Конкурс красоты

Конкурс красоты
Юмореска

У нас тут как-то конкурс красоты проводить решили. В ногу со временем, мол надо идти. Мол, народу сейчас край как необходимы хлеб и зрелища. Иначе, мол, нам не продержаться до полной победы развитого капитализма. Мол, хлеба пока, слава Богу, хватает. Правда, не всегда первой свежести. Но хватает. А вот со зрелищами, извиняемся, у нас полный конфуз образовался. С тех пор, как отменили демонстрации да заезжих артистов перестали в глубинку посылать. Ну, футбол с хоккеем или там выборы депутатов – это не в счет: не все же туда ходят.
Вот и решили у нас, в нашей организации провести этот самый конкурс. Вызывает меня Пал Васильич, наш шеф, и говорит таким начальственным голосом:
- Ты, Коля (меня, извиняюсь, Колей зовут), у нас самый молодой – тебе, как говорится, и карты в руки. Будешь у нас членом жюри. Красоту, Коля будешь оценивать.
- Чью, - спрашиваю, - красоту?
- Чью-чью. Женскую, конечно, - говорит Пал Васильич. Не мою же…
- А как, - говорю, ее оценивать? Я, - говорю, - не совсем ее представляю…в чем она, извиняюсь, красота?
- Ну, ты, Коля даешь! – захохотал Пал Васильевич, - дурика из себя строишь? Не знаешь что красиво, а что нет?
- Я вроде бы знаю, - говорю, - но не уверен…
- А ты, - потер платком свою сопревшую лысину Пал Василич, - давай-ка изложи свою точку зрения на знание, как говорится, обстоятельств этого дела. А я послушаю и сделаю вывод.
- Что излагать, - говорю я, - красиво – оно и есть красиво, а некрасиво…
- И есть некрасиво? Оригинально для начала…
- Красиво бывает лицо, - продолжаю я неуверенно, - а особенно глаза…
- Так, - одобрительно мотнул головой Пал Васильич.
- Конечно, кроме глаз, на лице много чего другого. Ну, нос, например, губы…
- Давай, давай, - заулыбался одобрительно Пал Васильич.
- Лицо бывает не очень красиво, а присмотришься – вроде ничего…
- Ну, дальше…
- Кроме лица, бывают ноги…
- Во! С этого момента поподробнее.
- Кроме, ног, бывают руки,- немного подумав, продолжил я.
- Стоп, стоп. Давай-ка на ногах остановимся.
- А что ноги?
- Вот и я спрашиваю: что ноги?
- Ноги, как ноги, - говорю, - Они и в Африке – ноги: с коленками, пальцами…
- Какие пальцы? Какая Африка? – поморщился Пал Васильевич, - ты же не анатомопатолог из морга, понимаешь…ты мужик, который на уровне интуиции должен разбираться в женской красоте… В ногах, Коля, как говорится, и есть весь смысл женщины…
- Не понял, - оторопело прервал я шефа, - в ногах?
- Да, Коля, в ногах. Это главное. Ну, и, конечно, само собой – в талии и бюсте.
- В бюсте, - говорю, - извиняюсь, я понимаю. А вот почему в ногах?
- Этого, Коля, словами не объяснишь. Это, как хорошую музыку, надо сердцем чувствовать.
- Я, конечно, не специалист, - говорю, - но не понимаю, чем они, то есть ноги, отличаются друг от друга? И прошу прощения, - уже немного осмелев, продолжаю я, - но они же все похожи друг на друга, извиняюсь, как две капли воды. По толщине, разве что не всегда схожи…
- Коля…- страдальчески сморщился Пал Васильич, - при чем здесь толщина?..Форма, Коля, изящество, строгая стройность…
- Ладно, - согласился я, - с ногами как-нибудь разберемся. Мне бы с бюстами, дело прошлое, промашку не сделать.
- В смысле? – уставился на меня выпученными глазами Пал Васильевич.
- В смысле – чем их измерять?
- То есть?
- Ну, размер их как определять, - говорю, - линейкой или штангелем?
- Да ты что городишь? Какие еще обмеры? Все надо оценивать на глаз, визуально…
- На глаз могу ошибиться…
- Оценивать надо в общих чертах. Размеры, пропорции и все прочее…Ничего мерить не надо – и так все видно. Красота – она выше замеров и обмеров.
- Ну, тогда я не знаю, - говорю, - я тогда представления не имею на что ориентироваться.
- Неужели ты, Коля, никогда не влюблялся, - откинулся устало на спинку кресла Пал Васильич.
- Влюблялся. А как же, - похвастался я, - и не один раз.
- Ну, и за что ты любил их, своих возлюбленных? Что тебе в них нравилось, как в женщинах?
- Честно, как на духу?
- Конечно, честно – мы ж с тобой одни…
- Если честно, - говорю, - то в первый раз я влюбился в повариху нашей столовой…
- В Любашу? - заерзал в кресле Пал Васильич, - знойная девушка…
- Нет, в Антонину…
- Вкусно готовила?
- Не всегда. Мясо у нее малость жестковато получалось, а пельмени почему-то всегда разваривались…
- Но любил-то ее за что?
- За что? – переспросил я, а сам соображаю: а действительно, за что? И не могу, знаете ли, вспомнить ничего путевого. – Не припомню, - говорю, - извините…но, кажется, что любил…было дело… - а сам кроме, борщей да фрикаделек ничего вспомнить не могу.
- Ну, хорошо, - успокоил меня Пал Васильевич, - а вторую свою любовь помнишь? Или лучше, последнюю…
- И вторую помню, и последнюю, - обрадовался я.
- Ну, а их за что любил?
- Их-то? Каждую за разное…
- Ну, например?
- Например, за глаза.
- Вот видишь, - снова встрепенулся Пал Васильич, - значит, и глаза определяют женскую красоту, не говоря уже о другом прочем…
- А об этом я вообще ничего не говорил, - испугался я.
- О чем? – не понял Пал Васильевич.
- О другом прочем…
- И не надо о нем говорить, на него смотреть надо и любоваться. Главное оценить по достоинству.
- Вобщем, - говорю я шефу, - с вами все ясно…два дня отгула…и молоко…
- Молоко? – раскрыл рот Пал Васильич.
- Да, - говорю твердо, - молоко. Спецжиры, то есть. За вредность.
- А причем тут вредность?
- А при том, говорю, - что женщины, дело прошлое, это народ особенный: им или всем, елки зеленые, давай первое место или никому не давай никакого. Поедом потом съедят…
- Понял тебя, коля…А ты не такой уж простой, каким кажешься. В женской психологии разбираешься не хуже некоторых других, - Пал Васильич радостно запотирал руки.
- А что? – загордился я, - у женщин хоть и своя психология, но их, - говорю, - понять можно. И в конце концов, - говорю, - они ведь тоже люди, как и мы. С небольшой, извиняюсь, разницей.


Я живу!
Юмореска

Я, как родился, так сразу и сомневаться начал. Как появился, значит, на свет, так сразу и думаю: «Стоп себе, - думаю, - по тормозам и задний ход!» Нет, не то чтобы окружающий мир не понравился. Просто засомневался - туда ли, в нужное время и в надежные ли руки я попал.
Пока рос, сомневался чаще. То сомневаюсь, правильно ли меня приучают к хорошим манерам. То сомнение возьмет по поводу обязательного мытья рук перед едой. На горшке в детском садике, бывало, и то, помню, сомневался: на своем ли сижу.
В школе вообще сомневался чуть ли не каждый день. Вызовет учительница к доске. Задает всяческие каверзные вопросы. А я, как знаток из «Что, где, когда» делаю умное, всезнающее лицо. «Сколько лет длилась столетняя война?» Или вот другое: «Почему инфузории туфельками называются?» Вот я и отвечал, как знаток: мол, все это знаю, а сомневаюсь в правильности понимания моего ответа.
В армии тоже сомневался, но меньше. Потому что командиры были серьезные. Построит, бывало, старшина. «Кто рисовать умеет?» - кричит. Я, конечно, шаг вперед. А он сует лопату: «Вот, - говорит, - тебе кисть с мольбертом, нарисуй-ка вон там у забора яму: три на три и на четыре».
Отслужил я и снова за старое. Сосед дачу строит и машину купил, а зарплата ниже моей. Жена мне: «А ты меньше сомневайся, больше делай».Я-то бы и рад делать. А что? Что делать-то, если я ничего не умею. Картину прибить к стене – и то друга хожу прошу: сомневаюсь, как правильно гвоздь забить. Под углом к стене или перпендикулярно. Я и уборкой в квартире не занимаюсь по этой же причине: никогда не знаю с чего начинать и в какой последовательности.
Я сомневаюсь в том, о чем пишут в газетах, что нам показывают по телевизору. Из всех четырех российских проблем две меня глубоко огорчают: проблема поломки стиральных машин из-за накипи и пятен на рубашках без «Ариэля». Зато проблемы с перхотью и кариесом волнуют не особенно. Может быть потому, что у меня волос на голове нет и зубы искусственные.
Я очень осторожен, когда прихожу в магазин. Я сомневаюсь в качестве товара, его наличии, ассортименте и цене. Я не верю ни ценникам, ни рекомендациям окружающих, ни органам осязания, зрения, обоняния и слуха. Я никогда не покупаю того, что покупают все. Я принципиально покупаю то, что никто не берет, никто не рекламирует, чего в достаточном количестве и по завышенной цене.
Я отворачиваюсь, когда в поле моего зрения попадают красивые женщины. Как только улыбнется мне на улице какая-нибудь из них, «Стоп, себе, - думаю, - по тормозам и – задний ход». О, как они загадочны, романтично-непредсказуемы и обольстительны. Однако весь мой богатый мужской опыт плюс регулярное чтение бульварной периодики плюс незаурядное воображение говорят мне о невозможности чистых целомудренных отношений между полами, кроме как только супружество с заранее оговоренными условиями совместного проживания.
Я сомневаюсь в искренности праздников. Я не отмечаю ни политических, ни религиозных, ни профессиональных праздников. Я не понимаю юбилеев и памятных дат. Я не посещаю площадей, дворцов, ресторанов и компаний веселящихся людей. Мне весело и я хохочу до колик в животе, когда представляю себе весь ужас послепраздничного похмельного синдрома.
Я не люблю болеть, потому что не знаю, как лечиться. К терапевтам, хирургам, стоматологам и гинекологам отношусь с определенного рода скептицизма. Лекарства мне не по карману, в народную медицину не верю, хирургического вмешательства боюсь.
Я беззащитен и беспомощен перед проблемой питания. Я страшусь переедания, опасаюсь пищевых отравлений, не люблю острых, соленых и излишне сладких блюд. Осторожен с консервами, сдержан в отношении выпечки и копченостей. Я не знаю, как правильно соблюдать диеты, поскольку все они взаимоисключают друг друга. Овощи я не ем из принципа, а свинину – из отвращения. Впрочем, и остальное мясо тоже не ем, потому как жалко птичек и прочих животных, когда представляю их живыми. От молока у меня аллергия, от картошки – расстройство желудка. От кофе поднимается давление, от конфет болят зубы. Когда ем лапшу, начинается изжога, когда ем кашу – за ушами пищит.
У меня проблемы с перемещениям в пространстве. В самолете и поезде меня укачивает. В машине боюсь аварий. Пешком ходить не люблю.
Я вообще делаю много того, чего органически не перевариваю: ем, сплю, двигаюсь, говорю…Жена намекает на любовь, я покорно откликаюсь, а потом: «Стоп, себе, - думаю, - по тормозам и задний ход». Потому что сомневаюсь в искренности наших чувств.
Я иногда сомневаюсь: а живу ли я, в конце-то концов? Но хорошо сказал по этому поводу один очень мудрый товарищ, живший много веков назад: мол, не знаю, как вы, а я сомневаюсь, дорогие дамы и господа, товарищи, судари и сударыни, и значит, если так можно выразиться, живу!
А другими словами, хочешь жить – сомневайся!