Желаю вам. Часть вторая

Желаю вам Часть вторая

Виталий Овчинников



Из Москвы мы уехали на трехчасовой электричке. Как раз во время. Потому что позже из Москвы начинают массово уезжать те жители Подмосковья, которые работали в Москве, и тогда в электричке станет большой проблемой найти свободное место. А так мы спокойно сели у окна напротив друг друга и проболтали все полтора часа нашей езды до Электростали. Болтали так, вообще, обо всем понемножку и ни о чем конкретно. Хотя я потихонечку выведал о ней практически все о ее семье, о ее матери, о ее отце, о ее братьях и даже родственниках, о ее привычках, о ее увлечениях и склонностях.

Причем Тамара свободно поддерживала наш обоюдный разговор, была весела, довольна и охотно смеялась над моими шутками. Чувствовалось, что ей легко и комфортно со мной и что ее уже совершенно перестало волновать случившееся с ней и с нами в метро и тот факт, что она едет с незнакомым мужчиной в какой-то Подмосковный город со странным названием Электросталь. Мне тоже было с ней легко и свободно, и я совсем не ощущал себя рядом с ней слишком уж взрослым и слишком уж пожилым или старым мужчиной.

В город мы приехали где-то в четвертом часу. Потом сели на автобус и через пятнадцать минут добрались до моей квартиры. Самой обычной хрущевской «двушки», расположенной на третьем этаже кирпичной пятиэтажки. Из таких домов, собственно говоря, и состояла половина застроек города.

Мы зашли в квартиру. Квартира, как квартира. Ничего особенного. Стандартная «малогабаритка». Маленький коридорчик, маленькая кухонька и две раздельные комнаты, одна побольше, другая поменьше. Побольше комната была наша с женой, в меньшей размещалась дочь старшеклассница. Ну, еще ванная с туалетом, которую я, вскоре после заселения, сделал совмещенной. Так было нам гораздо удобнее - больно уж маленькими оказались в натуре эти элементы санузлов.

Я дал Тамаре шлепанцы из тех, что у нас лежали на полочке в коридоре и были предназначены для гостей, открыл ей дверь ванной, а сам прошел на кухню, чтобы не стеснять ее.

Я не думал ни о чем. Никаких мыслей в голове у меня по поводу Тамары у меня не было совсем. Хотя они должны были появиться. Ведь я же не ребенок. Я, взрослый и уже состоявшийся мужчина, имеющий жену, которую любил, и дочь восьмиклассницу, которую обожал, привез к себе в квартиру совершенно чужую и абсолютно незнакомую мне девушку, случайно встреченную в Москве. Привез к себе домой в то время, когда моя жена с дочерью уехали в отпуск. Зачем я ее к себе привез? Для чего?

На эти вопросы у меня не было ответа. И чтобы хоть как-то успокоить начавшую уже будоражить меня совесть, я полез в холодильник, чтобы посмотреть свои съестные запасы. Ведь я сегодня лишь только позавтракал и целый день у меня не было крошки во рту. Правда в электричке мы с Тамарой съели по порции мороженого, но это был такой мизер, что о нем можно было не говорить. Его вообще можно было и не считать за еду. Ведь мороженное – это удовольствие. А в Советские времена Московское мороженное считалось одним из чудес света. А чудом вообще насытиться невозможно.

Жена у меня была хозяйственной женщиной, любила и умела готовить и, когда выяснилось, что отпуск мой срывается и билет мой придется сдавать в кассу возврата, наготовила перед отъездом мне еды чуть ли не на месяц вперед. В холодильнике стояла большая кастрюля с борщом, этаким украинским красным борщом, сваренным на жирнейшем мясном бульоне, в который было напихано все, что можно было тогда купить на рынке, начиная от капусты с красной свеклой и кончая тушеным ярко желтым болгарским перцем с болгарскими же помидорами и кучей всякой другой зелени. Она сама не любила такой борщ, считая его слишком уж «чересчурным», но для меня перед и отъездом приготовила.

Стояла также в холодильнике кастрюля тушеной картошки кусочками с мясом и приправами, фирменное блюдо жены, которое она готовила «бесподобнейше», а внизу лежало несколько болгарских помидоров со стручками зеленого репчатого лука, и в карманах дверцы уютно расположились бутылка кипрского рислинга, купленная мной по случаю в буфете Министерства и бутылка «Старки», водки, которую я тогда обожал до невероятности.


Короче, для ужина на двоих у меня было все необходимое. Надо было только стол праздничный накрыть. Правда, цветов для стола не хватало. Но это дело было поправимее. Недалеко от квартиры у нас располагался цветочный магазин. – можно будет и сбегать! Ведь, как ни крути, но у меня сегодня в гостях была очень красивая молодая женщина, которую я привез к себе в квартиру, воспользовавшись отъездом в отпуск моих родных. Как в старом анекдоте: не успела жена уехать жена в отпуск, как муж домой незнакомую женщину привел! Для чего привел? Дураку понятно, для чего!

В этот момент на кухню вошла Тамара. Я глянул на нее и сердце у меня дрогнуло в восторге – до чего же она была хороша! И сразу же у меня возникла чисто практическая мысль – а во что она переоденется потом, после нашего праздничного «обеда-ужина»? Не будет же она дома ходить все время в этой юбке и этой кофте? А там ведь еще и ее женское белье, замены которого у нее с собой не было. Не буду же я ей давать белье жены! Было здесь что-то уже чересчур, что-то сверх неприличное – белье жены на теле Тамары, на теле пришлой сюда и чужой здесь женщины. И я сказал совершенно, не думая, почти рефлекторно:

-- Тамара, у нас здесь совсем рядом универмаг. Обувайся, сходим.
-- Хорошо, давай сходим, - спокойно ответила она.


Она даже не спросила меня – зачем надо идти в универмаг. Раз я решил, что надо, значит, надо. Она полностью доверилась мне, она, по сути, подчинилась мне, моей воле , И мне, как мужчине, а я все-таки, считал и ощущал себя мужчиной, нельзя было поступить с ней опрометчиво или непорядочно.

Универмаг был и вправду недалеко, на соседней улице. минут через десять ходьбы. Найдя отдел женского белья, я дал ей двести рублей ( по тем временам громадные деньги) и сказал:

-- Тамара, купи себе что-нибудь из средств гигиены, из нижнего белья и какой-нибудь домашний халатик. Не будешь ведь ты вещи моей жены использовать? Неловко как-то! Не хватит этих денег, я еще дам.

Она коротко глянула на меня, раздвинула губы в своей, насмешливо загадочной женской улыбке и пошла к прилавку. Я отвернулся от нее, чтобы не мешать, и встал у входа в отдел. Жизнь начала что-то со мной делать, не слишком мне понятное, но не и слишком мне неприятное. И я совершенно не противился ей. Да мне и не хотелось ей противится. Я с удовольствием подчинился складывающемуся ходу событий.

***

Вечером мы с ней хорошо посидели за столом. Сидели на кухне. Так было удобнее. Причем, здесь она полностью взяла инициативу в свои руки, а я лишь подчинялся ее указаниям. Надо отметить, что я, не любитель подчинялся, ей подчинялся с удовольствием. Мы хорошо выпили, хорошо закусили. Причем, я пил водку, а Тамара вино. Мы пили, ели и разговаривали. Ни о чем конкретно и, в то же время, обо всем нужном нам в данный момент. И нам было легко и комфортно друг с другом.

А потом мы как-то сразу вдруг оба замерли , встали со своих стульев и потянулись друг к другу. И мир сразу же остановился вокруг нас и перестал существовать. Я прильнул к ее губам, затем поднял ее на руки и не размыкая наших слившихся губ, понес ее в большую комнату нашей квартиры...

Очнулись мы лишь под утро, когда зазвонил мой будильник на ручных часах, напоминая мне, что пора собираться на работу. Она встала вместе со мной и спросила:

-- Что вам на завтрак?

Даже после этой нашей сумасшедшей ночи, она продолжала называла меня на «вы»….
***


Эта неделя пролетела для меня, как одно счастливейшее мгновение. Утром я вставал, завтракал, причем, завтрак для меня всегда готовила Тамара. Затем где-то пол восьмого я уходил на работу. Работы было много, потому меня и не отпустили в отпуск, работа была срочная и сверх «напряженнейшая», я был всегда злее злого. Как сказал один из смешливых руководителей завода – на тебя сейчас чуть плюнь и ты уже закипаешь!

Домой я обычно приходил где-то в шестом часу вечера вымотанный до нельзя, раздраженный и усталый до жути. Но меня всегда встречала улыбающаяся Тамара. И я сразу же оттаивал, с удовольствием ужинал, разговаривая и беседуя с ней, и затем вставал со стола и тянулся к ней. Тянулся всем свои с мужским существом, и физическим и духовным, и психологическим. Не мог не тянуться. Она притягивала меня к себе неодолимо, как магнитом.

И мы сразу же ложились в постель. Точнее, сначала я ложился, а потом, убрав все со стола и приведя себя в порядок , ложилась ко мне и Тамара. И мы не вставали с ней до утра. Более вероятно, что, я один не вставал. Потому что во время близости с ней, я как бы отключался от нынешнего мира, до того мне было хорошо с ней и я просто не желал возвращаться в свой нынешний мир, И что происходило после завершения этой самой близости, я не знал и не помнил, я был в настоящей «отключке».

Такого со мной в отношения с женщинами не было еще никогда. Хотя невниманием женщин к своей «персоне» я не страдал, но здесь же было что-то совершенно другое и не совсем для меня понятное. И потому я очень удивился, когда пришло время воскресения, время нашего расставания. Мне казалось, что это мое новое счастье мужского обладания женщиной не кончится у меня теперь никогда. Но она о закончилось И мне надо было с ним постараться примириться.

Поезд на Елец уходи от Москвы с Павелецкого а вокзала в десять тридцать вечера и я спокойно успевал назад на одну из последних Электростальских электричек. Конечно же я ее проводил до самого отхода поезда. Я был убежден, что на вокзал приедет ее Павел. Тамара тоже его ждала на вокзале. Но его на вокзале не оказалось, и ее проводил я один. Мы долго стояли на платформе перед входом в вагон, долго смотрели в глаза друг друга, не обнимаясь и не целуясь, понимая, что больше мы не встретимся никогда, хотя и не забудем друг друга. Не сможем забыть. Потому что такого забыть невозможно.

После гудка поезда, перед самым закрытием двери вагона, она кинулась ко мне, обняла меня и буквально прильнула к моему телу всем своим телом. Затем коротко поцеловала в губы и прошептала:

-- Спасибо тебе!

После чего она вскрикнула и, зарыдав «навсхлип», закрывая руками мокрое свое лицо, кинулась в вагон. Проводница глянула на меня, укоризненно поджала губы и закрыла дверь уходящего поезда.

Я долго стоял на перроне после отхода поезда, не находя сил покинуть вокзал, не понимая, как относится к этому своему «любовному» приключению, но сознавая, что оно просто так для меня оно не пройдет. Не сможет пройти. Так оно в итоге и получилось.


ЗАКЛЮЧЕНИЕ


Где-то в конце восьмидесятых годов, когда я уже работал начальником отдела, мне позвонили из канцелярии завода и попросили забрать принесенное на завод нАрочным письмо, адресованное лично мне. Я пришел к в канцелярию завода и взял в руки плотный конверт на котором аккуратным витиеватым женским почерком был написаны моя фамилия, имя и отчество с припиской – «лично в руки»

Я вышел из комнаты канцелярии, отошел в сторону и раскрыл конверт. В нем была фотография мальчика в школьном костюмчике лет семи. На обороте фото стояла надпись:

«Это твой сын Сергей.
Спасибо тебе за все.
Твоя навеки Тамара»

Слово "навеки" было подчеркнуто.

Да, письмо было от нее. И в нем она меня назвала на «ты». А тогда обращалась только лишь на «вы». Значит, она признала меня за своего? Или как?

От нахлынувших эмоций я буквально задохнулся и у меня оглушительно застучало в висках, в горле разом пересохло. Я глубоко втянул в себя воздух, пытаясь успокоиться, но здесь у меня в левой части груди, в том самом месте, где располагалось мое бедное сердце, вдруг неожиданно остро кольнуло. Я судорожно дернулся назад и прислонился спиной к стене, инстинктивно ища опору вдруг ослабевшему своему телу. Но ноги мои подломились и я в бессилии опустился на пол...

Да, ни что в этом мире для нас не проходит бесследно. Ни добро, ни зло…

PS Через несколько лет при прохождении медосмотра, выяснилось, что у меня был микроинфарт, который я не заметил и перенес на ногах. И я понял, что это произошло именно тогда, в корридоре заводоуправления, когда я получил от Тамары конверт с фотографией моего сына.