Златые купола над Русью. Книга 2

11. Последнее расставание
Маленький котенок - черненький, с белым тонким хвостиком, отбежал от своей матери, жалобно мяукнул, всматриваясь большими глазами в новый огромный, до селе неведомый мир. Страх сковал маленькое тельце котенка, но детское наивное любопытство взяло верх над прежним страхом и, сделав несколько неловких шажков, малыш выбежал с крыльца на мягкую траву, принюхался к новым запахам. За ним неустано глядела Алена, поманив котенка к себе, девушка взяла его в руки, погладила по взъерошенной шерстке. Малыш почувствовал тепло человеческих ладоней, их защиту и более не боялся ничего.
- Ну, маленький, хороший, - Алена воротила котенка его матери-кошке, пусть поиграется с братьями и сестрами.
Где-то с другого конца подворья боярского раздалось конское ржание - то конюхи объезжали молодого жеребца. Девушка отряхнув подол юбки, глянула в ту сторону, откуда доносились мужские голоса, интереса не было, просто хотелось на миг отвлечься. Неподлаеку старая холопка Акулина чистила белым песком чан, время от времени посматривала на девушку, знала или догадывалась, какие думы вынашивает та уже долгое время.
- Полно тебе кручиниться, Аленка. Подумала бы лучше о судьбинушке своей. Вон, тебе, девке, за двадцать годков, а все еще одна да одна, - старушка перестала чистить чан, наклонилась, тихо проговорила, - сколько добрых молодцев на подворье боярском. Любого выбирай. Ты, Аленка, добрая, хозяйственная да и красотой не обделена, приглядись хотя бы к Ермолаю-конюху, статен, румян, весел. Чем не жених, а?
- Ермолай-то? - как бы издалека, занятая собственными мыслями, вторила Акулине девушка и потупила взор, взгрустнув в сердце своем.
Ермолай, права холопка, юноша хороший, может быть, даже красивый, да только не лежала душа к нему, не хотела губить жизнь в браке с нелюбимым. Знала, ведала Алена, какие толки ходили вокруг нее среди кумушек, живущих в холопках у боярина Ивана Васильевича. О сим Хабар-Симский не слышал, ибо редко ворочался домой, одна служба государю заменила ему тихую, мирную жизнь в стенах родного дома. Чувствовала Алена, что боярин до сих пор питал к ней чувства, если не полюбовные, то близкие - как старший брат к младшей сестренке, как попечитель ее - отец названный. Все то понимала она разумом, а сердце неотрывно влекло ее в иную сторону и оттого становилось страшно, тосклико ей, сжималось все в груди у нее, когда въезжал на коне Иван Васильевич на подворье свое, как бежали ему навстречу Евдокия с детьми, а он обнимал их всех, целовал в уста супругу, и только лишь мельком обводил уставшим взором челядь - от отроков до седовласых стариков; на ней, Алене, он останавливал взгляд дольше, чем на остальных, и от этого еще сильнее колотилось ее сердце, а слезы радости и отчаяния застилали большие, ясные очи, обволакивая длинные пушистые ресницы влагой.
Евдокия Владимировна долгое время жила в неведении, мало задумывалась о молодой девице: мало ли их, сенных холопок снуют на подворье? Однако, женское сердце не могло жить во тьме, дозналось о чем-то. Да еще старая стряпуха нечаяно проболталась о прошлом Алены. Вот тогда-то и возненавидела боярыня сироту. При отъезде Ивана Васильевича призвала она к себе ни о чем не подозревающую девицу, сказала:
- С сего дня ты перейдешь на сторону нижних холопов, будешь следить за курятником. А постельницу я и сама себе сыщу. А теперь ступай вон!
Вздохнула Алена, да ничего не ответила: она здесь никто. А Евдокия проводила ей полной ревности взглядом, в сердце завидуя, сама того не ведая, красоте последней. Обе они были несчастными: одна нелюбима, но родная; а вторая - близкая, но одинокая.
Воротился Иван Хабар-Симский из Москвы, удивился, что его любимой Аленушке нет. Горькая боль окутала его сердце, в мыслях он уже представил самое худшее: умерла. Бросив все, отправился боярин по дому искать Алену, вопрошал слуг, но они лишь потупляли взор, пожимая плечами. К нему приблизилась Евдокия в окружении юных девушек - Аленушки среди них не было, проговорила:
- Ты ее ищешь?
- Да.
Боярыня отозвала холопок, и когда они остались вдвоем, ответила:
- Здесь нет твоей зазнобушки и не будет.
- Что с ней? - Хабар-Симский схватил жену за руку, с силой тряхнул, но тут же отпустил, осознав, что выдал свои чувства.
- Не бойся, Аленка жива и невредима, тут она - на подворье нашем, в курятнике.
Хабар-Симский отстранился от Евдокии, радуясь за то, что Алена жива и находится рядом, однако, она невредима, пока он дома, а что произойдет, когда ему вновь понадобиться ехать на войну? Евдокия - гордая, умная, не простит бедной девушки ни любви супруга, ни ее нежной красоты, а искать холопку не будет никто. Что делать?
Поздно вечером Иван Васильевич лег почивать под теплый бок жены. Евдокия уже спала, плотно прижав одеяло к подбородку. Боярин тихо позвал жену по имени, но та даже не шелохнулась - крепкий сон. Долго ворочился Иван, мысли одна тревожнее другой поочередно рождались в голове и словно бег по длинной дороге - выискивания пути решения и оттого сильно стучало в груди сердце. Уморенный несчастьем, Иван провалился в сон - сновидение было глубоким, но коротким. Вскочил боярин, пошарил вспотевшей рукой вокруг себя - Едвокии подле него не было, заместо нее была лишь смятая простынь да откинувший край одеяла. Сне как не бывало, Хабар-Симский встал, сполоснул в холодной воде пылающее лицо, от прохлады стало как будто легче дышать. Тихо вышел из опочивальни, еще тише добрался до горницы, откуда доносились женские голоса. Боярин притаился в дальнем углу, прислушался. Говорила Едвокия, обращаясь к старой кухарке:
- Ты должна отвести Алену к обрыву и столкнуть в реку. Не исполнишь, на милость мою не расчитывай.
- Да... боярыня, как же так? Неужто я душегубица какая? Такой грех на душу брать!
- Я не велю убивать ее, глупая баба! Лишь столкнуть в реку, а будет Божья воля - доплывет до берега.
- Господи, да неужто так можно? - старуха перекрестилась, вытерла слезы с лица.
- Сделаешь то, что говорю - получишь награду; не сделаешь - твоя же беда, - голос Евдокии был жесткий, резкий, ни единый раз не дрогнули нотки в нем.
Ивану Васильевичу стало худо и страшно - не из-за опасности, что нависла над головой любимой, а из-за того, какой Евдокия стала за прошедшее время. Нечастная женщина, бедная жена - что сталось с ней в порыве бездушной ревности? Сам того не ведая, боярин быстро выбрался из дома, ринулся к курятнику, в котором спала Алена. Девушка почивала на соломе, положив под щеку руку; дыхание ровное, щеки покрыты румянцем, пушистые ресницы бросают тень; хороша Алена - ну как такую красоту губить? Осторожно растолкал Иван Васильевич девушку, боясь, что вот-вот придет Евдокия. Алена приоткрыла глаза, потянулась всем своим гибким телом, исподняя рубаха не могла скрыть мягкого очертания ее груди.
- Аленушка, вставай, - позвал ее боярин.
Находясь все еще между сном и явью, девушка не сразу разобрала милый, до боли знакомый голос. И когда он повторно позвал ее по имени, она окончательно проснулась, страх сковал все ее тело.
- Одевайся, Алена, уходить надобно, - быстро сказал Иван Васильевич.
Не сразу девушка поняла, что происходит, однако подчинилась, быстро накинула на себя широкую рубаху, натянула красную юбку. Боярин взял ее за руку, потянул на улицу. Ночь окутала пеленой все подворье и близлежащий лес, на небе тускло горели звезды. В этой новой, еще непривычной тишине, Иван Васильевич молвил, глубоко вздохнув:
- Нам придется отныне расстаться, люба моя. А свидимся еще аль нет, то одно Богу ведомо.
- Расстаться? - не поняла сказанного девушка, хотя в душе чувствовала нарастающую тревогу.
Иван Васильевич оглянулся по сторонам - нет ли поблизости кого? - произнес, и каждое слово давалось ему с трудом:
- Я должен говорить быстро, ты молчи, ни о чем не спрашивай, - он наклонился, шепнул ей в ухо, - Евдокия порешила извести тебя, но я хочу спасти твою жизнь. Иди сейчас по лесу, держись все время берега реки, за поворотом поверни направо - там будет моя деревня. Когда придешь туда, спроси тиуна Ефима - скажешь, что пришла по моему указу. А теперь иди, пусть Господь поможет тебе, - трясущимися руками он перекрестил Алену, зная, что расстаются они не на день или два - навсегда.
Алена плакала, сердце ее готово было вот-вот разорваться, а руки ее, оледеневшие от непомерного горя, не выпускали ладони милого, который стал для нее единственным родным на свете, и чувства эти были более, нежели между братом и сестрой, отцом и дочерью. Меж их неначавшимся расставанием пролился невидимый свет, озаривший не лишь сердца, но даже разум. И горечь, что испытали оба, сталась не такой, как впервой, а чище, яснее.
Иван Васильевич довел Алену до ворот и внутренне сжался, когда женская маленькая фигурка расстворилась во тьме. Теперь он не увидит ее, не коснется его взгляд с ее очами, но даже так - пусть в светлой памяти - будет жить ее любимый образ. И тогда расставание уже не казалось чем-то невыносимо тяжким бременем как раньше.

Алена осторожно ступала по высокой колючей траве средь деревьев. В небе белым зеркалом светила луна, отражаясь бликами в темной воде. Ветер слегка пошевеливал листья, под его слабым порывом качались туда-сюда тонкие камыши. От каждого невольного шороха аль треска леденело в сердце, страх сковывал члены ледяной дрожью. Алена испугано озиралась по сторонам, если вдруг до уха доносился отдаленный звук ночного леса. И боялась она не кикимор болотных, ни злого лешего, ни страшного водяного - всех тех героев детских сказок, а боялась татей или лиходеев, которые то и дело наводили ужас на одиноких путников - грабят, убивают. Не хотелось и ей ныне оказаться в руках разбойников. Страх за жизнь свою вытеснил все иные чувства, и даже расставание с Иваном Васильевичем не казалось более незабвенным горем.
Но что это? Где-то в стороне, за спиной, треснула ветка, потом еще раз - не похоже, что это всего лишь ветер. Алена остановилась, прислушалась. Гулко билось сердце и она приложила ладони к груди - там, откуда доносился стук. Тут послышались шаги, и шаги эти все приближались и приближались к ней. Кто то был? Лихой человек аль дикий зверь? Девушка, приподняв подол юбки, ринулась бежать. Ветви деревьев хлестали по лицу, колючая трава больно царапала ноги. Добежав до одинокой большой ивы, Алена остановилась, тяжело дыша. В ушах стоял звон от быстрого бега, шагов она более не слышала. И только она обрадовалась было, что удалось уйти от преследователя, как вдруг кто-то схватил ее за локоть, дернул к себе. Алена в испуге вскрикнула, широко открытыми очами глядя на странника. Она все смотрела и смотрела в его лицо и не могла поверить, что это был Ермолай.
- Как... что ты здесь делаешь? - переведя дыхание, спросила девушка.
- Я отправился следом за тобой - так наказал боярин, дабы охранять тебя в дороге.
- Боярин? - не поверила она, добавила. - А почему я должна верить тебе? Может статься, ты порешил убить меня по наказу Евдокии Владимировны? Что ж, ты нашел меня, давай - режь, убивай!
Ермолай опешил, отошел на шаг назад, воскликнул от понесенной обиды:
- В уме ли ты, Аленка? Неужто я душегуб какой? Ты же знаешь меня и понимаешь, что я не способен на зло. Иди ко мне.
Алена продолжала стоять в нерешительности. Ермолай схватил ее за плечи, придвинул к себе. Теперь они находились совсем близко друг к другу, ощущая их общее горячее дыхание.
- Глупышка моя, - ласково прошептал юноша, - ежели бы я восхотел убить тебя, то не заговорил бы с тобой. Зачем? Ударил бы по голове, нож в сердце и все. Эх, да что объяснять-то?
От его голоса стало как быдто светлее, и Алена прижалась к его груди. Ермолай обнял девушку, сквозь холщовые рубахи чувствовал молодое упругое тело. Их уста слились воедино. На землю упала юбка, следом длинная рубаха. Ермолай запустил свои перста в ее густые шелковистые волосы, что словно волны заструились по плечам и спине почти до колен. Вместе они упали на влажную траву под полог ветвей ивы. Где-то внизу плескалась вода да шелестели друг от друга камыши...

Через день холопы Ивана Васильевича нашли на берегу тело женщины. Лицо ее было обезображеное, почерневшее. Евдокия, прознав о том, решила, что утопленница и есть Алена, и сердце ее, разрывавшееся от ревности, успокоилось.
Но никто не ведал, что Алена и Ермолай благополучно добрались до деревни, где и поступили на службу к тиуну. Алена, сменив имя, стала называться Аглая, и вскоре в деревенской церкви была повенчана с Ермолаем.