бродяга

Колоритный мужичок – подумал я, глядя на его большое пузо и короткие ножки. Может быть, до пенсии одним только начальником и работал.
Его смутила моя мусульманская тюбетейка. Он наверное подумал, будто я бздерорист; и когда мне вслед залаяла потревоженная собачка на привязи, то решил сам провериться по моим непонятным следам.
Мужичок прилёг рядом со мной на траве.- Откуда вы к нам? Что это пишете?
- Да из города. Статью для газеты.
- Аааа.- Он развернулся поудобнее; и сразу стал делиться со мной главными новостями своей прошлой и нынешней жизни.- Меня анька, кума, за щебёнкой послала. И песок ещё надо принести. Завтра кум начнёт мне печку перекладывать. Я-то сам уже не могу, устаю быстро после аварии.
- Расскажите.- Я понял, что с ним можно без церемоний. Бесцеремонно – это похамски; а без – это именно то что нужно, потому как мужичок был прост и незлобив.
И он легко начал говорить о себе – затворник, много лет проживший в одиночестве.- Пошли мы с кумом да племянником срубать старый бесплодный сад. Ну там, яблоньки, груши и вишник. А выпили перед этим делом.- Он щёлкнул себя по горлу, словно отмеряя дозу от ботинок до шеи.- И вот после этого я ничего не помню. Только что через пять дней очнулся в больнице.
- А что же случилось?- Сам он выговориться не мог: ждал моих наводящих вопросов, и личной заинтересованности.
- Я и не знаю. Кум рассказал потом, как меня зацепило грушевыми ветками да потянуло под ствол. В голове было две дырки и мозг опустился.
Мужичок снял с себя кепку; слегка наклонившись, показал седую кучерявую голову с маленькой плешью. Но мозга я не увидел – видно, он действительно глубоко опустился.
- Страшно было за себя?
Он надул губы, словно высасывая из плохонькой памяти ужасы тех тёмных дней.- А я и не понял, что мог умереть. Это врачи ведь разбираются – они и сказали, молись мол, кровоизлияние прошло мимо. Но инвалидность мне дали, годика через три.
Вот оно как: он ведь инвалид, а я грешил на ленивого начальника. Стыдно, брат.
- Правда, у меня только третия группа, шесть тысяч всего. Но для нашей деревни мне впору. Огород, живность – даже на телевизор смог выкроить… Кстати, может ты знаешь – в него недавно гроза шибанула, так мне его по страховке должны чинить? или за деньги?
Он явно голосом напирал на первое; и очень хотелось обнадёжить мужичка, но я всамделе не знал.
- Извините, тут я не в курсе. А вы один сейчас живёте?
Не думал, что ему станет так тревожно от моего пустенького вопроса. Он завозился на земле, переворачиваясь с боку на бок как жук на спинке, а потом без вздоха, но с сожаленьем на лице, ответил:- Жена ушла от меня через пару лет после этой аварии. Я ей с детьми свой дом хороший оставил, а сам переехал к отцу в эту вот развалюшку. Хотя тут жить можно,- тут же поправился мужичок, не желая чуждых сочуствий.- Особенно что пруды близко, и ручей между ними. Люблю посидеть в тишине. Вместе со своим паршивлюком.
- С кееем?- улыбнулся я, растягивая рот как цирковой клоун, которого вдруг самого удивила наивная непосредственная детвора.
- Паршивлюк это мой кот.- Мужичок нежно погладил комочек травы под рукой словно шёрстку кота.- Он не от футболиста произошёл, а от слова паршивец. Рыбу у меня постоянно крадёт из-под рук. А однажды даже за крючок с карасём зацепился. Вот крику было, пока я его не снял.
- Пёс его, наверно, гоняет подвору?
- Нееее.- В добром голосе сразу отразилась вся взаимная приязнь этой почти одичавшей троицы.- Кобель с котом дружно живут, потому что я не позволяю им ссориться. Если мы снова здесь разведёмся, то это же опять хату на троих придётся делить.
Мне было интересно с ним. Он так представлял вокруг жизнь, как будто кроме этого дома под соснами и трёх отшельников в нём на свете ничего больше нет.
- Спокойно вам тут?
- Хорошо, мы не жалуемся.- Он с самого начала говорил не очень-то внятно, и теперь я понял, почему – мужичок просто отвык от гостей и бесед, и от слов.- Ещё бы здоровья прибавить. А то после труда я начинаю задыхаться.
Он показал на себе чуть повыше арбузного пузечка: там мог находиться желудок, или кишка, или лёгкие. Не думаю, что врачи стали бы им всерьёз заниматься, одним из мильёна больных. Это ж не президент, который может в обмен на приятную услугу отблагодарить машиной, а то и квартирой. Того единственная жизнь ценится дороже чем народная общая.
- А как на втэке сказали?
Я тоже не особо жалел мужичка – это ж не я инвалид. Мой интерес был бульварен, как у любопытствующей соседки, что слушая думает – хорошо что не мне.
- Знаешь, о чём они безрукому говорят на комиссии? – обязательно приходите на следующий год, может быть у вас рука отрастёт снова.
Из уст его вырвался торжествующий хмык: он вроде бы должен был обидеться на врачей, которые его надоедливо мудровали – но почему-то откровенно потешался над ними, словно весёлый висельник, у коего то и дело обрывается верёвка и он уже теперь всерьёз верит что будет жить вечно.
- Да; они такие.- Я уже давно наслушался об этих втэках и сам мог подтвердить с чужих слов.- Говорят, что они так делают для экономии средств – им вроде бы за это полагаются премии всякие.
- Не знаю. Я-то не жалуюсь; а другим, кто в городе живёт, не хватает. Там у вас цены едриховские.
============

Прямо посреди осиновой делянки, в двадцати шагах от железных рельсов, укрытый чёрными кочерыжными витыми ветвями да сучьями сучьими, стоял полуразвалившийся дом путевого обходчика. Рядом с ним два сарая, уже намертво вросших в землю своими плеснявыми стенами, которые не видно где там, но давно пустили цепкие корни.
У меня ещё было полчаса до прихода электрички, и я зашёл в этот дом. С низким поклоном, потому что пришлось угибаться под упавшими балками; и на полусогнутых, чтобы не провалиться сквозь разобранный пол.
Одежда и обувь. Они всегда первыми бросаются в глаза среди домовитой разрухи, как будто хочется яво представить, какими же были хозяева этой жизни. Вот красный плащ, по модному обличью и особенно по большим овальным пуговицам подходящий для симпатичной женщины. Старуха б не стала такое носить, сказав – да сказились вы, что ли, немедленно сдайте обратно, и лучше отложите эти деньги на похороны. – А для молоденькой женщины, редко видящей новых людей и новые вещи, это славный подарок.
Пожилому человеку больше подойдут вот эти забытые валенки. Они не так растоптаны как обычные, потому что в них почти намертво вварены резиновые галоши, и как видно, добросовестные заводчане той самой валяльной фабрики постарались на совесть, а может на славу.
Я снял свой ботинок и сунул правую ногу в тёмный раструб – стало немного страшновато, когда она упёрлась в неведомое, не желая дальше ползти. Оказалось, мне помешало мышиное гнездо. Эти мыши в прямом смысле грызли гранит науки, распотрошив на свою тёплую лёжку учебники физики, химии и алгебры. Из валенка ссыпалась целая горка бумажных амперов и тангенсов, а следом с полстакана холодненькой ашдвао. Все в этой мышиной семейке были формулоедами, а не гуманитариями – литературой и историей тут и не пахло.
Ура; я нашёл ключи. Они блестяще лежат в пыльной тумбочке, тумбочка в заброшенном доме, а дом возле той самой железной дороги, где много лет назад произошло ограбление золотого поезда, перевозившего слитки с драгоценного рудника. Наверное, обходчик совместно с женой – но не посвящая малолетних детей – тёмной ночью запрыгнул на проходящий вагон с рьяной лошади, сбил замки, и сколько успел до ближайшего перегона, набросал своей бабе в мешок червоного золота. А потом они были таковы – непроглядная тьма скрыла их вместе с сокровищами.
Скорее всего, что после этого они двадцать лет выжидали срок давности за своё преступление – и когда всё забылось в милиции, в следствии, то достали сундук из подполья. Именно на эти лелейные денежки они купили себе новый дом, заморскую машину и долго ожидаемую амнистию.
Интересно, сколько ж их было? Две маленькие комнаты, кухня, веранда – наверное четверо, да плюс охраняющий пёс вон в той конуре, поднакрытой резиновым шифером. Старший сын первым закончил деревенскую школу; помаялся годик рядом с роднёй, уговаривая плачущую матушку, и с благословенья отца съехал в город учиться на агронома. А за двумя свиньями да лошадью осталась присматривать дочка, втихомолку влюблённая в бравого парня с колхозной усадьбы. Может быть. это он подарил ей тот красный плащик в день совершеннолетия.
Точно. Её звали аллой. Чёрным по белому на полу в поросячьей закуте – тетрадь по литературе ученицы 9-ого класса аллы поповой. И на первой странице: образ раневской в пьесе антона палыча. Ох; она разобрала её до подкорки, до голубой дворянской паразитической кровушки. Прямо так и написано: паразитка, сгубившая цветущий вишнёвый сад в угоду своим великосветским привычкам – вредным, капиталистичным. Много ещё поколений крестьян, таких как бедненький старенький фирс, он мог бы прокормить вишнями, если бы не был порублен под корень безжалостным, но обманутым дворянской спесью, страдальцем лопахиным.
В углу сарая косенько стояла ржавая печка-буржуйка на трёх уже подгибающихся ножках; и мне вдруг показалось что все эти вишни, все поленья и сучья из них были скормлены в её прожорливую утробу для обогрева двух свинок и лошади – когда ещё печь жила в силе, когда перепаливала всё что в неё кидали, а потом дымила этим прахом словно прирельсовый крематорий.
Много лет прошло; и вот теперь пятое поколение раневских крестьян по фамилии поповы – наверное, происходящих из выше, из барского духовенства – купили себе большой дом в городе и иноземную машину. Может быть даже, у них самих есть наёмные батраки – садовник и горничная. И они все вместе высаживают в своём новом родовом поместье дивный абрикосовый сад.