ему говорят, он встал и вышел из кабинета.
Перед дверями стояло несколько человек на прием к генералу, среди них - сотник Морозов. Он заулыбался Василию, как старому знакомому, и протянул руку. Поздоровавшись, тот спросил у сотника:
- Тебе кошевой атаман нужен?
- С оружием? Нужен, - ответил он.
- А если без оружия?
- Без оружия у меня подметал и так хватает, так что - нет, - дружелюбно сказал тот.
Василий еще раз пожал ему руку. В это время вышел Женя, начал его утешать:
- Ну, ничего, раздобудем оружие в достатке - я тебя опять к себе заберу. А ты сам подумай: кому отдать автомат, если их не хватает? Тебе, или военному человеку?
Василий некоторое время стоял молча, потом сказал:
- Нет, Женя, с меня достаточно, я приехал сюда сам, меня никто не звал, и сам уеду, если я здесь оказался не нужен.
- Да брось ты, я все равно докажу Макашову, и ты перейдешь к нам, - продолжал Женя.
- Нет, я рад, что, когда был нужен, был там, где нужен. Гроза миновала стороной, сам знаешь, и теперь лишних отсеивают. Может, правильно. Мне все равно звезды ни к чему, так что нечего путаться под ногами. Хватит с меня этих дворцовых интриг. Передай письмо назад Альберту Михайловичу, а тебя попрошу: выдай мне памятную справку, как и всем выдают, участвовавшим в охране Дома Советов, а то внуки не поверят, что с тобой, будущим адмиралом, запросто за руку здоровался.
Женя с сожалением посмотрел на него, но, поняв, что дальнейший разговор беспредметен, ничего не сказал. Они обменялись рукопожатиями, и он ушел. Через некоторое время Салават принес Василию справку. Тот долго рассматривал документ со штампом Верховного Совета, осмысливая всё ещё и ёще.
Все вышло как-то нелепо. Да еще и не все ясно впереди. Может, им всем только, кажется, что пришла победа. А вдруг все будет по худшему сценарию. История показала не раз, что "горилла", вкусившая власть, цепляется за нее всеми лапами, как на краю могилы. Вдруг люди Ельцина пойдут ва-банк? Тогда каждый боец будет на счету. А генерал, наверное, и сам понял, что поторопился с выводами.
Он решил подождать с ним встречи в коридоре. Прошло около часа, генерал вышел из дверей в сопровождении Бороды, Василий встал во весь рост, приветствуя его. Альберт Михайлович посмотрел в его сторону и направился к выходу. Тот решил ждать его обратного возвращения. Чтобы не заснуть, ходил взад и вперед.
Но сон одолевал его и в стоячем положении. Иногда он присаживался на скамейку и отрубался на 2-3 минуты, потом опять вставал. Время шло. Он продолжал бодрствовать, и только к обеду Макашов зашел в коридор с лестничной площадки. Василий опять встал во весь рост, приветствуя генерала. Тот приостановился, посмотрел на него и... зашел в дверь.
- Значит, все, другого быть не может, - подумал он и направился на выход. Спускаясь вниз, увидел старого знакомого, того с бородкой, который в первый день встретил их. Он с какими-то двумя мальчишками снимал с мраморных ступенек ковровые дорожки, одновременно оправдываясь перед молодой женщиной, кричавшей, что это незаконно, и она будет жаловаться.
Василий поздоровался с ним, спросил, что за проблемы они решают. Тот ответил, что в убежище ГО люди спят на бетонном полу. Вот решили использовать дорожки, а их не дают.
Василий засмеялся над его проблемами, потом вспомнил, что и на самом деле сегодня утром видел спящих прямо на бетоне. Понял, что смех не к месту, и сказал, немного подумав:
- А меня Макашов выгнал.
- Как выгнал? - недоуменно спросил тот.
- Да так, пнул ногой, как шелудивого пса и сказал, что не нужен, - ответил он.
Тот удивленно посмотрел на него своими близорукими глазами, потом, спохватившись, начал уговаривать:
- Ну, не огорчайся, иди ко мне: работы на всех хватит.
Василий сначала заколебался, стал спрашивать его, чем может быть полезен. Он не мог пообещать что-то конкретное, и тот уже без колебаний сказал:
- Да нет, спасибо, уже решено. Уходя, надо уходить! Да и не для меня это - заносить кому-то хвосты.
Он постоял, наблюдая за его работой, и пошел вниз. Вышел на улицу, прошел мимо постов мальчишек, стоящих на баррикадах у моста, и направился в сторону высотного здания гостиницы, туда, где стоял, с мегафоном вместо пушки, броневик, из которого, в очередность с музыкой, неслись призывы к защитникам покинуть Белый дом.
Когда он вышел из своих баррикад и направился к цепям омоновцев, его сразу же окликнул милиционер в офицерских погонах с десантным автоматом.
- Стой, куда идешь?
Появилось еще несколько милиционеров с автоматами. Василий подошел к нему ближе и сказал:
- Все, дембель.
- О, дембель? - радостно переспросил тот и заулыбался. Видно, им довели план, который по количеству сагитированных не выполнялся, и Васино появление, его очень устраивало. Тем не менее, его тут же окружили, предложили поднять руки и досконально облапывали всего с головы до ног. С поднятыми руками он повернулся к "Белому", пытаясь всматриваться в окна, где остались его единомышленники. Он хотел, чтобы они видели его обиды, как позорно он стоит здесь с поднятыми руками.
Потом офицер долго рассматривал его документы и записывал данные в записную книжку. Затем начал задавать вопросы, почему так далеко живёт и, как оказался здесь. Василий на это ответил напрямик:
- Если я вам чем-то не нравлюсь, могу уйти назад.
Но офицер, спохватившись, сказал:
- Нет, ни в коем случае, - и, вернув документы, велел солдату проводить его за гостиницу.
Калининский проспект встретил его, как всегда, своей "суверенной", равнодушной ко всему остальному миру жизнью.Правда, милиции по сравнению с прошлой неделей увеличилось намного, их можно было видеть везде: у передвижных валютных банков, в микроавтобусах, у дверей фешенебельных магазинов, просто на углах и перекрестках.

Был четверг, 30 сентября 1993 года от рождества Христова...


ИСПОЛЬЗУЕМЫЕ ДОКУМЕНТЫ И ЛИТЕРАТУРА

В.Пентюхин. Провокатор.Повесть.ISBN -5-86020-221-0.Компьютерный набор издательства "Реклиз-ЭОЛИС",Тирасполь,1995.Издательство"Палея",Москва,1996.

фотодокументы:http://1993.sovnarkom.ru/1993foto.htm

П.Зеленин. П.Осмачко. Таловая. Страницы истории. ISBN-5-7458-0530-7.
Центрально-Чернозёмное книжное издательство, Воронеж,1993.

П.Зеленин. А.Лукьянов. Таловский район. Историко-экономический очерк.
Областная организация Союза журналистов России,Воронеж,1995.



Автор выражает свою благодарность Alexander L.Meller за предоставленную возможность использования фотодокументов из архива http://1993.sovnarkom.ru
СОДЕРЖАНИЕ
ЧАСТЬ I

Глава I....................................................
Глава II...................................................
Глава III..................................................
Глава IV...................................................
Глава V....................................................
Глава VI...................................................
Глава VII..................................................
Глава VIII.................................................
Глава IX...................................................
Глава X....................................................
Глава XI...................................................

ЧАСТЬ II

Глава I....................................................
Глава II...................................................
Глава III..................................................
Глава IV...................................................
Глава V....................................................
Глава VI...................................................
Глава VII..................................................
Глава VIII.................................................
Глава IX...................................................



Вячеслав Тимашов





ПРОВОКАТОР
События глазами очевидцев
Документальная повесть





Редактор
Технический редактор
Корректор
Художник



Сдано в набор Подписано
к печати Формат
Бумага Печать
Тираж Заказ

Издательство
г.

Другие повести В.Тимашова

http://1993.sovnarkom.ru/KNIGI/Timashov_vs/