Почему я выбрала папу

ГАЛИНА ВИШНЯКОВА

Мне приснился сон: будто я нахожусь в каком то темном полуподвальном помещении без окон, со стенами из тёса. Сквозь щели наискосок пробиваются полоски солнечного света, в котором, как рыбки в аквариуме, медленно плавают крошечные пылинки. Я чувствую себя как в западне: окон нет, а дверь высоко. И вдруг сквозь щелочку замечаю, что по улице идет отец. Он открывает скрипучую дверь, но в темноте не видит меня. Плача, я пытаюсь дотянуться - обнять его за ноги, и ужасаюсь неестественному холоду, проступающему сквозь старенькие штанины: «Папа, мне сказали что ты умер…».
- Доченька... - впервые в жизни я слышу в голосе отца потрясающую нежность…
Просыпаюсь на залитой слезами подушке с чувством невосполнимой утраты. И первая мысль:
- Может быть известие о смерти отца – только страшный сон? Вот я проснулась, и теперь все будет как прежде…
Но нет! Холодный поезд с белыми махровыми окнами, сквозь стылую морозную ночь мчит меня в маленький целинный поселок на похороны папы.
Я вспоминаю свое безотрадное детство и айсберг обиды, многие годы дрейфовавший в акватории моей души, начинает медленно таять и проливается на свет божий горячими слезами.
Обиды не за то, что жили бедно, питались скудно и одевались кое-как, а за то, что он нас НЕ любил. Но смерть прощает…



ССЫКУХА

- Ах, ты ссыкуха! Раздевайся, сегодня ты будешь спать не на матрасе, а на голой кровати! – голос отца звучит так грозно, что я не осмеливаюсь ослушаться и начинаю медленно снимать старенькое платье, чулки на резинках и ложусь на холодную металлическую сетку. В доме с утра не топлено, моя кровать стоит у заиндевевшего окна, от которого ужасно дует.
– Нет! Всё снимай! И трусы тоже! Маме надоело стирать твои вонючки! Матрас уже прогнил уже от твоего ссанья! Ты весь дом нам провоняла! Ссыкуха!
Не поднимая глаз, я обреченно снимаю майку и трусы, медленно складываю вещи на полу у кровати и сворачиваюсь на койке голым клубочком… Мне скоро шесть лет. У меня энурез. Каждое утро я просыпаюсь в мокрой постели и в страхе быть наказанной.
Мой четырехлетний братик Коcтик смотрит на меня с осуждением и повторяет вслед за отцом: «Ссыкуха, ссыкуха, ссыкуха»…
От холода и несправедливости меня колотит дрожь, зуб не попадает на зуб… Обидная игра, затеянная отцом, затягивается, я пытаюсь подняться с кровати, но папа за шею все сильнее прижимает меня к ребристой проволочной сетке, которая больно режет кожу…
- Я тебя воспитаю! Язви тебя в душу! Ты будешь лежать здесь голышом до тех пор, пока ни дашь мне честное слово, что больше не будешь ссать в постель!
Пытаясь вырваться из его больших и недобрых рук и захлебываясь от боли и обиды, я не знаю, как объяснить взрослому человеку, который знает все на свете, почему же это происходит со мной, ведь каждый вечер, ложась спать, я мечтаю только об одном – проснуться в сухой постели…
- Честное слово …
- Что? Я не слышу!
- Больше не буду…
- Ну, то-то же! Попробуй мне еще хоть раз… Всю жизнь будешь спать на голой кровати! Язви тебя…


СКАЗКА


- Мама, расскажи нам сказку!
- Пусть папа вам сказки рассказывает! Мне некогда… - мама раздраженно гремит посудой.
Отец лежит на кровати с закрытыми глазами и изо всех сил борется со сном.
- Папа, расскажи сказку! Ну, расскажи… - канючим мы с братом.
- Ладно, ложитесь, укрывайтесь… - неохотно сдается отец, не открывая глаз.
- Мы уже укрылись! - радуясь редкой минуте родительского внимания, мы с Костиком устраиваемся удобнее.
- В некотором царстве… Жил-был… Язви его… - не отрывая головы от подушки, начинает свое повествование отец.
- Иван-Царевич…
- Ну да… Поехал он …- сказочник медленно погружается в нирвану дремы, пауза затягивается.
- Искать себе невесту! – переглянувшись, в два голоса громко подсказываем мы отцу развитие сюжета.
- А…? – пугается папа, вырываясь из объятий Морфея.
- Иван - Царевич поехал искать невесту!
- Да… Значит… Поехал…
- Пап, а потом что?
- Поехал… Поехал… Под Атбасаром машина стала… Груженая…- отец опять замолкает и… вдруг тихонько всхрапывает…
- А что потом?
- Крестовина, язви ее, полетела… Без нее не поедешь… Закрыл машину… И пошел…
- А дальше?.. – не сдаемся мы.
- Шел, шел… Километров… шесть… отмахал…
- Пап, отмахал…А потом?
- Добрался до автобазы… Нашел…. у ребят крестовину, и - назад… - бормочет еле внятно наш рассказчик.
- Лучше бы он на коне поехал, конь не ломается… - Костик пытается спасти сказку и изо всех сил трясет отца за плечо. На мгновение тот открывает ничего не понимающие глаза:
- Кто… не ломается?… - Ох, язви вас … Когда ж только вы повырастаете…


РАССТРЕЛ

- Собирайся, - говорит мне отец, - пойдем со мной!
- Куда?
- Только быстро! Увидишь…
Отец ждать не будет. Торопясь, на босу ногу я надеваю большие мамины валенки, с трудом застегиваю худенькое пальтецо. Мы выходим на улицу.
- Шагай за мной след в след, а то снег глубокий – провалишься… - отец идет впереди в распахнутом овечьем полушубке, на плече у него новенькая берданка, в руке на поводке - наша старая, черная собака неизвестной породы по кличке Кутька. Пес упирается, с трудом карабкается по глубокому снегу, поскуливая, он то и дело оглядывается на меня. Мы с братом всей душой любим нашего лохматого друга. Он каждый день преданно сидит на улице перед окнами дома – ждет нас … Сколько в его собачьих глазах ошалелого восторга, когда пряча от родителей, мы в кармане украдкой выносим ему кусочки сахара. Прежде чем жадно проглотить лакомство, пес, повизгивая, с благодарностью облизывает своим теплым шершавым языком наши руки и щеки…
Любимая игра Кутьки - стащить с руки варежку, потом отбежать в сторону и быстро закопать ее в снег. Мы, карабкаемся по сугробам, находим рукавичку, откапываем, но собака, улучив момент, успевает ухватить свою добычу у нас из под носа, и во всю прыть несется ее перепрятывать…
- Пап, мы на охоту идем? - на всякий случай уточняю я.
- На охоту, на охоту! – скороговоркой отвечает отец.
За поселком открывается бескрайняя снежная целина. На фоне ярко-голубого неба снег искрится миллиардами таких ослепительных искр, что смотреть на него просто невозможно. Я стараюсь шагать как можно шире, с трудом поспеваю за отцом. Белые хлопья набиваются в широкие голенища валенок и медленно тают, но я не решаюсь остановиться и вытряхнуть снег, потому что боюсь отстать от охотника. Легкий морозец пощипывает мои голые ноги - второпях я не успела надеть чулки, руки тоже покраснели от холода - варежки недавно закопал в сугроб Кутька, а я не смогла их отыскать...
Вчера вечером приходила соседка и громко ругалась из-за того, что наш пес придушил ее курицу. Мать с отцом пообещали ей, что разберутся… Но, если папа взял собаку на охоту, значит, никаких разборок не будет. Ведь родители прекрасно понимают, что наш добряк ни то что курицы, - мухи не обидит. Как он будет охотиться? Если встретит зайца, то наверняка тут же начнет играть с ним …
- Разве это собака? Перед всяким хвостом машет… Какой с нее сторож? – всегда сердится отец.
- Да у нас и охранять – то нечего! – возражала ему мама, - Забава детям и то ладно!
- Ну, вот… пришли! Стой тут и не двигайся!
Я в недоумении оглядываюсь, на кого же мы будем охотиться? Недалеко наш поселок, метрах в двадцати – одинокое заиндевелое дерево. Ни заячьих, ни лисьих, ни волчьих тебе следов…
Отец привязывает к стволу березы упирающегося и скулящего пса… Вскидывает ружье…
До меня доходит весь ужас происходящего...
- Не надо!!!! Па-а-а-а-а-а…. – рвется на части мое маленькое сердце.
Теряя в глубоком снегу валенки и обжигая босые ступни, я со всех ног бросаюсь к собаке…
Выстрел грянул как гром среди ясного неба.
Не успев добежать до Кутьки несколько шагов, я падаю лицом в красный снег …
Мне кажется, что убили меня…



ПОЧЕМУ САМОЛЕТ ЛЕТАЕТ

Из-под машины видны кирзовые сапоги - папа ремонтирует свой старенький ГАЗик, а мой братишка сидит рядом на корточках - помогает ему.
- Так, а теперь найди мне накидной ключ на двадцать семь! – поступает команда и Костик безошибочно находит в брезентовой сумке - раскладушке нужный инструмент и подает его отцу.
- Ни хера не подлезть им... Дай-ка рожковый… - из-под машины доносится сопение и пыхтение. Длительная пауза, а потом радостный возглас: - Кажется подтянул! Скоро она у нас как новенькая бегать будет! Собирай железки, сейчас заводить будем!"
Пользуясь хорошим расположением духа нашего родителя, мой братишка задает очень важный вопрос, занимающий его в последнее время:
- Пап, а почему самолеты летают?
Сапоги зацарапали каблуками землю и исчезли, из-под машины показалось чумазое лицо, а потом и весь отец.
- Ну, во-первых, у самолета, как и у машины, есть двигатель, а еще пропеллер и… плоскостя… - как-то не совсем уверенно начал он свое объяснение.
- И…?
- Я ж говорю… Мотор работает, пропеллер нагнетает под лопостя воздух… Самолет разбегается… И пошел, пошел, пошел…- для убедительности рожковым ключом рассказчик продемонстрировал отрыв самолета от земли и плавную динамику полета.
- Но…почему же самолет не падает, ведь он же большой и же-лез-ный!
- Ах, язви тебя! Да воздушная подушка не дает ему упасть! Понятно?
- П-п-п-одушка?.. – растерянно моргает глазами Костик. В его планы не входит испортить настроение отцу: не очень то приятно постоянно чувствовать себя досадным недоразумением, которое способно только на то, что осложнять и без того безрадостную жизнь родителей. Смущаясь своей непонятливости и борясь с сомнениями, он, помолчав, все же решается задать еще один важный вопрос:
- Пап, а для чего ж тогда нужны самолету крылья?
- Вот ты… - дурило!!! - отец, выпучив глаза, прямо задохнулся от такого глупого вопроса, - Это же и есть - сами плоскостя!


СТАРАЯ КАРГА

На нашу голову свалилась гостья: с Полтавы приехала папина мама, которую он «за глаза» называл Старой Каргой – «это что-то типа Бабы Яги, только гораздо зловредней»... Бабушка привезла конфеты, печенье, а еще пеленки и всякую всячину для нашей новорожденной малышки.
Отец находится в долгосрочной командировке, и мы встречаем незваную гостью сами.
За одним столом со взрослыми мы пьем чай с невероятно вкусными ирисками и, навострив ушки, слушаем как бабушка «пилит» маму.
В деревянной качке заливается плачем наша маленькая сестренка. Мы уже привыкли к ее крику и не обращаем на него никакого внимания. Но Каргу, видно с непривычки, этот противный писк с каждой минутой раздражает все больше:
- И дэ ж цэ було, шоб дитё, как кошеня, жило два мьесяцу без имьени? – шипит наша гостья, смешно коверкая русские слова.
- Папа сказал, что б мы ее Салапетей звали… - пытаюсь я «защитить» родителей.
- Вот дурило! - аж подпрыгнула на табуретке наша гостья.
- Илюша не хотел больше детей… А я чего только не делала – и тяжести поднимала, и со стула прыгала… Девочка родилась недоношенная. Орет день и ночь … Он ругался страшно… Потом уехал… В командировку… У меня молоко пропало… Сил никаких уже нет… - обреченно оправдывается мама, крупные прозрачные капли текут по ее бледным щекам и падают в кружку с остывшим чаем.
- Ильюша ни хотив дитэй… - противным голосом передразнивает маму Карга, морщась, как от зубной боли, от крика нашей безымянной сестренки, - Був дурный, да узяв дурновату, воны не зналы шо робыть – подпалылы хату»! А ты не знаешь, от чего диты родятся? Не хочитэ детей – предохраняйтэся!
- Не хочет он п – п- п - предохраняться…
- Сто чиртив у его пиченки! Вин у батьку своёго уродывсь: ни муж, ни батька и ни хозяин…- смягчает грозный тон бабушка, - До тэбэ тры разу був охвициально жинат – дитэй прижив. А скильки раз ни охвициально… Ваших жэнихив война забрала, вот вин тэпирь за усих и отдуваеца! И на Цэлыну завербовавсь, шоб от алиментив удрать… Как же ш ты за ёго пишла? Ни бачилы очи шо куповалы?
- Не у меня никого…А Вы же знаете, какой он бывает, когда хочет кому–нибудь понравиться … Прилип как банный лист… Не говорил, что женат был… Не пьет.. Не курит… Не бьет … Не ругается матом… На гармошке играет…
- На гармошке грае… Э-э-э-эх, Салапетя ты, Салапетя! - горько вздыхает наша гостья, - Да вин же кохае тилько сэбэ!
- Бабушка Карга, а кто такая Салапетя? – уточняет Костик.
- Это батько твий мэнэ Каргой величае? Ох, же ш придумщик! Хто така Салапетя? Да у нашей деривни дурочка одна була полоумна …

Я злюсь на незваную гостью за то, что она, как говорил папа, «точит зуб на нашу семью» - говорит непонятные и обидные слова маме, от которых та плачет горькими слезами; ругает нашего папу, который старается, работает, деньги в командировке зарабатывает …
-Усе! – решительно и грозно проскрипела Карга на своем корявом языке, - Хватэ тут сопли распускаты! Дитё як надрывается… Воно вже грыжу себе накрычало… Сейчас наносимо воды, натопимо грубу, намоемо диток… Потом пиду у контору – усэ разузнаю про ёго… кон-ман-ди-ровку… Давнэнько я энтого битюга за кучерявый чуб не тягала!..

Мама с бабушкой быстро растопили печку, наносили из речки и нагрели на плите в больших ведрах воду, установили корыто.
Не отрывая глаз, мы с братом следили за действиями гостьи. Папа не раз повторял, а мы «мотали себе на ус», что с бабушкой всегда надо «держать ухо востро»: «Карга, она и есть Карга»!
Вот она осторожно берет на руки посиневшую от крика безымянную девочку…
- Добралась… - с ужасом шепнул мне Костик.
Но буквально на наших глазах зловредная Баба-Яга стала трансформироваться в нормального человека: добрым светом засветились её глаза, смягчились морщинки на загорелом лице и голос стал тихим, ласковым… Но мы, на всякий случай, бдительности не теряем!
- Назвэм дитятко Олею... - заворковала бабушка, - Цэ такэ красивэ имья… Таке добре… Даже если кажешь Олька, оно усэ одно - звучит ласково…
- Нарикаю тэбэ Ольгой! – громко крикнула она прямо в ухо нашей сестренке и, перекрестив, осторожно погрузила ее в теплую водичку, на поверхности которой плавали маленькие листочки чистотела, потом стала осторожно мыть кукольное тельце, тихо приговаривая какие-то непонятные слова.
- Мам, что это она делает? – мы с братом буквально впились руками в бортик цинкового корыта, когда Карга низко наклонившись, и стала большими желтыми зубами покусывать животик малышки вокруг пупка…
- Загрызёт!!! - ужаснулась я.
- Бабушка так грыжу лечит - «закусывает» … - упокоила меня мама.

Туго запеленав притихшую вновь нареченную в мягкие пеленки, наша гостья напоила ее из бутылочки с соской теплым молоком и уложила в качку. Потом в этой же воде вымыла маму, приговаривая:
- Кажное дитятко прийходэ в цей мир со своим шматком хлиба. Ни займай дитей, воны растут долго, а вырастают ох, как быстро! У них друга жизть будэ… - Помянэшь потом мое слово, - как видно, бабушка знала о тайных замыслах судьбы, - с Олькой ты свой вик доживать будэшь … А щас лягай и спы!

- Гарный хлопчик! Лобастэнький! Бог ума для ёго не пожалив! У моёго дида уродывсь… Той був знатный атаман в Украйне! – приговаривала она, когда мы с ней в четыре руки мыли, а потом укладывали в постель Костика.
.
- А Ганною тэбэ у мою чисть назвалы … Прыдумалы якыйсь эну-рес… Цэ ж простый спуг… Вылэчу я тэбэ и бильш нихто николы не будэ займать… - странно, но я начинаю ясно понимать речь, которая еще совсем недавно так резала мой слух…
В бабушкиных руках, жесткая мочалка, намыленная брусочком невиданного мною до сих пор душистого земляничного мыла, привезенного из далекой Украины, не дерет кожу, а мягко скользит по моей спине и по груди, по рукам, пена не жжет глаза.
- Ты вода очистна, ты очищаешь луга, ты очищаешь бэрэга…- ласковым шепотом произносила она волшебные слова заговора, поливая меня из старого ковша наговоренной водичкой - Ты очисть божью рабу Ганну от сглазу, от порчи, от усих хворий…

Повязанные белыми платочками, ошеломленные добрыми словами и нежными руками бабушки, мы, привыкшие к сосредоточенному молчанию мамы и постоянному раздражению отца, лежали с братом в теплой, чистой, сухой постели и слушали ее грудной голос, проникающий в самое сердце:
-Вы - роднэньки братик и сестрычка. Николы ни ругайтесь как задериха с неспустихой, усигда помогайтэ друг дружке…
Я смотрела в усталые бледно-голубые глаза и мои подозрительность и недоверие постепенно растворялись, таяли, исчезали, как мыльная пена в воде…
То ли «очистна» вода подействовала, толи волшебные слова, но что-то перевернулось в детской душе… Не зная как выразить переполнявшее меня чувство, всем сердцем я вдруг потянулась к этой большой и сильной женщине, ощутив в ней не только родную кровь, но и впервые в жизни – понимание и надежную защиту. Прижав к своему лицу горячую морщинистую руку, я прошептала:
- Бабушка, мы больше никогда-никогда не будем называть тебя Каргой!

Утро нового дня я встретила в сухой постели. В доме вкусно пахло жареными пышками. За столом сидел отец, бабушка и мой братишка Костик, они пили чай и о чем-то тихо разговаривали.
Мама и малышка Олька проснулись только к вечеру. Открыв глаза, мама обнаружила, что у нее вновь появилось грудное молоко…


ФАРШИРОВАННАЯ ЩУКА

Папа наш вообще-то не пьет, но выпивает довольно часто. И если примет на грудь граммов двести водочки, то засыпает тут же, за столом. Наша маленькая, худенькая мама каким-то непонятным образом доставляет его из гостей домой, раздевает, укладывает в постель, укрывает.
Выспавшись, часов в пять утра отец начинает будить нас всех по очереди своими вопросами:
- Когда я вчера пришел? Не помню ни гада… Хто меня привел? Вот вы паразиты! Спите… Батька вас кормит, поит, воспитывает, а вы ему отвечать не хотите… Язви вас в душу…
Сегодня мама приволокла отца, но ему не спится. Он стонет, мечется, ахает, охает…
- Может тебе водички подать? – беспокоится мама.
- Нет… Не надо…
Отец пытается встать, но пол уплывает у него из ног, тошнота подступает к самому горлу, кружится потолок …
- Может рассольчику?
- Умираю… - стонет он, - прощайте все…Э-э-э-э-х! Не довелось мне порадоваться жизни…
- Давай промоем желудок? – пытается спасти «умирающего» мама, - Промывание хорошо помогает!
- Э-э-э-э-х! Салапетя ты, Салапетя… Какое промывание? Я что, каждый день фаршированную щуку ем? Язви тебя в душу!…


ЗАБЫЛ

Сегодня замечательный день: за то, что я помогала маме присматривать за младшей сестренкой, отец взял меня с собой в командировку!
Мы выехали из дома еще затемно. Первыми загрузились в поле у новенького синего комбайна «НИВА» и, часа через полтора тряски по целинному бездорожью, наш, видавший виды ГАЗ-54, прибыл на пыльный ток. Под длинным красным транспарантом «Дадим стране миллиард пудов целинного хлеба!» возвышались золотистые барханы пшеницы. Папа раскрыл борта и веселые девчата в выгоревших ситцевых платьях и белых платочках, повязанных так, что видны были только одни глаза, ловко орудуя деревянными лопатами, быстро разгрузили машину. При этом они что-то задиристо кричали моему отцу, от чего его пасмурное настроение сразу заметно улучшилось.
- Сейчас заедем в одно местечко – позавтракаем…

И вот уже наша машина несется по буеракам какого-то поселка и останавливается у утопающего в зелени небольшого домика. Во дворе, приветливо помахивая хвостом, нас встречает большая серая овчарка, и мы без стука открываем дверь.
- Ну, здорово, Ваня! - громко и нарочито весело приветствует папа мальчишку лет десяти.
- Явился - не запылился….- ворчит себе под нос пацан. Он явно недоволен появлением незваных гостей.
- Где мать? – «не замечает» его неудовольствия отец.
- Где… Где… На работе!
- Я быстренько смотаюсь к ней… – кивает мне папа и весело насвистывая, скрывается за дверью.
Пацан нарочито старательно застегивает стоптанные сандалии неопределенного цвета и, не глядя в мою сторону, бурчит:
- Мне к бабушке надо! Уходи отседова!..

Лавочки у дома нет, присесть негде. Собака, еще несколько минут назад радовавшаяся нашему появлению, теперь грозно лает на меня из-за штакетника. Ничего не остается, как пересечь улицу и, зайдя за угол соседского сарая, мазаного грязно-желтой глиной, ждать появления отца. Передо мной небольшой пустырь, в центре его - водяная колонка, рядом с ней - огромная лужа, в которой плещется целая колония домашних уток.
К колонке подходят люди, в основном женщины, с любопытством поглядывая на меня, они наполняют ведра водой…
За пустырем - небольшой детский садик с зеленым двориком, во дворе шумно играет нарядная детвора…
Время идет, а отца все нет … Вот уже воспитательница в белом халате увела ребятишек в здание. «На обед, наверное …» - сглотнув слюну, с тоской подумала я.

Августовское солнце любознательно повернуло ко мне свой жаркий лик. Шершавая стена сарая слала горячей. Я уже различаю уток, плещущихся в луже. От многочасового стояния ужасно гудят ноги. Пересохло во рту. Но я не двигаюсь с места - боюсь пропустить появление папы…
Вначале казалось, что он вот-вот появится… Потом все острей стала нарастать тревога: может с ним что-то случилось? Тревогу сменил леденящий страх: меня бросили… Как теперь я найду наш дом, маму, Костика и маленькую Ольку? От всевозрастающей обиды, звеневшей во мне тугой натянутой струной все громче и громче, я потеряла счет времени…

«Хочу домой»! – кричала каждая клеточка моего маленького тела. Во двор детского садика опять вышли играть ребятишки, потом стали появляться взрослые и уводить их домой. Домой шли коровы с пастбища. Домой, вперевалочку, утопая в пыли коралловыми лапками, потопали утки. Домой несли женщины ведра с водой…
С каким нескрываемым любопытством и сочувствием смотрели они на меня! Вот остановилась одна, другая, третья… Незаметно у сарая собралась взволнованная толпа. Люди задавали мне вопросы, но во мне всё словно оцепенело…
- Она, наверное, немая… - решили тетки.
- Я видела, она с утра тут стоит…
- Подкидыш…
- Худая какая… Может глисты у нее?
- Ой, бай… бишара бала…
- В милицию ее сдать – пусть разбираются!
- Маруся Светличная хочет себе девочку из детского дома взять…
- У ний у прошлом рики дивчина утопла… Можэ возмэ цю дытыну?
Послали кого-то за Марусей.

Смеркалось. Вот уже засветились мягким желтым светом окна, но в доме, где оставил меня отец, так никто и не появился…
Впереди ночь. В темноте, в незнакомом поселке, у чужого сарая стоять страшно…
Ждать тяжело, но в ожидании есть надежда… А осознавать, что тебя бросили… Казалось, пережить это невозможно… Но я здесь, дышу, гулко стучит мое сердце…
- Раз так… - обреченно решила я, - Пойду жить к Марусе…. - и почувствовала, как больно царапнув изнутри, вдруг лопнула во мне та звенящая, напряженно-тугая струна…
Стало тихо-тихо…
Как в странном сне склонились надо мной сострадательные лица женщин, тихо закачалась темная вода в ведрах, медленно и безучастно поплыл по широкой сельской улице белый свет фар…

- Собрала толпу! Язви тебя… - отец больно рванул меня за руку, - Расселась тут! Поднимайся! Быстро в машину! Позоришь отца… Я ж просто забыл про тебя…



КУЛЬТУРНОЕ МЕРОПРИЯТИЕ

Сегодня у Костика день рождения. Мы еще пребываем в счастливом неведении, что рядом с нашим, существует параллельный мир, в котором наличествуют целые церемонии празднования памятных дат со свечами, тортом, поздравлениями, подарками, фейерверками и прочей торжественной атрибутикой …
А в нашем мире мама зарубила петуха и приготовила Костины любимые галушки.
Мы сидим за столом, и папа делит между нами мясо, как всегда, «по алфавиту»: Ганна – имя на букву «Г», значит, мне достается вареная голова, с клювом, закрытыми глазами и гребешком. Голова наводит на меня уныние, но отец быстро восстанавливает порядок: «Не нравится – марш из-за стола!». Перспектива остаться без ужина меня не привлекает, и я начинаю медленно выковыривать маленькие вкусные кусочки из куриной шейки.
Костику перепадают крылышки.
Ольке с именем повезло больше – в ее тарелке красуется окорочок.
Мама мясо не любит, она ест только суп.
Остальные части петуха достаются отцу.
«Принцип алфавита» нерушим, не обсуждаем, применяется он также при дележе мяса водоплавающей птицы – гуся, или утки…
«Под петуха» отец выпивает за здоровье сыночка водочки и его душа требует праздника. Многозначительно глянув на маму, он торжественно объявляет:
- Тут некоторые гражданочки проявляют недовольство, что я мало занимаюсь воспитанием детей… Так вот, язви вас, сегодня мы будем проводить культурное мероприятие – разучим песню! Мы - люди рабочие, поэтому и песня у нас будет про детей рабочих!
Маленький отряд во главе с именинником, во все горло, с энтузиазмом, раз пятьдесят подряд прокричал:
«Взвейтесь кострами синие ночи!
Мы пионеры – дети рабочих!
Близится эра светлых годов!
Клич пионера: «Всегда будь готов!»
Клич у нас получался особенно жизнеутверждающе.
Папа принял на грудь еще стаканчик «Московской» и наше культурное воспитание решено было «углубить методом украшения песни физкультурными номерами и акробатическими этюдами». В тесной комнатке с физическими упражнениями возникли сложности, поэтому, наш отряд, в едином порыве, не одеваясь, через заснеженный двор двинулся в сарай.

Под аккорды гармошки «Беларусь», кудахтанье кур, гогот гусей, беспокойное метание и визг ошалелого кабанчика Борьки, печатным шагом топча навоз, маршем носились мы по сараю, и, не жалея связок, неистово горланили торжественный гимн. По папиной команде «Делай раз!», «Делай два!», «Делай три!» выполняли прыжки, приседания и наклоны…. Но потом пришла мама и остановила наш воодушевленный порыв:
- Нахвались тут культуры, как собаки блох… Марш в дом, а то попростываете, а мне потом возись с вами…

Ночью отец то и дело просыпался от нашего кашля:
- Прекратите бухыкать! Кому я сказал?
Костик, Олька и я, стараясь не раздражать папу, давясь кашлем, прятали лица в горячие подушки…
Утро следующего дня мы встретили высокой температурой.



КАК Я ПРОВЕЛ ЛЕТО

В начале каникул отец пообещал, если мы сделаем саманы для строительства крольчатника, он перед школой свозит нас в зоопарк.
Пришлось стараться изо всех сил. С вечера в специальной яме мы замачивали, а потом босыми ногам месили вязкую желтую глину с соломой. С восходом солнца начиналось наше трудовое утро: плотно, чтобы не было пустот, руками набивали тяжелой массой саманный станок – невысокий ящик с перегородками, предварительно смоченный в воде и посыпанный пеком. Потом, помогая друг другу, за веревку тащили его от ямы на полянку, где рядочками сохли уже готовые кирпичики. Но притащить ящик – это только полдела. Главное – нужно было осторожно выбить из него три ровных мокрых прямоугольника.
Высохшие на солнце саманы мы складывали в высокие пирамидки, потом подносили строителям. Работа занимала много времени и сил, на наших руках и ногах красовались красные цыпки, носы облупились под палящим солнцем, рыжие волосы стали огненными, но мы не обращали на такие пустяки внимания, ведь впереди нас ждала удивительная награда – поездка в город! А там: газ-вода, мороженое, и, главное, - зоопарк!

Предстоящая поездка была главной темой всех наших разговоров. Мы так мечтали о ней, что порой уже начинало казаться, что где-то в далеком городе, в прохладных вольерах звери уже ждут нас…
И вот, наконец, сарай готов, в нем установлены клетки, в которых поселились маленькие пушистые обитатели - кролики.
- Папа, до школы остается всего три дня, когда же мы поедем в зоопарк? - я начинаю наступление по предварительному сговору с братом и сестренкой, - Ты же обещал нам!
- У меня выходной! До города на автобусе трястись сто восемьдесят шесть километров! Дорога разбитая, сплошные объезды… Какой там зоопарк… Баловство это всё… Ваш зоопарк теперь в крольчатнике!
- Папа, нам было трудно, но мы выполнили свое обещание, теперь ты выполняй свое!- с энтузиазмом, но без всякой надежды, поддержал меня Коcтик, - Мы же ни разу в жизни небыли в зоопарке!
- Так и детство пройдет…- вздыхает Олька.
- На следующее лето поедем…- как от назойливых мух отмахивается от нас отец.
- Каждый год в школе мы пишем сочинение на тему: «Как я провел лето». Все будут рассказывать о том, как отдыхали в пионерском лагере, гостили у бабушки, или побывали где-нибудь на экскурсии… - Я пускаю в ход тяжелую артиллерию - Вот я возьму и напишу, что ты пообещал поездку в зоопарк, а сам обманул нас! Имей ввиду, мои сочинения учительница всегда читает перед классом!
- И я тоже напишу!- у Костика от обиды звенит голос. - Пусть все знают!
-Ну, язви вас в душу… Ладно …- не устоял перед «шантажом» и неожиданно сдался отец, - Завтра подъем в пять утра! Если проспите – никуда не поедем!


- Держитесь вместе, если кто-нибудь из вас потеряется, искать не буду! - при входе в зоопарк кратенько «проинструктировал» нас папа и мы, все еще не веря своему счастью, примкнули к одной из экскурсионных групп.
Люди, пришедшие в зоопарк, были нарядно одеты, ни у кого из детей не было красных цыпок на руках и ногах, а так же облезших носов. Им, наверняка, не пришлось все лето делать саманы, чтобы попасть сюда. Группа вначале неодобрительно оглядывалась на трех «краснокожих индейцев», примкнувших к экскурсии без оплаты, но потом интересный рассказ пожилого экскурсовода так увлек всех, что нас просто перестали замечать. Плечо к плечу, с горящими от любопытства глазами, мы неотступно буквально по пятам следовали за группой. Я старательно записывала в новую тетрадку интересную информацию, которая потом может пригодиться для сочинения.

«Организовав», таким образом, для нас экскурсию, папа держался чуть в стороне и всем своим видом показывал, что к «индейцам» он никакого отношения не имеет.

Впервые в жизни не на картинке, а вживую, мы видели настоящего пятнистого жирафа, австралийского кенгуру, гривастого царя зверей – льва… Белые медведи оказались совсем не белыми, а грязно-желтыми, изнывающими от жары в вольере у маленького бассейна с зеленовато-мутной водой. Высунув от жары язык и растянувшись во всю длину, тяжело дыша, страдала от жары полосатая тигрица – самая крупная и сильная кошка на свете. Всех развеселила огромная мама-горилла, которая, не обращая ни на кого внимания, старательно искала блох в густой шерсти своего беспокойного детеныша.
- Гориллы – это крупные и миролюбивые обезьяны, они питаются только растительной пищей и принадлежат к семейству приматов.- Рассказывал старичок – экскурсовод, который, оказался ученым зоологом, подрабатывающим в зоопарке консультациями и экскурсиями. - Приматы – самые умные среди всех животных. К ним относятся различные виды обезьян и люди…
- И…люди? – ахнул наш папа, - Язви ж тебя в душу!..- он теперь держался поближе к экскурсоводу и время от времени о чем-то шепотом расспрашивал старичка.

- А это молодой слон Джонни, - экскурсия остановилась у вольера с небольшим одиноким слоном, – Он – артист цирка, приехал в наш город на гастроли из Индии, а его хозяин - дрессировщик заболел и сейчас находится в больнице на излечении. Скоро он поправится и Джонни опять вернется в цирк…
Слон, словно понимая, что речь идет о нем, приблизился к решетке вольера и стал кланяться нам своей огромной головой. Колыхались его огромные шелковистые серые уши с темными прожилками, длинный гофрированный хобот касался земли, а в маленьких влажных глазках светилось озорство. Все зааплодировали артисту цирка.
- В слоновьем хоботе около сорока тысяч мышц, - продолжал экскурсовод, - Он им пользуется как рукой, а заодно и дышит, и пьёт, и нюхает, и трубит!
Неожиданно Джонни просунул свою руку-нос сквозь решетку и стал обнюхивать нашего отца, который стоял ближе всех к вольеру. Все замерли. Папа перестал дышать…
- Притворитесь покойником! - посоветовал ему кто-то из группы.
- Не волнуйтесь, - сказал ученый – экскурсовод. - Маленькими шагами отступайте назад…
Но растерявшийся экскурсант не мог двинуться с места. Мы не успели моргнуть глазом, как артист цирка забрался своим длинным хоботом в нашу черную брезентовую сумку, которая была в руках у остолбеневшего папы, пошарил в ней всеми своими сорока тысячами мышц, достал большое красное яблоко, ловким движением отправил его себе в маленький клыкастый ротик… И вновь потянулся к сумке…
Все смеялись и аплодировали, глядя как Джонни поедает наш фруктово-овощной обед на четыре персоны. Опустошив сумку, он поднялся на задние ноги, демонстрируя нам свое слоновье величие, и громко затрубил…
Экскурсовод что-то тихо говорил нашему, ошалевшему от всеобщего внимания отцу, а тот потрясенно качал голой:
-Ах, язви ж его в душу!... Ах, язви…

Уставшие, голодные, но вполне счастливые, едва успев на последний рейс, возвращались мы домой, трясясь в стареньком пыльном и переполненном автобусе. Место нам досталось только одно – папе. Но что такое три часа стояния на ногах, по сравнению с новыми ошеломляющими впечатлениями, украсившими этот незабываемо счастливый день нашего детства!

Папа подробно рассказывал сидящему рядом мужику с осоловевшим взглядом про Джони, сосед молча и сосредоточенно кивал.
- Вот как ты думаешь, какого размера у слона…- папа наклонился и что-то доверительно зашептал ему на ухо.
- Ну, наверняка, сантимитров…. пятьдесят – шестьдесят…? - встряхнулся мужик.
- Эх, ты, дурило! Слон же самое большое сухопутное животное на земном шаре! – блеснул эрудицией наш отец и заговорщески подмигнул нам.
- Ну, ничё се! Тогда … может… метр?
- Нет! В рабочем состоянии у него… - рассказчик сделал паузу и многозначительно понизил голос, - пол-то-ра мет-ра!
- Не может быть! – ошарашено икнул сосед.
- Может… Язви его…


ТЯЖЕЛАЯ ТЕХНИКА

- Все! В этом году мы не будем копать огород! - несказанно обрадовал нас отец, - На это есть тяжелая техника! Договорюсь за бутылку, загоним трактор – он за час нам всё вспашет. А мы потом грабельками разровняем, посеем и будем ждать урожая!
Мама увещевала, уговаривала отца, что этого делать ни в коем случае нельзя, потому что на суглинке плодородный слой наращивается годами сантиметр за сантиметром, что тяжелый трактор погубит землю, а плуг, даже если поставить его на минимальную глубину, вывернет и поднимет наверх почву, на которой даже картошка родить не будет… Упрекала в прошлогоднем агрономическом эксперименте, когда папа «угробил» наш молодой сад: надев на голову противогаз, достал из выгребной ямы туалета несколько ведер фекалий, развел их водой и обильно «удобрил» молодые яблоневые и вишневые деревья. Через неделю наш садик, набиравший первоцвет, засох…
Но переубеждать автора оригинального проекта было все равно, что чихать рядом со слоном. Папа оставался непреклонным:
-Во-во… Заодно трактор и засохшие деревья выкорчует!

Подвыпивший тракторист выкорчевывать деревья не стал, он направил на них железную махину, тяжелыми гусеницами подмял и впечатал в землю тонкие стволы. Мы, еще недавно радовавшиеся тому, что этой весной не надо будет копать бесконечные огородные грядки, теперь, примолкнув, с сомнением и тревогой смотрели, как громко тарахтя, стальное чудовище тащило по нашему огороду плуг, нарезавший вздыбленные, гладкие и блестящие глиняные волны…
Мама тихо плакала.
Отец невозмутимо приступил к следующему этапу своего проекта - попробовал разбить фрагмент одной из «волн» граблями. С возрастающей яростью и ожесточением он колотил граблями по вывернутой земле, острые зубцы впивались в почву, но дальше дело не шло. Грабли не боронили…
Потом автор проекта заставил и нас разбивать пласты. Мы выбивались из сил, на ладонях вырастали и лопались кровавые мозоли, но почва не поддавалась, ломались и тяпки, и грабли, и лопаты…

В сумерках наш огород напоминал лежбище мертвых котиков.
Уставшие, опустошенные, понурив головы, молча шли мы домой. Отец решил подбодрить нас, поделившись своей новой «идеей»:
- Язви его в душу, этот огород… Завтра за бутылку договорюсь с трактористом, чтоб прошелся несколько раз бороной, а мы потом удобрим все селитрой и посеем клевер для кроликов…


ТАРЗАН

- Иди за отцом, - сказала мама, - ушел к своему другу Ваське и пропал… Напьётся там, а мне тащи его потом на себе… А ему утром в рейс!
Пришлось мне топать в другой конец поселка.
Дружки сидели за столом и пили пиво. Мое появление папу не обрадовало:
- Мать за мной прислала? Язви ее в душу, эту Каргу! Ладно, ступай, я тебя догоню сейчас…
С чувством исполненного долга, не торопясь, я шла домой. Путь хотя и не близкий, но тропинка знакомая, каждый кустик приметен, папа вот - вот догонит меня…
Вдруг я услышала шорох… Откуда ни возьмись, передо мной, как из под земли, выросла страшная псина. Гремя обрывком цепи, сверкая фосфорно-зелеными огоньками
глаз и угрожающе рыча, чудовище двигалось на меня… У меня похолодело в животе, ноги стали ватными, сердце застучало как набат…
От собаки убегать нельзя, в любом случае настигнет, и тогда пощады не жди! Не спуская глаз с клыкастой пасти, холодея от страха, я присела, шаря по земле руками и пытаясь найти хоть какой-нибудь камень или палку, но ничего не попадалось… Защищаться было нечем. Оставалась одно - продержаться до появления отца. Он, наверняка, уже идет следом… Если закричать – услышит и поспешит на помощь…
- Па-а-а-а-а-а-па! Па-а-а-а-а-а-а-па! - заорала я не своим голосом и замахнулась на собаку рукой …
Псина, гремя цепью, отпрянула… Я успела сделать маленький шажок назад… Но клыкастая морда тут же опять возникла передо мной.
- Па-а-а-а-а-а-па! –
Со злобным рычанием, чудище пыталось ухватить меня за ноги… Вот уже затрещал подол платья…
- Па-а-а-а – теряя надежду, я призывала на помощь отца, уже еле сипя, замахиваясь на пса из последних сил … Он на мгновение отскакивал, но тут же бросался ко мне с еще большим остервенением.
Казалась, это никогда не кончится…

- Тарзан!!! Тарзан!!! – вдруг послышался из темноты громкий женский голос и псина, гремя цепью, метнулась на зов, – Эй, ты! Убегай скорей! Я держу его!

Я мчалась быстрее ветра…
- И чё ты орала там как ненормальная? Язви тебя… – встретил меня дома отец недовольным ворчанием. В синих семейных трусах он сидел на маленьком стульчике перед тазом с водой - собирался мыть ноги…


ПРИТЧА

Папа приехал домой поздно ночью, шумно раздевается, роняет стулья, громко топает, недовольно ворчит:
- Жена называется… Грязные сапоги не может снять с мужа … Язви тебя… Другая бы мне ноги мыла и воду пила… Не кожи, ни рожи… Нет от тебя никакой чести… Сто чертей тебе в печенки… Карга старая…
Наконец он угомонился, и я тронула за руку нашу маленькую, худенькую и всегда виновато - молчаливую маму, сидевшую в темноте на краешке моей кровати и ждавшую, когда же отец уснет покрепче, чтобы лечь с ним рядом в супружескую постель.
- Сколько можно так мучится? Давай разойдемся с ним! Он уже пятнадцать лет унижает тебя… - я первый раз в жизни заговорила на эту тему, и моя всегда сосредоточенно – молчаливая мама, вдруг разговорилась… Это было так странно и так удивительно…
- Т-с-с-с-с-! Все так живут…
- Не все, мама!
- У детей должен быть отец… Ты потом это поймешь… В жизни все просто – бери и неси свой крест…- в мамином голосе звучала обреченность.
- Какой крест?.. Человек должен мечтать и стремиться к своей мечте!
- Все правильно… У вас мечты, а у меня – крест… Есть одна история, ее мне еще мама моя рассказывала…
Под громкий храп отца она стала рассказывать мне причту, о том, как два путника – искали землю обетованную, и каждый из них нес на плече крест своей судьбы…
Один – нес тяжелую ношу и не роптал, а второй - все время останавливался, отдыхал, ворчал на то, что ему тяжело и, в конце концов, взмолился: «Господи! Разреши мне облегчить груз!» Бог внял его мольбе и разрешил отпилить кусочек от деревянного креста. И пошли путники дальше.
Шли они, шли… Солнце палит, пить хочется, а заветная цель еще так далеко…
И опять взмолится второй путник – попросил разрешения отпилить еще кусок. И опять внял бог его просьбе. И путники продолжили свой путь. Острые камни резали ноги, тяжелая ноша гнула к земле…
И в третий раз не выдержал путник – в третий раз попросил Господа помочь ему. И в третий раз тот внял его словам…
Долго ли, коротко ли шли наши странники, но, наконец, увидели обетованную землю. Там в реках текла хрустальная вода, над сочной и зеленой травой порхали удивительной красоты бабочки, а на деревьях пели птицы и спели большие красные яблоки…
До желанной цели рукой подать, нужно только преодолеть последнее препятствие – глубокую пропасть… Первый путник тут же перебросил через нее свой крест и по нему, как по мостику, легко перебрался к заветной цели.
Второй - тоже бросил свою ношу, но его крест упал в пропасть, потому что оказался очень коротким...

- Мам, ты хочешь сказать, что ты всю жизнь будешь его терпеть?
- Буду…, пока сил хватит… Надо поставить вас на ноги…


ПОЧЕМУ Я ВЫБРАЛА ПАПУ

Жизнь в столице и учеба в университете казались мне раем. Нравилось мне и общежитие, где у меня был свой уголок, кровать, тумбочка и, главное, моя соседка Аля, с которой мы подружились со дня знакомства. Я восхищалась своей новой подругой. Она, городская девочка из семьи военнослужащих, неизменно приходила ко мне на выручку во всех житейских ситуациях, случающихся с человеком, который, как говорится, слаще репки в своей жизни ничего не едал…
Мне, с молоком матери впитавшей простую житейскую истину о том, что в этой суровой жизни нужно надеяться на себя и рассчитывать только на свои силы, самым потрясающим открытием, перевернувшим представление о целом мире, была дружба с этой хрупкой, доброй и деликатной девушкой.

Как-то незаметно я научилась смеяться, перестала вздрагивать от громкого голоса или стука, уже не боялась кашлять - никто не приказывал мне: «Прекрати бухыкать!». Я
сама решала идти мне в кино, или в библиотеку. И, главное, я могла не прячась, читать! Читать всласть, запоем, ночь напролет… Тугая пружина неуверенности и незащищенности, с детства вживленная в мой позвоночник, стала потихоньку выпрямляться…

Как-то однажды мне в руки попал популярный женский журнал, в котором я обнаружила интересную теорию о том, что дети, вернее, души детей, еще будучи в Космосе, сами выбирают себе родителей…

Реально понимая, что это лишь чудная фантазия экзальтированной дамы - звездочета, я почему-то всерьез разволновалась, и не на шутку была озабочена поисками ответа на вопрос: почему же я выбрала своего папу?
Понятно, когда дети выбирают семьи, в которых их будут любить… Но ведь на свете сколько угодно людей, которым быть родителями вообще противопоказано. Почему выбирают их?
Теория не шла у меня из головы. Она, как мышка, как только я оставалась одна, тихонько выбиралась из какой-то своей потайной норки и начинала подтачивать мои мысли…
С мамой все понятно… А вот отец… Может быть это был лучший вариант среди предложенных судьбой, а моей душе очень сильно хотелось на Землю? Или я наперед знала, что в составляемый природой экспериментальный генный коктейль самого сладкого и бесценного напитка на свете под названием «Жизнь», необходимо было добавить щепотку экзотики и эксцентричности от моего папы, язви его в душу?
Наверняка должна существовать очень веская и серьезная причина, объясняющая мой выбор! Но какая?
Шли день за днем, я искала, но не находила ответа …

Однажды вечером, мы с Алей сидели в комнате общежития на старых скрипучих кроватях напротив друг друга, готовились к зачету по творчеству Льва Толстого и говорили о романе «Анна Каренина», который начинался словами: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему»…
Слово за слово, и я решила показать журнал своей подружке. К моему удивлению умница и отличница Аля отнеслась к заинтересовавшей меня теории с большим вниманием…

Это был вечер откровений. Я, никогда и никого не пускавшая в свою душу, рассказывала ей о своих родителях.
Она мне – о своей семье, о папе, который два года назад трагически погиб в автомобильной катастрофе.
- Мы так дружно жили… мама, папа, мой старший брат и я, - рассказывала Аля, - Мне сейчас очень жаль, что я, когда подросла, не записала сказки, которые придумывал мне отец. Нет, в них не было ни Василис Премудрых, ни Кощеев Бессмертных, ни Иванушек-дурачков. В папиных сказках ссорились и всегда мирились правая и левая туфельки, косички и расческа, моя новая кукла Катя, которую я постригла налысо в день покупки, разбросанные игрушки, оставшиеся мерзнуть на полу, и даже мое небрежно брошенное платьице, которое, как и игрушки, свято верит в то, что у них хорошая и добрая хозяюшка... И, как только, поцеловав меня, папа уходил из моей спальни, я пристыжено сползала с кровати, убирала всё на место, шептала Кате, что я остригла ей волосы исключительно для того, чтоб они росли погуще, укладывала её рядом с собой, и... Как облегченно, с чувством исполненного долга, засыпала я после этого!
А в первом классе моим родителям сказали: "Какая у вас удивительно развитая девочка! Она не только прекрасно читает и считает, она так интересно умеет рассказывать об обычных предметах!" А это во мне было от отца...
И к нашей маме мы относились с особенной нежностью. Она теперь говорит, что это папина любовь к ней, его каждодневное "Правда же, наша мамочка самая лучшая?" заставляли и нас видеть в ней самую-самую...
Аля надолго замолчала, я боялась шевельнуться, чтобы не вспугнуть ее сокровенные чувства, связанные с воспоминаниями.
Сумерки вошли в нашу комнату, но зажигать свет не хотелось.
- Знаешь, там, в Космосе, я выбрала себе самого замечательного отца на свете! – нарушила молчание моя подруга, - Теперь его нет… Но всегда, в самые трудные минуты своей жизни, я вспоминаю какие-то, вроде даже совсем незначительные события детства, связанные с ним, и его любовь живет во мне, греет душу, помогает преодолеть все преграды и беды… Я стараюсь жить так, чтобы соответствовать его любви...
А еще… Об этом никому не говорила… Если я когда-нибудь смогу вырастить сына, похожего на моего папу, - значит, я не напрасно пришла на эту Землю…

Мы сидели, взявшись за руки, и тихо плакали, не стыдясь своих слез.
Я плакала, от того, что мне было жаль безвременно ушедшего Алиного отца, подарившего ей такое удивительное, такое потрясающе счастливое детство…
Жаль мою маму, так и не изведавшую в своей жизни радости быть любимой женщиной и женой…
Жаль бабушку, одиноко умершую в далекой сельской больнице с нашей детской фотографией в руках…
Жаль папу, который однажды, все-таки, ушел из нашей семьи, но за свою долгую жизнь так никого и не сделал счастливым…
Я плакала, потому что мое детство и детство братишки Кости и сестренки Ольки закончилось, и теперь перед нами открывалась новая, полная надежд, жизнь…

И тут, неожиданно для себя, я поняла чем же объясняется мой космический выбор… Все оказалось очень даже просто…
- Придет время, и я напишу о своем детстве… - поделилась я открытием с подругой, - Это будет рассказ, или даже… маленькая повесть! Её напечатают в самом лучшем литературном журнале страны и прочтут миллионы пап. Среди них, наверняка, будут и те, кто еще не успел понять, почему ребенок, будучи ещё там, в Космосе, избрал именно его…

А заканчиваться моя повесть будет такими словами: «Папы, любите своих сыновей и дочек, потому что отцовская любовь – лучшая прививка от всех жизненных бед и испытаний. И нет ее надежней на всей Земле. Ныне. И присно. И во веки веков»…