Шесть утра.

...Блок-пост на северной окраине города был обстрелян в четыре утра, как раз тогда, когда обитатели панельных многоэтажек, расположенных в двух километрах южнее, устав прислушиваться к доносившимся до них раскатам взрывов — то близких, то более далеких, наконец, заснули. Заснули тем, характерным для жителей объятой войной Новороссии, тревожным и прерывистым сном, при котором спишь одетым и готов, при близком разрыве снаряда, мгновенно вскакивать и бежать в убежище.
Но, как это бывало и всегда, укры сделали перелет — скорее, преднамеренный, чкем случайный — и снаряды тяжелых самоходных гаубиц не попали в открыто стоящий на дороге блок-пост. Они попали в те самые панельные девятиэтажки. А вслед за снарядами самоходных гаубиц в стены израненных домов врезались снаряды залповых систем «Ураган» - и дома, казалось, тяжко стонущие от полученных смертельных ран, начали рушиться...
Обстрел продолжался каких-то двадцать минут и и за это время в жилом массиве не осталось ни одного неповрежденного дома, ни одного целого стекла, ни одного балкона, на который безбоязненно можно было бы выйти...
А через четверть часа, когда оставшиеся в живых люди только-только начали осознавать, что они живы, «Ураганы» ударили снова. И над жилым массивом «Молодежный» поднялось рубиново-багровое зарево...
Владимира, жившего на первом этаже девятиэтажного дома. В котором помещались еще аптека и отделение «Ощадбанка», взрывной волной выбросило в окно, в тот момент, когжа прямо в зале квартиры разорвалась ракета.
Он. Еще не успевший осознать, что произошло, спиной вперед, вместе с пластиковой рамой, вылетел наружу, ударился о крышу припаркованной рядом соседской «шестерки», перекатился через машину и упал в песочницу на детской площадке, находившуюся в шести метрах от машины...
Ощущая дикую, острую и какую-то звонкую боль в спине, он приподнялся и, оцепенев, завороженный страхом, наблюдал за тем, как внутри его квартиры вспухает огненный шар, как пламени, словно живому существу, становится тесно внутри квартиры — и, вдруг, оно выхлопывает наружу, вынося с собой, далеко в стороны, обломки мебели, ошметки какой-то одежды и куски изломанных пластиковых рам...
Он, почти не осознавая, ощутив приближение смерти каким-то астральным продолжением себя, успел, вновь, вжаться в песок — когда над его головой с ревом пролетел еще один снаряд и с оглушительным грохотом ударил в стену между двумя окнами его квартиры...
На самом деле, все это произошло в течение всего нескольких секунд...
Обстрел прекратился.
Владимир с облегчением подумал о том. Как хорошо, что он успел вывезти жену, сына и дочь в относительно спокойное село в шестидесяти километрах от города, где жили его родители...
Но ему вспомнилось и другое, тоже связанное с тем днем.
Тогда, на обратном пути, из-под капота его «Нивы» повалил пар, застучал и «словил клина» двигатель...
Открыв капот, он обнаружил пробитый осколком, неизвестно как залетевшим снизу, радиатор... Очевидно, это случилось при предыдущем обстреле, во время которого он находился на работе...
До дома оставалось двадцать километров...
Тогда Владимир,в приступе бессильной ярости, колотил кулаками по угловатому передку «Нивы»...
Такая же ярость пришла и сейчас.
Он огляделся.
Жилмассив, освещенный жутим заревом, начинало заволакивать смрадным черно-серым дымом.
И точно так же его сознание заволакивала расходящаяся от ударенной и, возможно, поврежденной спины, боль — острая, пульсирующая, колкая. Еще мучительно саднил содранный правый локоть...
Он, вновь, попробовал подняться... И понял, что может двигаться...
Может...
Но боль при этом оказалась настолько нестерпимой, что он «отрубился», упав ничком, спиной и головой, в теплый и влажный, после росной августовской ночи, песок...
...Когда он пришел в себя, небо над разбитым районом начинало уже окрашиваться в синевато-серый цвет — это означало, что на востоке начинает всходить солнце.
Зарево над районом уже сн6икло — очевидно, из-за того, что выжравший все, что могло гореть в квартирах в первые несколько минут, огонь, уже с трудом, с ленцой, находил себе пищу.
А может, заря вбирала в себя и растворяла собой кроваво-красное зарево.
Ему, почему-то, вспомнился художник-маринист Айвазовский — интересно, взялся ли бы он воспроизвести в красках небо над горящим городом?
Наверное, нет...
Владимир сел.
Владимир, пересилив боль, встал.
И отряхнул песок с головы, брюк и куртки с нашивками армии Новороссии.
Затем проанализировал то, что видит и слышит вокруг.
Его пустая квартира была уничтожена и здесь ему больше нечего было делать — с недавних пор в окрестных домах жило не более сотни, всех вместе взятых, жильцов — но сейчас и те не подавали признаков жизни.
А совсем недалеко упруго, упрямо, размеренно грохотало...
Он подумал: «Блок-пост! Как там ребята? И еще надо позвонить в комендатуру, пусть вызовут сюда пожарную, «скорую», просто пришлют людей — чтобы те отыскивали и выводили из домов жильцов, уцелевших при обстреле... А где же мой телефон? Черт... он же был на тумбе... Ну все, ***ец ему... «.
Оставалось одно — ножками, ножками...
Ножками прийти на пост.... Там у кого-то есть телефон...
До поста — два километра, это не так далеко.
Но как же больно-то...
Он тяжело вздохнул, еще раз прислушался к угрожающему звуку орудийных залпов — и пошел, держась вблизи изломанных снарядами деревьев, по улице Диккенса, которая, собственно, представляла собой дорогу, ведущую на блок-пост...
Владимир Смолин делал шаг — и упруго-колющая боль делала шаг вместе с ним, злорадно выстреливая иглы в его поясницу, шею, мозг...
Но идти нужно было — и он заставил себя усилием воли приглушить, притупить эту боль.
Однако она не прекращала попыток остановить его.
И он остановился — всего на минуту, передохнуть и дать боли пригаснуть.
Подумал: « «Если я заболею...»... Позже, позже я пойду к «эскулапам»... А сейчас — вперед.
Топай, Вова, топай... Ты же ополченец...».
Он приготовился сделать следующий шаг...
И вдруг услышал слабый стон.
Откуда он доносился?
Он осмотрелся — и увидел — в пяти метрах от него лежал паренек, срвсем еще мальчишка, в черной футбоолке... Лежал навзничь — совсем, как он сам недавно... И из разбитого лба мальчишки, заливая веки и засыхая на них, натекла уже кровь... Но мальчишка был еще жив... И в ушах у него торчали ваккуумные наушники, провод от них змеился вдоль тела и на этом проводе висел смартфон... Включенный...
Владимир осторожно присел.
Из наушников в ушах паренька доносились звуки — и Владимиру даже показалось, что он разобрал слова рэпа: «На Украине вновь — кровавые рассветы...».
да...
Кровавый рассвет...
Только над Новороссией, над этим городом...
Владимир протянул руки, поднял смартфон, осторожно отсоединил наушники, привычным жестом разблокировал экран...
«Самсунг-Гэлакси-Гранд», половина заряда на индикаторе батареи...
Мальчишка слабо пошевелился, снова застонал, пытаясь разлепить окровавленные веки...
Владимир тихо, но внятно сказал ему: «Не надо... Лежи... Лежи, родной...».
Затем набрал на смартфоне номер «скорой», в трех словах, коротко назвал адрес. Обрисовал положение вещей... Возможно, было правильно, что он сразу представился, как ополченец — это, обычно, повышало расторопность врачующих братьев...
Затем он сбросил соединение — и набрал давно впечатанный в его память номер коменданта.
Трубку поднял Валерий Михайлович Смирнов, которого он знал, как человека с позывным «Балтика». И Владимир, носивший позывной «Кладенец», сказал ему: «Балтика, это Кладенец. Жилой массив «Молодежный» обстрелян из «Мсты» и «Ураганов» в четыре часа утра. Там было около сотни жильцов. Дома разбиты и горят. Туда надо послать пожарников, «скорую», разведчиков и, пожалуй, саперов. Не все укрские «игрушки» разрываются...
Я без связи, телефон чужой. Двигаюсь на пост.».
В ответ Владимир услышал: «Я понял тебя, Кладенец. Высылаю людей. Спасибо за вызов. Иди на пост. Возможно, там ты нужнее.».
Владимир аккуратно опустил «Самсунг» в карман брюк лежащего подростка, приложил два пальца к его сонной артерии, проверяя пульс.
Пульс был.
Владимир снова, тихо, но внятно, произнес: «Лежи, родной... Сейчас врачуги приедут...».
Затем, подавляя в себе вновь нахлынувшую боль, поднялся, зашагал дальше...
Путь занял сорок минут — обычно Владимир Смолин преодолевал его в два с половиной раза быстрее, но теперь боль в спине заставляла его останавливаться, делать передышки.
Но даже через эти сорок минут до поста еще оставалось сто метров, когда начался третий обстрел. Била «Мста», била не целясь, прямо с дороги и, услышав раскат первого выстрела и скрежещущий рев летящего снаряда, Владимир, как подрезанный, рухнул в придорожную канаву и закрыл голову руками — как учили.
Он сообразил, сразу же сообразил, что расчету гаубицы не виден он, но хорошо, приближенный оптикой прицелов, виден жилой район, озаренный теперь встающим солнцем — дома — как пивные банки в дешевом тире, и, возможно, подъехавшие машины городских служб...
«Мста» - огромная, как дом, изрыгающая пламя и грохот — стояла на дороге, а за ней, немного в стороне, стояла еще одна...
Да , две самоходки...
Но почему бездействует блок-пост?
Почему никакого движения нет на этом блок-посту?
Он пополз по канаве вперед, к баррикаде.
И вскоре увидел тут же, в канаве, рядом с собой, труп.
Труп в камуфляже, в балаклаве на лице, с почти такими же. Как у него, нашивками на рукавах и груди, мертвой хваткой сжимающий «Калашников»...
Тело было уже холодным.
Владимир попытался определить, что убило ополченца, перевернул тело - и пальцы ощутили липкую, загустевшую кровь.
Он внимательно осмотрел окровавленный бок мертвого ополченца...
Раны.
Пулеметные.
Он понял: диверсанты. Они подкрались по колхозной, полевой, идущей по краю подсолнечного поля за прореженной «зеленкой» вдоль дороги. Грунтовке — и выкосили, выбили из пулеметов ыесь немногочисленный контингент блок-поста...
Внезапность.
Вот почему никто не успел позвонить отсюда ему...
Он бережно снял балаклаву со своего погибшего сослуживца — и почти содрогнулся.
Он знал парня...
Илья, позывной «Барс», с которым они не раз вместе отражали атаки укров.
Теперь он был мертв, мертв, мертв...
Владимир пополз к баррикаде.
«Мста» продолжала грохотать, но нанести вред ему лично она не могла — ствол у нее ниже не опускался, он оказался в «мертвой зоне», а до курсового пулемета у нациков руки почему-то пока не дошли, а может, у них и патронов к нему уже не было...
На пути его лежал второй ополченец — тоже убитый пулеметной очередью. И в кармане его был смартфон и на том смартфоне было «Зелло» и батарея оказалась заряженной.
Владимир быстро разблокировал экран смартфона, активировал «Зелло» и вызвал своего командира, носившего позывной «Моторола».
Коротко передал ему: «Это Кладенец. Северо-западный блок-пост выбит диверсантами, я один. Здесь две «Мсты». Принимаю бой.».
В ответ голос Моторолы сказал: «Сейчас без пятнадцати шесть. Продержись до четверти седьмого.
На подходе установка «Град» и рота ребят. «.
Ему показалось, что голос командира дрогнул...
В какую-то секунду он успел осмотреться и увидеть около себя «поленницу» из нескольких заряженных РПГ-16.
Ответил командиру: «Ладно, постараюсь. Оружие есть. Только ребят из пулемета побили. Всех...».
Затем вывключил смартфон, взял один из РПГ, пересиливая боль, пристроил его в просвете-бойнице между мешками с песком, из которых была сложена массивная стена баррикады.
И сейчас же услышал очередь, пули глухо застучали по доскам, мешкам, покрышкам на блок-посту... Он пригнулся...
Значит, патроны к пулемету у нациковы, все же, были...
Но вот, очереди стихли.
Он посмотрел в бойницу.
«Мста», стоящая в неполной сотне метров, представляла собой отличную цель.
И Владимир, тщательно наведя раструб РПГ на самоходную гаубицу, нажал на спусковой крючок...
Ревуще-шелестящий выстрел, на мгновение, оглушил, реактивная граната вылетела на струе пламени и пороховых газов из ствола гранатомета и полетела к «Мсте». А через несколько секунд — уже ударила, как и рассчитывал Владимир, в низ орудийной маски, погнув ее и заклинив ствол.
Выстрелы прекратились, но зато он услышал усилившийся гул двигателя САУ и скрежет гусениц, пришедших в движение.
Передняя «Мста» двинулась вперед, поползла к баррикаде блок-поста, надвигаясь угрожающей квадратной громадой, ее пулемет теперь сек, не смолкая, огненные точки вылетали из его ствола и неслись к блок-посту, разрывая мешки с песком, ломая деревянные щиты, разьрасывая резиновые «бублики» старых покрышек...
Владимир выбросил из бойницы пустой РПГ, вставил туда следующую «трубу» - перезаряжать гранатомет време6ни не было.
Снова тщательно прицелился, сделал, в уме, поправку на движение самоходки, вычстрелил — и кумулятивная граната рассекла броню корпуса «Мсты», ударила раскаленными газами внутрь — и там, очевидно, что-то загорелось, так как огромная стальная машина задымилась — сначала лениво, а потом — все гуще, гуще...
В ее корпусе и башне откинулись крышки люков — и оттуда полезли укрские вояки...
Владимир, без сожаления, дождался, пока они выползут на броню — и разрядил в них третий гранатомет.
В грохоте разрыва потонули рокот двигателя и лязг гусениц второй самоходки, которая сдавала назад, одновременно поворачиваясь, чтобы «накрыть» своими тяжелыми снарядами баррикаду.
У Владимира Смолина оставалось еще два РПГ.
Он вставил в свою амбразуру уже четвертый и сейчас выжидал, нацеливая массивную тяжелую «дудку».
Затем выстрелил — и граната разорвалась над моторным отделением «Мсты».
Самоходка остановилась, густо и плотно задымила, из ее люков также полезли «герои»... И пятую, последнюю, гранату ополченец послал в подставленный ему в неоконченном повороте правый борт «Мсты». Граната оторвала гаубице два опорных катка, пробила броню и подожгла боеукладку.
Внутри массивного корпуса, будто, гулко и тяжело вздохнул великан, огромную САУ качнуло, высокая угловатая башня, будто, приподнялась — и вновь опустилась на корпус — неровно, нелепо, уронив на длинную свою переднюю часть ствол орудия...
Но по баррикаде продолжали бить пули — это экипаж гаубицы, успевший выскочить и залечь неподалеку, вел огонь из своих автоматов, а, возможно, и из снятого с самоходки пулемета.
А у него не оставалось больше гранатометов...
Он сполз ниже, ощущая, как при резком движении ударила по мозгу боль. Но сейчас ему было наплевать на нее.
Он, почти не осматриваясь, нашарил рукой, рядом с собой, «Калашников», дослал в ствол первый патрон — и. Поднявшись, оперев ствол на край стены баррикады, нажал на спуск.
Автомат забился в руках, заговорил: «Та-та-та-та-тах... Та-та-тах...»...
Но, видимо, магазин в этом автомате был неполным — патроны быстро кончились.
А с левой стороны дороги, из-за «зеленки», послышался надрывный гул, который не мог предвещать ему ничего хорошего, ибо был до боли знаком — это был гул мотора БТРа и он, конечно, шел на подмогу украм...
И снова Владимира захлестнула та же, безысходная, бессильная ярость...
Он пригнулся под все еще летящими к баррикаде очередями, присел за стеной, прислонившись к ней спиной...
И тут же увидел еще один «АКМ», обматерил себя за секундный нервный срыв и взял автомат в руки и снова поднялся на ноги, досылая в ствол патрон.
И снова нажал на спуск...
И вместо «Та-та-тах...» услышал: «Б-бах! Ш-ш-шурх... Б-бах! Ш-ш-шурх... Б-бах! Ш-ш-шурх...».
Оглушая его этим «Б-бах! Ш-ш-шурх...», из-за его спины стрелял «Град», стрелял из всех стволов, а впереди уже грохотали разрывы первых ракет, превращая все вокруг в океан огня, накрывая ливнем осколков обе подбитые им САУ, экипаж второй самоходки и «зеленку» вместе с ревущим за ней БТРом...
И, прикрываясь от разлетавшихся далеко в стороны осколков, Владимир, снова, опустился привалился спиной к мешкам с песком — и уже не поднимался, слыша. Как впиваются в баррикаду осколки «своих» ракет, как свистят они у него над головой...
А затем, когда «Град» отстрелялся, он увидел бегущих к нему ополченцев...
И...
Радостно, счастливо улыбнулся...
И, вдруг, святые, радостные слезы ручьем потекли из его глаз...
И, утирая эти слезы выпачканными в земле и копоти руками, он услышал голос голос радио-диктора, доносящийся из открытой кабины «Града»: «На юго-востоке продолжается установленное Минским договором перемирие. Жители городов Новоросси, наконец, могут спать спокойно...
А теперь - по просьбе бойцов северо-западного блок-поста передаем песню Софии Ротару «Надежда»...».