Чай

Чай в горах – дело первое. Он здесь на каждом шагу, в каждом закоулочке. Хочешь с облепихой, хочешь с малиной или же совсем знатный - с травками пахучими, что тут же на высоте и собраны.

Есть ещё чай с молоком. Но с ним можно промахнуться. Попросишь хозяйку такого чайку заварить – она и заварит. Молочка скипятит и чайного листа в него насыплет, да постоять даст, чтобы заварился. Лакомство это, однако, на любителя, и скорее уж еда, чем питьё, потому как молоко своё, из-под кормилицы, а значит без баловства.

Я люблю с облепихой и ложечкой мёда. И вкусно и бодряще.
Матушка же моего друга, как мне кажется, на этом чае и живёт. Стоит весь день на морозном ветерке, на рынке, красоту шерстяную, своими руками сплетённую продаёт.

Я сверху спущусь, подойду к ней,
- Джаухар! Чего горяченького принести?
- Чайку! Чайку, дорогой! Да скажи, чтоб покрепче сделали!
Я иду в одну из кафешек, которых на выкате, что грибов в тамбовском лесу. Девчонка за стойкой улыбается, увидев меня, и молча наливает полтинничек коньячку с долькой лимона на ободке, и потом уже хитро спрашивает,
- Что, дядя Вадя?! Джаухар чайку сказала сделать? Да еще, наверное – покрепче, покрепче?!

Я на неё шикаю, выпивая свою «заслуженную» рюмашку, и взяв в перчатках два стакана огненного и крепкого, иду к Джаухар.
Там мы с ней среди свитеров, бурок, папах и чаёвничаем. Я прихлёбываю и цокаю языком, вот так, - Нц,… нц,… нц, - потому как аромат и вкус!
Да и как быть по-другому, коли лист хорош, а из любого крана льётся нарзан.

Я знаю, что сейчас мы с Джаухар выпьем терпкого, и она меня погонит,
- Иди уж, иди! Смотри на свои горы!
Знаю, потому что знакомы мы с ней без малого тридцать лет. Я так же знаю, что вот сейчас отойду на пару шагов, и услышу в спину, - Э-э-э!
Обернусь и увижу хитрый предостерегающий взгляд.
Это предупреждение первых дней. Потому как друзей и знакомых за все эти годы у меня накопилось немало, а с каждым по рюмке за встречу – это уже разгуляй и головная боль.
Поэтому я, как послушный мальчик натягиваю на лицо маску, надеваю очки и нахлобучиваю капюшон, чтоб никто не узнал, и, отмахиваясь рукой, смеюсь, - Чай! Джаухар! Только чай!

***

Я сижу наверху, за столиком, прихлёбываю «облепиховый» и любуюсь вершинами. Высота три с половиной. Чуть внизу гомонят лыжники с бордерами. Мне хорошо. Я дома….

Я закрываю от удовольствия глаза…. Открываю,… и вижу перед собой Вовчика.
Вовчик садится напротив, кидает на деревянный настил рюкзак, «кошки» с ледорубом и снимает очки.

Я Вовчика уважаю! Он ходит на Эльбрус, на Зелёнку, на Шхельду… Здоровья и злости в нём немеряно (тьфу, тьфу, тьфу!)

Вовчик устало смотрит на меня и говорит,
- Что, дядя Вадя?! Чай пьёшь?
- Чай, Вовчик! Чай.
Он поворачивается в сторону кафешки, и кричит, - Мадина! Дай чаю!
Девочка приносит ему большую кружку «малинового». Вовчик берёт её обеими руками, и я вижу, что они у него дрожат.

- Что?... Хапанул лишнего?
- Да не… Устал. До вершин не дошли. Ветер. Только до седловины.
Я обернулся на Эльбрус. На двух его головах висели еле заметные облачка.

- Ты с группой?
- Немцы. Одного пришлось тащить вниз на себе. Вчера ерепенился: «Да я, да мне! Пива, пива… Гитлер югент,… сука….»
Вовчик немного отдышался, Мадинка принесла нам коньячку. Мы пригубили, и Вовчик устало сложив руки на столе, сказал,
- Знаешь, я что-то разлюбил этот чай, - и показал на недопитую кружку.
- Что так?!
- Осадок в душе нехороший. Прошлым летом, как только ты уехал, у нас же здесь беда случилась. Привезла одна училка из Ставрополя детишек на прогулку. Ну, и пошли они в Терскольское ущелье. Ну, ты ж знаешь – благодать! Ни тебе лавин, ни камнепада. А ребятня – пятый-седьмой класс. Остановились на привал, на берегу Баксана. Слева водопад, справа ледник. Красота! Развели костёр... А эта дура, посылает одного из пацанов, воды из речки для чая набрать. Он и пошёл. Присел на бережку, да котелок в Баксан и сунул. А тот возьми, да и утащи его вместе с этим проклятым котелком! Пацана потом только под Былымом и нашли.…

Вовчик замолчал, тупо уставившись на мой стакан чая…. А через минуту, очнувшись, спросил,
- Ладно… Ты где сегодня вечером?
- У Алима. В «Аламат».
- Ага…. Ну, увидимся…. Пойду вниз, а то меня совсем эта немчура замотала. Он мне: « Хальт! Хальт!» Я ему: «Молчи, сука…. Не доводи до греха….»

Вовчик ушёл, а я крикнул Мадинке, чтоб принесла мне ещё сто коньяку.
- А чай? С облепихой?
- Не-не, Мадиночка!.. Чаю не хочу…. Может потом…. Завтра….