Бессмыслица

Жить среди людей было тяжело, но Алёша терпел неприятности, постоянно обрушивающиеся на него, так как по непонятной причине считал своё появление на этой земле не случайным, а с целью, неизвестной до сих пор, но которая когда-нибудь откроется. Он ждал момента озарения, но годы шли, а тайна так и не открывалась.
Посещение храмов, увешанных иконами с ликами Бога и святых, с надеждой уразуметь, когда и как осуществится его миссия на земле, не давало ответа и каждый раз, не найдя его, он возвращался из храма с сомнением в душе: «А есть ли Бог?». Когда умирали его близкие и знакомые, Алёша внимательно вглядывался в их застывшие лица, пытаясь понять, что же давало им силы жить, что же вдохнул в них Бог или кто-то там другой? Ему было непонятно: откуда, когда и как появилось его сознание, и он стал мыслящим человеком. Попытки вспомнить первый миг проблеска сознания приводили к одному - перед глазами возникала маленькая тёмная комнатка с окном, выходящим во двор, где играли дети. Он лежал на кровати с тяжёлой формой кори, над ним склонилась мама. Доктора отказались выхаживать его. Помогла бабка-ворожея, что-то нашептавшая ему на ухо и давшая силы побороть тяжёлую болезнь. До сих пор в его ушах звучит шепот ворожеи, но он не может разобрать, что она бормочет, какой ларец открывает ворожея в его душе.
Может быть, первое духовное озарение пришло к нему в тот миг, когда родители оставили его у бабушки, в покосившемся деревянном домике на берегу широкого и бурного Амура, а сами уехали отдыхать далеко-далеко на знойный юг. Во время их отъезда он стоял на кухонном столе и орал во всё горло от нахлынувшего чувства обиды и одиночества. С тех пор они поселились в его сердце навсегда и тревожили душу с завидным постоянством.
Куда ни кинь, выходило, что сознание его породили болезнь, обида и одиночество. Отсюда у него были все основания ненавидеть людей и весь окружающий мир, Но, как говорится, нет худа без добра. По мере того, как в теле развивались болезни, в сердце накапливались обиды, и обострялось чувство одиночества, в душе пробивались ростки протеста против несправедливости жизни. Сначала распустились листочки любви к природе: весенней травке, пробивающейся через войлок отмершего растительного опада; восходу огромного, ещё не яркого и не жаркого солнца; росе, покрывшей холодными каплями заливные луга; собаке, преданно смотревшей на него своими влажными и блестящими глазами. Он плакал от избытка чувств, накатывающихся при виде великолепия, красоты и таинственной прелести природы.
Потом его стали притягивать к себе люди. В первый раз он влюбился в соседского мальчика, шустрого и бойкого татарчонка Карима, сына дворника. Ему нравились чёрные, с чуть заметными зрачками глаза Карима. Они гипнотизировали его и заставляли делать всё, что ни предлагал дружок. Мальчишки вместе бегали к кондитерской фабрике и выпрашивали сладости через маленькую форточку в огромном запылённом окне. Он стеснялся клянчить конфетки, а Карим, просунув руку в форточку, выкрикивал: «Дай ириску!», - до тех пор пока не получал болезненный удар по рукам или ещё тёплые сладкие квадратики в ладошку. Тёплые ириски быстро таяли во рту, как кусочки мороженого, оставляя сладковато-горьковатый привкус. Вечером, забравшись под одеяло, он сглатывал воспоминания о сладких минутах, проведённых с Каримом, и чувство благодарности волной жара пробегала по его телу, и каждый раз, засыпая, он мечтал о следующей встрече с другом и не представлял жизни без него.
Алёша ещё не знал, что такое любовь, что апофеозом любви является слияние плоти и духа, что это единство очень неустойчиво и неуловимо. Он считал, что любит свою маму и бабушку, так как очень скучал без них, потому что они заботились о нём и уделяли ему повышенное внимание, как единственному мужчине в доме. Отец умер рано, и он не успел полюбить его. К тому же в памяти Алёши отпечатался больной шлепок, которым наградил его отец за непрекращающийся рёв из-за боли в животе, попавшей туда с молоком, который почему-то обидел его на всю оставшуюся жизнь.
Он принимал за любовь всё, что вызывало в нём ощущение сладкого томления и предчувствие желанной встречи. Именно, поэтому в зрелом возрасте своей первой любовью он считал мальчика Карима, а начало её видел в природе. Но Карим изменил ему, подружившись с девочкой из другой татарской семьи, которой не нравилось, что её новый друг отдаёт каком-то русскому мальчишке конфеты, выпрошенные на кондитерской фабрике. К тому же её родители постоянно молились Аллаху, а русский мальчишка вовсе не ходил в церковь и не верил в Бога. И однажды она сказала Кариму:
- Выбирай, с кем ты будешь дружить: со мной или с ним!
Карим выбрал её и стал избегать друга, и, в конце концов, попросил его не ходить к нему в гости.
- Отец ругается, что я дружу с безбожником и внуком врага народа, - объяснил он свою просьбу.
Дед, действительно, пропал в магаданских лагерях, осуждённый тройкой НКВД за контрреволюционную троцкистскую деятельность. Когда-то он был большим коммунистическим начальником, и дед Карима, тоже дворник, каждый раз ломал шапку при встрече с ним. Теперь пришла пора возвращать долги, но должники сгинули в сталинских лагерях, и по долгам поневоле приходится отвечать их детям и внукам.
После первой близости с женщиной Алёша удивился, что чувство любви к ней вспыхнуло и сгорело очень быстро, как сухие щепки в ночном костре. Потом это же повторилось с другими женщинами, и он понял, что слияние плоти не порождает долговременной, а тем более, вечной, как пишут в книгах, любви, а только удовлетворяет на какое-то время плотское желание. Слияние же мужской и женской душ – явление маловероятное, как неожиданное совпадение замка и ключа, найденных случайно в огромной куче хлама.
«Если два человека – мужчина и женщина, влекомые зовом плоти, не могут долго любить друг друга, то, что говорить о любви к другим, так называемым ближним?» – мучился он вечным вопросом.
«Как можно возлюбить преступника, жестокого убийцу, того, кто лишает тебя жизни?» – недоумевал он.
В жизни Алёша видел гораздо больше ненависти, чем любви: бытовые убийства по поводу и без повода, массовые расстрелы во время войны, разорванные взрывом на части тела невинных в мирное время, жестокие издевательства одних людей над другими.
«Чему научил людей Иисус Христос, приняв за них страшные муки? – мучился он, - ни человек, ни человечество не стало лучше за две тысячи лет после его распятия на кресте. Скорее, оно стало ещё хуже и катится в тартарары. Люди всё меньше и меньше ценят жизнь себе подобных. Человек начинает считать себя равным Богу: «Я захотел – и он умер, а я остался жить. Бог дал, а я захотел – и отнял. Чем я отличаюсь от Бога? »
На него напали поздно вечером в парке, когда он возвращался с работы домой. Два наркомана, угрожая ножом, потребовали от него отдать сумку и вывернуть карманы. Он воспротивился такому наглому насилию и получил удар ножом в живот. Истекая кровью и чувствуя, как жизнь уходит из него, он с недоумением спрашивал у кого-то, то ли у себя, то ли у Бога: «Неужели жизнь кончается так глупо и жестоко, не дав ему возможности понять, зачем он родился, в чём смысл его существования? Почему эти люди отняли у него жизнь? Почему для них моя жизнь ничего не стоит? Наверное, они не видели во мне человека мыслящего. Они не осознали, что каждый человек – это целый мир. Если бы они понимали, что, уничтожая меня, разрушают тот самый мир, частью которого являются, то не стали бы убивать? Лишая жизни других, человек лишает жизни и себя. Вот он остался один – и кому он нужен? Никому».