Последний человек

Однажды Марель пришел на кладбище, чтобы положить цветы на могилу своей супруги. Он был уже стар и ходил согбенно и низко, как если бы каждый год обрел плоть и лежал на его спине. Он жил долгие годы и помнил множество вещей и событий, о которых не с кем было говорить. Всякое событие умирает вместе со своими свидетелями. Последний же человек свидетельствует то, чего никогда и не происходило на самом деле. Все его поколение уже давно спустилось под землю, а он все растил цветы у своего дома, собирал букеты и продавал их на небольшой площади.

В раннее утро воскресного дня кладбищенские камни теплы от солнца. На старых дубах - о, будь они только людьми, были бы столь же тяжелы и седы... на старых дубах приютились тихие птицы. Им бы петь утреннему солнцу, но сегодня они молчат. И теплые камни молчат. Как птицы; Марель медленно побрел по дорожке вдоль города мертвых, опираясь на белую трость, что была сделана из слоновой кости. В его букете сегодня были горькие багровые цветы с темной зеленью в черных траурных лентах. Он дошел до западной ограды, за которой был обрыв и далекое голое поле, и увидел, что на скамье у рядка надгробий сидит в задумчивости мужчина преклонных лет, подслеповатый от катаракты, с болезненно-желтою кожей.
- Доброе утро. – Тихо поздоровался Марель. – К кому вы?
- Не знаю. – Ответил посетитель, нахохлившись, точно черный грач на черной зимней ветке. – Все они кажутся мне знакомыми.
- Это моя семья. – Еле слышно сказал садовник, присевши рядом. – С кем из них вы были знакомы?
- Со всеми. Вот твой дед, сраженный в глаз и в сердце пулями злых людей. Вот твоя бабка, погибшая под водою в открытом море, совсем еще юная, от холодной воды ставшая схожей с водорослью. Вот мать и отец, лежащие вместе, сгоревшие вместе с родимым домом. Вот супруга твоя, отцветшая милая женщина, ушедшая вместе с последним снегом.
- Так вы знаете их всех? Как же случилось, что мы с вами незнакомы?
Старый садовник вмиг пробудился, вырываясь из вязких мыслей.
- Я знаком с ними всего час. Прекрасная семья, по-человечески красивая и богатая. Жаль только, что времени больше нет - очень приятно, когда такие люди живут. Бывают, знаете, мужчины и женщины, которые приходят в мир на готовое и оседают в семейных гнездах. Целый мир открыт им, но им целого мира мало. Не то, что вся эта костная масса, обреченная на прозябание. Настоящие люди, послушай только...
Так сказал незнакомец, и коснулся длинными пальцами глаз Мареля.

И старый садовник увидел огромное черное поле, над которым вихрились тучи из белого дыма, а за ними – холодная, злая луна. Одна, две, три. И великое множество призрачных тел брело по полю к горной цепи, скованной черной цепью. Он увидел супругу свою, тянущую к нему бледные руки и дарящую улыбку на схожем с лунами в небе лице. Она говорила ему множество слов, а он все слушал и слушал без движения. Она говорила о слепой вере, что гонит толпы на запад, к черной гряде. Что там, за нею, царствие безысходной ночи, и бесчисленные хороводы-смерчи, бегущие по спирали вверх, в окаянное небо, состоящие из рабских душ, молят об истинной смерти. Что лишь те, кто не верит смерти, не верит в смерть и идет вспять покою, сберегает себя. Пускай и в других мирах, и в другом пространстве, но все они вместе…
Однако вернулось раннее утро, молчаливые птицы и молчаливые теплые камни. Только черного человека не было рядом, один лишь букет темных багровых цветов.
Марель, поникнув, с немощной, пыльно-ржавой старческой скорбью всмотрелся в имена, выбитые прочно, но это были одни имена, и ничего больше.

В следующее воскресенье Марель вновь пришел погостить у семьи, и букет в его руках был синим, как утреннее небо, и белым, как чистое полотно. Черный человек сидел на той же скамье, кутаясь в свое поношенное пальто так, словно не было ни солнца над ним, ни поздней весны вокруг него.
- Зачем ты приходишь сюда опять? - спросил он у Мареля с раздражением. - Прекрасные цветы тлеют и гибнут над теми, кто давно истлел и погиб. Разве так должно поступить?
Старик потерялся в этих словах. Он не знал в самом деле, что ответить человеку, который гонит его с могильника родных и близких.
- Я тоскую и прихожу поговорить. - Сказал он, с трудом наклоняясь к камню и касаясь его рукою.
- Ты говоришь с воспоминаниями, а в земле только кости собакам на корм. На земле только камни, избитые долотом; вандал опрокинет надгробие, вандал выкопает останки из земли, вандал выстрелит тебе в голову, и это будет конец. Разве так должно поступить?
- Все мы там будем. - С тяжелою грустью ответил Марель.
- Где? - Спросил его черный человек со внезапным злым оживлением. - В посмертных своих мечтах? От страха ты мечтаешь, а дорога тебе точно к горной цепи, в страну дураков. Молодой, кому далеко еще брести, может мечтать, но не ты, стоящий у кромки. Разве так должно поступить?
А птицы молчат. И камни молчат. Как птицы. Марель уложил только последний цветок в ногах милой своей, как снова не стало черного человека, однако еще правее старик увидал вдруг новый камень, в ряд с остальными, на котором было начертано что-то, но алфавитом не латинским, не кирилловым, не эллинским, не семитским и никаким другим. И впрямь, для Мареля это оказался просто камень, избитый долотом.

В третье воскресенье Марель пришел с букетом сплошь белоснежным, и не увидел на скамье у надгробий черного человека, но увидел опрокинутые, разбитые плиты и развороченную землю. В тяжкой, беспробудной задумчивости он сел у бесформенных куч теплого камня с холодной землею.
- Nihil est in homine. - Раздался в воздухе его дрожащий шепот; вслед этому шепоту донеслось птичье пение, так это впервые ожили звонкие птицы на дремучих ветвях кладбищенских дубов, так это неделю спустя, столь же ранним воскресным утром, была уже прибрана земля и сор, и новый камень, избитый долотом, встал у самой ограды, возле обрыва.

Черный человек
бродит
по миру.