Долг памяти

Долг памяти
Долг памяти. Дядя Коля
Дядя Коля – брат бабушки Нины.
Всего у бабушки четыре брата – дружные, как часто бывало в те времена. Летом 1940-ого года они все со своими семьями в последний раз собрались в Тотьме у своей мамы – Юлии Дмитриевны.
В начале дядя Коля получил бронь как инженер-кораблестроитель. Его не призывали ещё и потому, что до войны он как специалист работал в Германии. Но в 1941-ом, когда погиб брат Дмитрий, а Серафим пропал без вести, а Сергей тяжело ранен, он стал упорно добиваться, чтоб призвали. И добился. Сначала учился на офицерских курсах, а потом – фронт. А на фронте взводному командиру – путь недолгий.
В нашей семье сохранились его открытки. Он писал в Вологду 8 мая 1942 года:
Милая Нина!
Не знаю, известно ли тебе, что я уже скоро 2 месяца нахожусь в Москве на курсах переподготовки начсостава ВМФ. Скоро закончим и поедем на фронт, как раз к наступлению Гитлера. Куда отправят, не знаю. Живём мы хорошо, хотя режим службы строгий, требования жёсткие. Переношу все, применяя поговорку Суворова: «Тяжело в ученье, легко в бою». Стрельбы тоже идут хорошо. По окончании придётся командовать взводом морской пехоты.
У вас вероятно уже ходят пароходы, скоро и с мамой встретитесь. Я ей послал деньги (подчёркнуто в оригинале – А.С.) а Клава мою справку, может быть пригодится. Встречаешь ли Шарапиных; если увидишь, передай, что В. Тараскина убили. Он был сюда взят немного ранее моего.
Дядя Коля убит 15 сентября 1943 при переправе через Днепр, похоронен в селе Зоряное Днепропетровской области. На месте гибели поставлен обелиск, и дети его ездили туда, пока могли. А теперь Владимир (Вовка) – врач в Сергеевом Посаде – умер, а с Татьяной (Танюшка) связь не поддерживается. И моя мама, старшая из всех двоюродных, на 9-ое Мая выставляет довоенные фотографии всех родных. Накрываем стол, как 9-ого Мая в 1945, и мама наказывает, чтоб и потом – без неё – отмечали точно так.

Долг памяти. Юлия Дмитриевна
Прабабушка Юлия Дмитриевна совершала свой подвиг: она молилась, помогала растить внуков, сберегала память.
У неё дочь и четыре сына. Сыновей Дмитрия и Сергея взяли в первые дни войны. На Дмитрия молниеносно пришла похоронка (в Ленинграде жена и дочка 3-х лет). Сергей тяжело ранен, долго лечился (умер в 1956).
На Серафима в 41-ом же пришло извещение, что пропал без вести. И до своей смерти в 1964-ом году Юлия Дмитриевна верила, что найдётся. Посылала запросы в разные организации, в Красный Крест – нет ответа, так ничего и не знаем до сих пор.
Старшего сына Николая не призывали. Он имел бронь как инженер-кораблестроитель, и было пятно на анкете – до войны работал какое-то время в Германии, знал и любил немецкий язык. Но когда братья выбыли из строя, он добился, чтоб его призвали. Учился на офицерских курсах, потом на фронт. Вот что он пишет в 14.01.43:
Милая мама!
Пишу тебе всё ещё со старого места из Казани. Когда отправят ещё неизвестно. Живём по старому. Одет и обут тепло, хотя больших морозов ещё не было. На ногах валенки, на голове тёплая шапка. Здоровье хорошее, жаловаться не приходится. Хотя вокруг всё молодёжь, но почти все могут позавидовать моему здоровью. Живём в лесу. Письма получаю только от Клавы, да от Вовки с Танюшкой и д/сада. Пишут что живут ничего, с дровами устроились, только с обувью плохо; но мне кажется что Клаве бедной здорово достаётся, ведь пошла уже вторая зима как она одна, вдали от всех родных. Правда теперь есть надежда что скоро вернусь, на фронтах пошли хорошие дела, но всё равно трудно приходится. Я её поддерживаю чем могу, морально и материально. Ребята стали совсем большие, выросли здорово. Пока помнят меня, не знаю что будет дальше. Как живёшь ты? Клава тебе часто высылает деньги, получаешь ли? Как живёт Нина с ребятами? За меня не беспокойся, всё будет в порядке. Пока всё. Целую крепко. Коля
Не беспокойся если долго не будем писем, будем в тылу у немцев.

На открытке рукой Юлии Дмитриевны записано: сын Николай убит 15 сентября 1943. Зачем? Ведь не себе на память? Это для нас – внуков и правнуков. Юлия Дмитриевна верила в Бога. И в то верила, что каждый род должен иметь свою память.
На долю того поколения выпал страшный революционный перелом. Тогда ради сохранения рода нужно было забыть тех, память о ком опасна. О них не рассказывали детям и внукам. На дореволюционных фотографиях – чиновники с жёнами и детьми. Есть мальчик, имени которого не знаем. Не Борис ли (племянник Юлии Дмитриевны), царский поручик, в гражданскую погибший в Киеве, саблю которого прятали в Ленинграде на улице Гороховой в поленнице? Или кто другой? Не знаем и, наверно, не узнаем никогда.
Юлия Дмитриевна знала, что это грех, что не по-божески вычёркивать погибших из памяти рода. Чувствовала, что придётся держать ответ беспамятным внукам. И потому надписывала имена и даты на фотографиях и открытках.
Каждый год 9-ого Мая моя мама, внучка Юлии Дмитриевны, выставляет на стол фотографии и фронтовые открытки, и мы поминаем всех поимённо.

Долг памяти. Мама
Возможно, есть закон истории: ту страну не завоевать, дети которой играют в войну. В Вологде на улице Ворошилова (ныне Галкинская) в 41-ом году ребят много. С вечера на воскресенье 21 июня составились команды: красные и синие. Решено, что одна команда (в ней была и моя мама) с самодельными пулеметами и автоматами пойдет с утра в Кирики-Улиты (5 км от города) и приготовится к обороне, а другая – позднее – пойдёт на захват. Но в воскресенье днём кто-то из «захватчиков» прибежал с вестью: война уже настоящая.
Маме было двенадцать. В школе учились в третью смену. Две керосиновые лампы на учительском столе слабо освещали. После уроков успеть домой до комендантского часа. Шефствовали в госпиталях и на эвакопунктах, устраивали концерты – без них раненым и эвакуированным было бы значительно тяжелее.
Дома трудный быт, очереди за водой и продуктами. Ездили в ближние деревни – выменивать вещи на продукты. В школе давали кусок хлеба, посыпанный сахарным песком (Но кто не пришёл, порцию не получит.). В памяти на всю жизнь чувство голода.
По окончании семи классов мама и лучшая её подруга поступили в молочный техникум г. Сокола. А в техникуме перед тем, как учить, направили на лесозаготовки. Помнит мама, как лесник на участке посмотрел, острые ли топоры и пилы, привезенные из дома, и дал инструкцию, чтоб валили по направлению ветра, иначе деревом захлестнет. Норма - два кубометра на день: срубить, напилить, сложить. Четырнадцатилетним девчонкам.
А в следующее и последующее лето торфозаготовки. К восьми часам надо быть на участке. Работаешь и слушаешь. Динь! На завтрак! А какой там завтрак?! Кипяток с картошкой да крупой. Всё рассчитано, взвешено – от кого сколько и кому сколько.
А в шестнадцать – уже взрослые. Производственная практика. Кроме технологии производства сухого молока или сыра знать назубок отчетность. Тюрьма, всегда понимали, реальная угроза.
И не удивляет, что девочки в четырнадцать-шестнадцать лет валят лес или беспокоятся о том, чтоб не попасть под уголовную статью. И сами они непрекословно принимают.
А 9 мая 1945-ого года не забудут. В Соколе услышали о Победе первые – по радио (чёрная тарелка). Побежали с вестью по окрестным деревням. Потом – по взрослому – пили спирт, закусывали варёной картошкой и селёдкой, смеялись и плакали. Ещё не знали, что проживут трудную и хорошую жизнь, встретят и 65-ий юбилей. Но такой Победы в их жизни уже не будет.

Впишем в Заветы

Все соберёмся за стол –
Фронтовые 100 грамм на престол!
И мама промолвит моя:
Отмечали чтоб так всегда!

А сын двадцати годов,
Вникавший в страницы томов,
Были в которых и небыли,
Скажет: И пусть без понтов,
Простые пусть винегреты
Да впишем просто в Заветы,
Что если б не эта Победа,
То нас бы, конечно, не было.