Грешные мысли

Сергей Щавинский

Грешные мысли

«Когда муж уверен, что его жена дура, но не говорит ей об этом всю жизнь, может, это потому, что любит ее?» — как-то подумал Борис Львович то ли про свою тридцатилетнюю супружескую жизнь с Еленой Сергеевной, то ли так, чисто абстрактно...
Да, любовь была давно, в те далекие студенческие годы, когда он думал только о ней, о том, чтобы скорее увидеть её, когда звонил ей при первой возможности, когда писал ей письма, как только они расставались или не виделись пару дней... Он не раз вспоминал то время и ее — наивную, невысокую, светловолосую девушку, которая верила всему, что он говорил.
Но шли годы, и постепенно улетучилось куда-то, ушло в песок это чувство, этот ген молодости, весь восторг и бравада, а остались терпение, спокойствие и ещё, может быть, сочувствие... Да именно терпение, спокойствие и сочувствие, ибо мягкий, добрый, ироничный Борис Львович другим быть не мог...
Но за эти долгие годы он устал от ее неорганизованности, непрактичности, невозможности себя хоть чуточку изменить... Сколько раз он просил ее выключать свет, когда она выходит из кухни, но свет по-прежнему горел по всей квартире. Сколько раз он говорил, что надо убирать вещи на свои места, но она все так же оставляла их где попало и потом каждый раз искала что-то, прося Бориса Львовича помочь ей. И многие другие мелочи, о которых он просил, почему-то никак не могла выполнить Елена Сергеевна...
Она была непрактична, особенно в покупках и всяких бытовых расчетах. У нее было два любимых слова: «купить» и «выбросить». И она могла купить что угодно по навязчивому совету продавца. А когда Борис Львович пытался доказать бесполезность такой покупки, его слова улетали в пустоту…
— Лена, ну зачем ты купила этот отпариватель? На фига он нужен? — спрашивал он, глядя на очередную покупку.
— Но продавец говорил, что это очень удобно...
— Продавец, конечно, говорил, что удобно... Что он еще мог сказать, чтобы продать тебе?!.. Я не знаю, куда уже это все складывать!..
И действительно, в доме в шкафах без дела стояли пароварка, скороварка, аппарат квантовой терапии, домашняя метеостанция, какое-то приспособление для измерения сахара в крови и еще некоторые невостребованные бытовые аппараты.
Елена Сергеевна следила за своими ногтями, часто делала маникюр и педикюр в недешевом салоне, как будто от этого становилась более привлекательной. И, вместе с тем, давно смирилась с тем, что раздается вширь... А ведь женщина в первую очередь должна заботиться о своей фигуре, привлекательности, обаянии — так, во всяком случае, считал Борис Львович.
Да, Елена Сергеевна была несколько склонна к полноте. Но раньше все-таки она была более подвижна и активна. Во времена студенческой молодости они ходили в походы, в зрелом возрасте, когда появилась возможность, много ходили пешком по красивейшим городам Европы. Как-то они даже ездили на Домбай и катались там на горных лыжах. Правда, это было давно, а теперь...
А еще ему надоела ее безотчетная привычка все время что-то говорить, даже когда она была в одной комнате, а он в другой. Особенно его раздражало, что она могла рассказывать одно и то же по десять раз. Она много говорит и мало думает, невесело отмечал про себя Борис Львович. Поэтому больше всего его устраивало, когда жена спит... В идеале, конечно, если б она вообще спала 24 часа в сутки. Но Борис Львович был реалистом…
Еще множество претензий было у Бориса Львовича к Елене Сергеевне, но он терпел и молчал, потому что за тридцать лет супружества понял, что даже если ты не любишь свою жену, лучше жить с ней мирно, чем ругаться каждый день.
Но, конечно, Елена Сергеевна обладала и своими достоинствами, и это хорошо понимал Борис Львович. К примеру, если что-то надо было сделать в доме мужскими руками, Борис Львович, как правило, не спешил это выполнить и по разным причинам тянул с исполнением. Ему надо было созреть, все взвесить, подготовиться, чтобы сделать наверняка, осмысленно и как можно лучше. Подчас проходили недели, месяцы, а то и годы, прежде чем он приступал к обещанной работе. И другая бы жена уже сто раз просклоняла, перепилила, изничтожила его за это время — а Елена Сергеевна терпеливо ждала, пока, наконец, Борис Львович сделает все, причем действительно в наилучшем виде. Она могла ждать и терпеть сколько потребуется — и это тоже понимал и ценил Борис Львович.
Так что можно сказать, что он ее любил, но теперь, спустя тридцать лет, любил как-то совсем по-другому — без обниманий, поцелуев, без цветов и нежных слов любви...
Дети у них были уже большие, и в любом случае разводиться им было как-то ни к чему — только людей смешить... Про некоторых своих знакомых, кто в таком же возрасте развелся и завел новую семью, Борис Львович думал: «Зачем?.. Все будет то же самое, только проблем в два раза больше!..»
К сорока годам у Елены Сергеевны начались неполадки с сердцем. Как-то она почувствовала, что у нее уже который день постоянно щемит с левой стороны. Когда пришла к врачу и ей сделали кардиограмму, врач уже не выпустила ее из кабинета и вызвала скорую. Так перед самым Новым годом Елена Сергеевна оказалась в больнице с микроинфарктом.
С тех пор она ежегодно обследовалась, ложилась на дневной стационар на капельницы, но лет через пятнадцать уже другой врач стал настаивать на том, чтобы сделать шунтирование. Объективная картина была нерадостной: во время прогулок с Борисом Львовичем ей было трудно дышать, она ходила медленно и не раз просила остановиться и передохнуть... А после операции она почувствовала такое облегчение, стала ходить быстро и свободно дышать при ходьбе.
Но еще через четыре года, во время обследования, когда ей поставили суточный монитор, а потом усадили на тренажёр-велосипед, по результатам стресс-эха сердца врачу не понравились ее сосуды, и он категорично сказал, что ей надо сделать коронарографию и, по всей видимости, придется поставить стент. И на душе у нее снова стало тревожно...
Вскоре как-то вечером у Бориса Львовича раздался звонок. Молодой голос представился врачом больницы, где Елене Сергеевне делали шунтирование, и задал несколько вопросов о её здоровье: Как она себя чувствует? Что изменилось в её поведении после операции? Не жалуется ли она на что-то?
На все эти вопросы Борис Львович ответил легко, мол, все в порядке, жалоб у неё нет, но всерьез задумался: раз уж ему позвонили из больницы по поводу здоровья Елены Сергеевны, значит, дело серьезное. Он подумал, а вдруг все это может закончиться печально, и поймал себя на том, что стал думать об этом часто… Он пытался отгонять от себя эти мысли, но они снова и снова, с необъяснимой навязчивостью возвращались к нему. Он, вроде, и не хотел этого, но, против всякой воли, вдруг начинал думать, что если с ней что-то случится, то он станет совершенно свободен и сможет жить так, как считает нужным, никого и ни о чем не спрашивая... Во всяком случае, уж порядок в доме у него точно будет.
Год назад у жены его старого приятеля Виктора диагностировали рак, причем уже в четвертой стадии. Этот год прошёл для Виктора и Ларисы в хождениях по мукам, то есть по больницам, и почти безнадежной борьбе за жизнь. Но, проходя через химии и другие угнетающие процедуры, ей становилось только хуже... И ровно через год, в муках обреченной Лариса умерла.
Они дружили семьями, несколько раз в году встречались, но теперь все изменилось... Не так-то легко представить состояние человека, который после многих лет вполне благополучной, совместной жизни остался один. Виктор был задавлен горем, ни о чем и ни с кем не хотел общаться, закрылся в своей квартире, в своем одиночестве... Борис Львович звонил ему, предлагал встретиться, но Виктор неизменно отказывался.
Борис Львович не раз думал о его положении, но, грешным делом, представлял все по-своему: «Не понимает он, что стал свободен, что теперь ему ни с кем не надо обсуждать каждый свой шаг и в любую минуту он может сам решать, что ему делать!.. Он может найти другую женщину, поумнее, помоложе, жить с ней и радоваться жизни... Мало у кого есть такая свобода выбора в наши годы!..»
Так мыслил Борис Львович и как-то осторожно, словно боясь кого-то, задавал себе вопрос: «А если откровенно, ты бы хотел, чтоб жена вот так умерла — и все?!..» И не мог признаться себе в этом... И ему становилось не по себе от этих мыслей...
Он вспомнил, как когда-то страдал и мучился Лев Толстой со своей Софьей Андреевной... В результате просто сбежал куда глаза глядят из своей знаменитой усадьбы, где у него все было «Чего изволите?». Сбежал от ненавистной рутины, вечной опеки, чрезмерного внимания — от чего порой на стенку хочется лезть...
Вскоре совершенно неожиданно у самого Бориса Львовича появились постоянные ноющие боли с правой стороны. Он не спешил идти к врачу, ждал, что само пройдет. Но когда как-то вскользь сказал об этом Елене Сергеевне, она стала решительно уговаривать его сходить к врачу.
А ходить по врачам Борис Львович никогда не любил. И все-таки своими настойчивыми приставаниями она заставила его пойти в поликлинику. Там направили на анализы, сделали УЗИ и обнаружили кисту печени. Борис Львович был озадачен, но поначалу держался...
Его положили в больницу, предложили сделать либо полостную операцию, либо лапароскопию. Конечно, он предпочёл второй, более щадящий вариант. Но через два дня после выписки Борис Львович стал жаловаться на боли в животе. Елена Сергеевна вызвала «скорую». Его отвезли уже в другую, местную больницу. И там лучше ему не становилось...
Все произошло так неожиданно, что Елена Сергеевна не могла осознать всей остроты ситуации и не понимала, что ей делать. Но она включила свою волю, созвонилась со знакомой, которая работала в больнице, и договорилась о возможности посещения мужа.
Больница была старая, еще дореволюционной постройки, пользовалась в городе не лучшей репутацией. Когда Елена Сергеевна шла по высокому коридору в отделение интенсивной терапии, у нее сразу возникло ощущение какого-то хаоса и неопрятности, а в отделении она заметила растерянные лица медперсонала...
Борис Львович лежал на кровати безразличный ко всему и по виду измученный болями. Увидев Елену Сергеевну, он сделал слабую попытку улыбнуться, но тут же отчетливое страдание появилось на его лице. Она наклонилась к нему:
— Боренька, ну, как ты, родной?
— Лена, тяжело! Такая боль!..
— А что врачи говорят? Тебе что-то делают?..
— Уколы... Да и то просить надо!..
— Господи! Как же тебе помочь?!..
Елена Сергеевна кинулась к дежурной сестре в коридоре.
— Скажите, что вы делаете ему, чтобы снять боли?
Дежурная сестра оторвалась от компьютера и с привычным спокойствием посмотрела на неё.
— Все, что назначает врач. Больше мы ничего делать не можем...
— А можно его увидеть?
— Он был с утра, теперь будет только завтра.
— Ну, надо же что-то делать — он так страдает!..
— Я повторяю: мы делаем все, что назначает врач.
Елена Сергеевна вернулась к своему измученному мужу. Борис Львович лежал, закрыв глаза, и тихонько, как бы про себя, постанывал.
— Боря, они говорят, что все тебе делают... Как ты спал? Тебе надо поспать хорошенько!..
Борис Львович открыл глаза и тихо сказал:
— Я боюсь, Лена...
— Что ты боишься?
— Я боюсь, что вот так засну — и не проснусь...
Было видно, что он говорил с трудом, напрягая свои физические силы.
— Боренька, ну что ты говоришь!.. А где у тебя болит?
— Я не знаю... Такое ощущение, что везде, вся нижняя половина тела...
— Я завтра поговорю с врачом и выясню, что с тобой. Все узнаю! Потерпи еще...
Елена Сергеевна ушла из больницы с тяжелым чувством, но с твердым намерением завтра во что бы то ни стало встретиться с врачом... По дороге домой она думала о Борисе Львовиче, вспоминала его несчастный вид, его страдальческое лицо и беспомощное состояние... Она не понимала, что ей делать, как можно ему помочь и повторяла про себя: «Господи, только бы пронесло, только бы с ним ничего не случилось!..»
Но на следующий день Елене Сергеевне не удалось встретиться с врачом. Он только рано утром, очень недолго, был в отделении, а потом его вызвали на какое-то совещание у главврача больницы.
Через день Борис Львович скончался.